Вениамин Додин
К МОНОЛОГУ НИНЫ
Понимаю Нину с её "Всё!, всё!, всё!, всё!". Сочувствую ей. Но как интерпретатор повествования, тоже кое-чего повидавший, ставить в ее рассказе точку не могу. А её "подробности ни к чему" не принимаю напрочь!
... 17 февраля 1929 года осуществлять коллективизацию на западе Волыни ворвались в городок Кременец и колонию Пулин Первый и Второй Червоно-казачьи полки Первой конной дивизии Червоного казачества. Возглавляли их полковые командиры Владимир Иосифович Никулин и Радий Иванович Пересыпкин. О геройствах второго ничего не знаю. Первый, Никулин, дворянин и поэт, сын последнего одесского генерал-губернатора, был моим соседом по нарам 19-й камеры Бутырок в январе-апреле 1941. Вспомнить ему было что - ко времени ареста в 1937 он, уже командарм, был и командующим округами, и Высших кавалерийских курсов, когда там учились Жуков с Рокоссовским.
Встречались и беседовали и лет через двадцать, когда, отмотав червонец, доживал он, всеми покинутый, в квартирке своей 8/48 по Большой Бронной в Москве. В который раз вспоминали и о 1929 года "рейде".
Так вот, ночным налётом ворвались они в мирно спавшие немецкие и голландские (меннонитские) фермерские колонии и на ближние украинские хутора, беды не ожидавшие. И в "быстротечной войсковой операции" сокрушили-таки безоружных кормильцев. Вместе с прочими подразделениями дивизии под командой комкора Елагина и под политическим руководством армкомиссара Элькина /имен и отчеств в документах нет/ лавиною прошли они шляхами Правобережной Украины и развязали чудовищные бойню и голодомор. Но силу он набрал полугодием спустя. Свирепствовал чуть больше трёх лет. И унес никем не считанные миллионы украинцев. Да и неукраинцев тоже.
А возглавлял это вселенское побоище никакой не Каганович, никакой не Хрущёв, - хотя имена и этих палачей на слуху, и они руки свои, конечно же, приложили к уничтожению населения страны. Потому на них, на особо известных, "учёные" и посейчас вешают собак. Побоище тогда возглавлял - на месте, в Украине - бывший начальник политотдела названной дивизии, а в момент "войсковой операции" специнспектор армии Марк Борисович Новаковский, до того окровавивший среднеазиатские и среднеприволжские регионы карательными - против восстававших рабочих и дехкан - "экспедициями".
От Никулина услышал тогда о нём и как о комиссаpе честном и прямом. Кровавое дело своё делал, видимо, - я Никулину верю, - с сознанием "изначальной чистоты своих устремлений и искренней убеждённости в собственной своей правоте". Потому, через 12 лет, в ответ на вот ту самую "быстротечную операцию" против колониста немецкого немцы германские тоже, - и безусловно, осознавая изначальную чистоту собственных своих устремлений и, конечно же, искренне убеждённые в своей правоте, - провели операцию собственную, не менее быстротечную, но куда как более внушительную. Именуемую "в просторечьи" "22 июня 1941 года".
В результате – Десятилетняя освободительная война народа под руководством Степана Бандеры. В результате - знаменитый приказ Жукова-Берии от 22 июня 1944 года. В результате - "Беловежская пуща" декабря 1991-го. Времени ушло, конечно, немало. Крови пролилось - немеряно. Но результат-то - он впечатляет.
Только не нужно думать, что свобода Украины обязана новаковским.
Они - исполнители. Шестёрки второго или даже третьего эшелона. Украинская свобода в её "червоно-казачьем" исполнении обязана первоэшелонному слуге народа – Минею Израилевичу Губельману. В кодле - "Ем. Ярославскому". Это именно он возглавил "институт" социальных и национальных чисток в большевистской иерархии. Это именно он устанавливал квоты на уничтожение коренных классов, народов и "нештатных" народностей.
Ненависть его, - кто знает, возможно тоже праведная, изначально чистая и тоже искренняя, - не знала границ. На что Иосиф Виссарионович способный был до евреев, но и он одно время почтителен был к злобному этому хорьку, которому дай волю - всех прикончит!
Между прочим, сталинский пиетет к особо исполнительным шестёркам позволял им надеяться умереть в своих постелях: слабость была у него заставлять таких счастливчиков ежеминутно... годами ожидать казни...
… Я всё это к чему? А к тому, что именно Марк Борисович Новаковский, ожидая свою смерть, густо сеял смерть другим! И велел тогда убить будущего деда Нины Оттовны, Юлиуса Кринке, брата его Гуго, бабушку Элизу. Сколько сотен тысяч он убил? Но лишив жизни стариков-немцев, он, уже за двенадцать лет до "22 июня 1941", вызвал ответный вал возмездия, не заставивший долго себя ждать.
