АОМ посвящается
Это как стоять и звонить в закрытую дверь, зная, что хозяева дома. Переминаться с ноги на ногу на лестничной площадке, выглядящей так, как будто она пережила блокадный Ленинград и чуть-чуть Вьетнамской, хотя это невозможно в принципе, потому что дом построен в девяностые. Жать на темную родинку звонка на морщинистой стенке и не дожидаться ответа. Даже потом, выйдя во двор, смотреть: не колыхнется ли занавеска и разочаровываться, что не колыхнулась. Они же не идиоты – там, по ту сторону окна. Знают, что ты будешь смотреть, и к окну в ближайшие сутки не подойдут даже в случае падения метеоритов.
Ушлые американцы придумали для этого термин, звучит он как «френдзона» и означает, что есть мальчик и есть девочка. И кто-то из них другого любит, но навсегда в этой самой зоне, дружеской. Территория в ней вряд ли обнесена колючей проволокой, и тут нет вышек, автоматов, прожекторов и часовых. Но побег, тем не менее, невозможен. Потому что бывают люди, которых полюбить не получится в принципе.
Если бы Лилю кто-нибудь спросил, сколько она его любит, она бы Вам не ответила. Во-первых, Вы бы не спросили. Во-вторых, она никому о своих чувствах не рассказывает. В-третьих, ответа на этот вопрос она и сама не знает. Он был в ее жизни столько, сколько в ней была она сама. Уберите его – и останутся пустые кармашки, какие бывают в фотоальбомах без фотографий. Так из кольца выпадет камешек – и будет маленькая пропасть, черная дыра. Можно вставить другой, конечно, но это же не то же самое, правда?
Она просыпается утром с седьмой попытки, когда убеждается в том, что будильник неумолим, чистит зубы натощак, долго решает, стоит ли гладить водолазку и джинсы, в итоге решает, что лучше нет, и пьёт чай со сгущенкой прямо из банки. По телевизору идет выпуск ежедневного гороскопа, Овнам советуют быть осторожнее с уличной едой.
Мир приобретает очертания, радио – звук, а картинки телевизионных кадров – цвет, только когда он звонит, чтобы спросить, не может ли она забрать для него коньки. Он заказывал по Интернету, вот номер заказа. Конечно, заберет. Какие вопросы? Нет, планов никаких. Заберет.
И по дороге на работу в метро она многократно прогоняет в голове этот диалог, пытаясь найти хоть какие-то зацепочки, крючочки и петельки, которые позволят ей в дальнейшем выстроить многоцветную канву: он был явно рад ей, сказал: Лилька, это у него ужасно нежно выходит, мог бы позвонить кому-то другому, но позвонил именно ей. Может быть, это что-то значит?
Какой-то мужчина торопливо жует гамбургер прямо в вагоне и глядит на Лилю. У выхода он оборачивается и улыбается ей, доев шедевр американской кулинарии.
- Вы Овен? – спрашивает она.
- Нет, Козерог, - отвечает он растерянно. – А что?
- Тогда ничего, - жмет она плечом и садится на освободившееся место перечитывать Его смски.
Названия других стран всегда звучат красиво. Можно снимать угол комнаты размером с советский рукомойник в одном из многочисленных переулочков, тонкими капиллярами текущих от Рамблы, но если Вы скажете, что живете в Испании, это будет красиво.
Названия стран, куда уезжают дорогие люди, начинают звучать какофонией. И если еще вчера у тебя каких-то существенных претензий к этой конкретной стране не было, сегодня появятся. Когда он написал ей, что уезжает в Лихтенштейн, она даже сверилась с календарем: может, неожиданно апрель, первое число? Потом с картой: где это хоть, в какую сторону идти-то, если как декабристка, однажды? А потом взяла и расплакалась. Водитель такси, везший ее домой из офиса Интернет-заказов в Митино, принял это на свой счет. Он как раз рассказывал о том, как ему одиноко в этом сумрачном московском мире, где кругом озлобленность, безумные пешеходы, норовящие попасть под колеса, и инфляция. Ему тут плохо, не с кем говорить о главном, и вот любимый друг недавно умер:
- Спился, собака.. Хороший человек.. Спился, - повторял таксист.
Когда Лиля разревелась над погасшей на маленьком экране картой карлика-княжества, он сочувственно вздохнул, обернулся и протянул ей ириску.
В сумеречном холоде едва рождающегося утра она стояла у подъезда и провожала его, кутаясь в вязаную кофту, растянутую до того, что она доходила ей до колен.
Он пока еще был рядом, тут. Живой и настоящий, невыносимо любимый и страшно далекий. Лиля стояла и смотрела, как таксист помогал ему складывать на сиденье многочисленные пластиковые пакеты. С ума сойти, сколько у нее было его вещей, оказывается. Как будто он у нее жил. На самом деле, почти так оно и было.
- Как я теперь? – мысленно взывала она. Без полуночных звонков: «Лилька, я тут недалеко. Можно, подскочу ненадолго?» - и подскакивал до утра, и до утра нужно было не спать, сидеть, забравшись с ногами на табуретку и слушать про его бедное сердце, разбитое его какой-то очередной. Без дней рождений, с которыми он забывал поздравить, без цветов, которые он ей всегда дарил невпопад: то цвет не тот, то вид. Белые розы она любит. Господи, неужели так сложно запомнить? Без его книг, разбросанных по всему ее дому с хаотичностью, с какой приличные мужчины разбрасывают распаренные носки.
- Ну что, Лилька. До свиданья, дружище, - он обнимает ее, весело сверкая глазами. То ли от выпитого накануне виски они у него блестят, то ли от недосыпа.
- Ты так устал, - говорит она тоном, каким констатируют смерть.
- Только ты меня и понимаешь, - он треплет ее по щеке. – Ты знаешь, спать не могу в последнее время нормально. Видела бы ты мои сны. Тот ещё Дюрер.
Оставайся, хочется сказать ей. Я буду смотреть твои сны. Понимать. Ездить за твоими коньками. Слушать про твоих Даш, Тань и Моник. Натыкаться на твои книги, аккуратно складывать их в стопки и снова натыкаться. Буду писать тебе о том, что прочитала, потому что мне жизненно необходимо делиться с тобой тем, что подарил новый день. Оставайся.
Рядом кошка ест вываленные на землю остатки салата с крабовыми палочками, свидетельство чьего-то недавнего пиршества. Кошке хорошо и радостно, она почти сыта и ее не сильно беспокоит, что на часах четыре утра, а на термометре только плюс восемь.
- Я приеду весной, честно. Возможно, даже на восьмое марта. Привезу тебе подарок.
- Подарков не надо, - отрицательно мотает головой Лиля. – Только пиши мне.
Он обнимает ее еще раз, отходит к машине и оборачивается уже у двери:
- А может, ты со мной?
- Нет, - улыбается Лиля. – Я же в зоне.
-Вне зоны, ты хочешь сказать? Вне зоны доступа?
В другое время она бы рассказала ему про американский термин, про невозможность побега и то, что она все равно не Монте-Кристо, но ему некогда, у него самолет в полдень.
Кошка, окончившая трапезу, довольно жмурится, потягивая осенний воздух, и долго смотрит вслед машине с шашечками.