Вышибает память, когда люблю, и, особенно, когда целую или целуют – как ненужная информация стираются всякие нежности, и каждый новый раз – откровенный нелепый первый. В голове кроме прилагательных и наречий – безвкусное пресное ничего, междометья беспорядочно трепыхаются одинокими мотыльками на уровне груди.
Где-то непрерывно крутятся два местоимения и глагол, как три рыбы, напоровшиеся на плотину, которые не могут найти пресловутый выход, сколько бы ни сверкали своими полудрагоценными телами.
Запоминается слишком многое лишнее – простое и грубое: то, как локоть не знает, куда себя девать, кроме как выполнять роль колюще-режущего предмета; замёрзшие босые ноги и полное отсутствие равновесия, словно ты аквалангист, решивший стать канатоходцем, неумело балансирующим на московском бордюре.
Бережно хранит память вместо нежностей сто и одно слово с частичкой «не» про меня нерешительную, неуверенную, эмоционально неуравновешенную бомбу замедленного действия, баюкает каждый вечер перед сном бесхарактерную, бессердечную, бестолковую, напевает колыбельную, в которой каждое слово перпендикулярно предыдущему, как и всё внутри меня. Недостатки мягкости и искренности заполняются холодом и лицемерием, и наполовину полный стакан перестаёт быть наполовину пустым. Ощущать отсутствие вакуума тяжело и приятно, будто в районе солнечного сплетения растекается тёплый и вязкий мёд или кисель из клюквы. Дисгармония, дисбаланс? – пусто. Только пустые слова бьются меж извилин, не проникая внутрь, готовые выскочить и унестись вместе с каким-нибудь ветром, чтобы в итоге с слиться с пассатами и осесть в чужой голове.
На латунных весах белое море не перевешивает чёрное; не перечёркивает чёрная тушь в китайском письме тонкой белой бумаги; зебра не становится абсолютной по цвету – всё находится в призрачном равновесии, и это, как в термодинамической системе, ведёт к разрушению.
Неустойчиво внутреннее ощущение покоя, как табуретка без третьей ноги, на которой сидишь за праздничным столом - на празднике своего очередного краха, где ковыряешь вилкой в салате, выкладывая по краю из кукурузы и зелёного горошка ничего не значащее слово: чёрная.
Постоянна, как ничто другое, отчаянная непостоянность, рвущаяся наружу резкими словами и странными взглядами, летящая дротиком и не попадающая в утроение двадцати, порой слишком нужное, чтобы завоевать чьё-то доверие, для которого надо суметь сказать про себя решительно, пусть и не честно: белая.
Выбирая между одним и другим, выбираю ни то, ни другое, а что-то, находящееся выше или ниже, всё или ничего. Выбор обеспечивает свободу и он же урезает её каждый раз, когда возникает возможность, предлагая ограничить себя, посадить во вселенский куб, который притворяется бесконечным и вечным. Каждый психологический тест своими вопросами загоняет в тупик, заставляет думать, что ты или тот, или иной. Ты не можешь быть самим собой со своим вывернутым наизнанку микрокосмосом, со своей собственной вселенной, в которой президент носит оранжевый галстук, по утрам выходит в прямой эфир, дожёвывая бутерброд с колбасой вниз, и желает всем доброго утра.
Действовать по воле разума или идти на поводу у чувств? А что, если «ум с сердцем не в ладу» сто восемьдесят три дня в високосный год, и столько же – сердце с умом?
Каждый мнимый неправильный выбор оседает в голове, и каждый действительно правильный тоже, каждая нанозаноза, мешающая принять решение, остаётся в памяти, но не те моменты, когда люблю, потому что именно это - ребро вселенной.