Со времени Немецкого Холокоста /или Шоа - эти понятия нарочито запутаны интересантами/ - массового сожжения живыми колонистов-меннонитов и лютеран в 1919-1920 гг. на Украине по приказу Троцкого /см. "Густав и Катерина", Токио, Бунгей Сюндзю, 1991; и М. журн. МОСКВА,7/4, www.moskvam.ru/, убийства 1929-1933 годов на Волыни не менее впечатляющие. Позднее столь масштабные акции там не проводились.
Потому евреи Украины, - вообще евреи, поскольку несём коллективную вину, - мы все можем поблагодарить Марка Борисовича, и, конечно же, его крёстного отца Губельмана за случившееся с нашим народом в не таком уж далёком прошлом. И помнить, что "проклятия по адресу былых бед ни в коей мере не помогают предотвращать беды грядущие".
А ведь в значительном числе случаев мы, и только мы сами их авторы.
Но Нина? Она-то? Как она должна была мерзость эту воспринимать?
... Она не ощущала смены прежней, до депортации родителей, их абсолютной свободы на заменившую её абсолютную несвободу ссылки "навечно" даже в таком неповторимо прекрасном уголке края, каким была и, возможно, остаётся ещё нетронутая человеком, наша горная тайга... Признаюсь, под обаяние этого чуда попал и я, оказавшись с ней наедине...
Божественная красота голубых красноствольных мачтовых хвойных лесов, хрустальная прозрачность вод бесчисленных ключей, быстрых ручьёв, стремительных речек, текущих в смородинных зарослях облитых солнцем опушек, сверкающая синева небес, шум вершин под ветром, - вся эта Божественная и, казалось бы, вечная и непременная прелесть Первозданной Матери-Природы, всем своим добрым естеством приняла и любовно окутала девочку с самого начала её жизни. И этим добрым своим позывом не дала ей сразу почувствовать то, что неумолимо ждало её впереди. Смягчила удар осознания того, как ещё не начав расти и взрослеть, она уже была лишена всех предназначенных ей Создателем прав свободного существования. Однако же, лишенная свободы, самим фактом своего рождения от несвободных родителей, она, тем не менее, была как бы абсолютно свободной! Как дети крепостных рабов, ещё не понимающие, что они рабы...
Нужны были звериная лютость властей и боль. Боль не физическая. Но боль всесокрушающего осознания рабства. Ну, и время чтобы проснуться, однажды, вместе с вопросом: кто я? И, если Бог дал разум, спросить себя: что со мною произошло, - что они со мною сделали?
А такие вопросы - они чреваты адекватными ответами. Тем более, советчиков, на собственной своей шкуре испытавших что есть власть большевиков - пруд пруди! Наслушавшись их, - а они врать научены не были и говорили ей, что с ними на самом деле происходило и кто виноватый, - она поняла, что произошло и с нею. Не рассуждая понапрасну, она в кладку Небоскрёба Народной Ненависти вложила и собственный свой камень. Значимый, если вспомнить историю её семьи. И связи, которые ей дано было обрести. Вслед за осознанием своего места в рабской иерархии ощутила она и неуёмную муку родителей своих и даже стыд за то, что не могут досыта накормить детей и бабушку... Столько лет с хлебного своего поля кормили они не одну только огромную свою семью, но и 96 /!/ городских едоков;, и замахивались продовольствовать досыта лет эдак через пять-семь 145, - больше, чем в самой Америке. И... На тебе! Ссылка...
Каким-то образом Ниночка и эту "неразрешимую" загадку разгадала, да и осмыслила, затащив и Второй Камень в Ненависть свою к могильщикам её России. Но было нечто, потрясшее её сильнее всех издевательств: циркуляр о языках тогда ещё неизвестного ей, но уже известного всей России Минея Израилевича Губельмана /"Емельяна Ярославского"/ - главного идеолога ВКП.
Лёжа часто с больными лёгкими и, когда легче становилось - а легче, когда мама её приходила - прислушивалась она к тихим разговорам взрослых. Интересно было ей всё. Но читали они Губельмана ночами на языке, который она не понимала. Обидно было это ей непередаваемо! Ей же самой тоже надо всё знать. Она ещё помыслить не могла, что разговор в присутствии ребёнка, каким была она, да и дядек её на немецком языке может кончиться разоблачением - доносом, и, значит, арестом, разлукой, гибелью! Но уже знала, что такой язык есть. И что родители именно на нём шепчутся, чтобы не услышали. А их чутко слушали. И вот, незнакомый язык становился тоже знакомым. Как бы вторым из понятных. На самом же деле был он первым, потому как отцовым, но тщательно скрываемым от растущей девочки. А родной язык, если он был немецким, - а отец Нины, Отто Юлиусович, из немцев, чьи предки пришли в Россию ещё при царе Алексее Михайловиче, - язык этот по циркулярам ;Губельмана-ненавистника; оказывается составом преступления и обвинительным заключением, одновременно. А носитель его - уголовным преступником! Такое сердцу её надо было ещё вынести!
Обстоятельство это, пополам с матом втолкованное однажды Ниночке оперуполномоченным НКВД, положило конец "мелочному" собиранию девочкою компрометирующего материала на власть. Оно всё поставило на своё место: комиссаро-большевистская шайка, отобрав у "русских" немцев их родной язык, готовит уничтожение народа её отца. Так пусть сама она сгорит в праведном народном гневе!...
Пожалуй, всё, дорогой со-но-идасо Ивасаки-сан... Всё остальное - "мелочи": запреты на передвижение, наказываемое 25-ю годами каторжных работ; запреты на учёбу выше 4-х классов сельской, неожиданно доброй, школы; запреты на письма даже в пределах района; запреты на хождение в гости; запреты на пользование библиотекой; запреты на какие-либо праздники; запреты даже на совершенно безобидное духовое оружие, что в тайге единственное средство добычи пищи! Правда, позднее, когда "вредительски" посрывались поставки беличье-собольей рухляди, запрет на духовушки сняли. И событие это пришлось как-раз на начало зимних каникул в 4-м классе. У Нины появился малокалиберный карабин. И она, впервые, счастливая, ушла в тайгу белковать - заработать деньги и помочь родителям... Приохотилась. И ходила десять лет - до нашей свадьбы.
Между тем, мама Ниночки внушала ей, что Закон Возмездия - извечная и непременная данность, никаких исключений и купюр не знающая. Потому и "неудобства" нашего пути сюда и быта здесь, что мы сегодня испытываем, надо воспринимать философски. Помня о Соломоновой притче с утопленным и с утопившим его. Не думаю, что твои прадеды и прапрадеды-россияне были более жестокими крепостниками, чем большевики. Но крепостниками, тем не менее, они были. И теперь, не только на основании Закона Возмездия, но и по канонам Священного Писания /если это - не одно и то же/ мы несём на себе их вину, не знаю уж, до какого колена… Ну и расплачиваемся, детка, и за неё. Всего-то! Необходимо смириться и постараться пережить наказание. Правду сказать, не такое уж и страшное, каким оно сначала представлялось. Тем более, в сравнении с тем, которое тоже закономерно обрушилось на наших с тобою, с папой, с дядьками и бабушкою с дедушкой Коленькой гонителей - комиссарствующих евреев и тех, кто пошел с ними.
Комиссары-евреи, - но не несчастный еврейский народ, - родная, уничтожали наших стариков и умерщвляли наших младенцев! Это ты запомни.
Она запомнила. И вот уж который десяток лет разделяет со мною еврейскую мою судьбу.
... В январе 1929 года не одни орды карателей "червоного казачества" ворвались и в колонию Старая Гута. С ними был "актив". В ночь налёта и гибели старого Юлиуса Кринке, отрядом грабителей командовал районный партсекретарь Шломка Абрам /настоящие имя, отчество и фамилия - Самуил Шмулевич Абрамзон. - В.Д./. Между прочим, 70 лет спустя Тель-Авивские русскоязычные газеты нет-нет называли и мною помянутые имена наших активистов, казнённых в 1945 украинцами в тех же Ново-Гутинских лесах. А тогда дядю, отца и мать Отто убили его "знакомые" ещё по экзекуциям 1919 - 1920 годов безносый красноставский комиссар Берка Штилерман и Самуил Харбаш /настоящее имя, отчество и фамилия - Симха Соломонович Барбаш. - В.Д./.
Нужно сказать, что пожилой Симха Барбаш провожал угоняемых колонистов до самой железной дороги. И в пути помогал людям чем мог. Зато молодой Штиллерман на Украине ещё, а потом два с половиною года на этапе до Красноярска, и начальник конвоиров Абрамзон, и зам его истязали ссыльных. И даже интеллигентно выглядевший Самуил Шмулевич /в 30-е годы Бериславский секретарь, он через 8 лет будет, наконец, расстрелян/, он был непосредственным виновником каждодневных страданий ссылаемых и гибели их десятками, возможно сотнями по пути в Сибирь; он сам расстреливал их за всё: за "саботаж" и "контрреволюцию", за "неповиновение" и "мятежи", когда люди просили у него разрешения похоронить у пути умерших в вагонах... Расстреливал подло, из-за угла! И сам же похвалялся: "Гадство это стреляю "влёт"! Как гусей!" И ещё: "Мне этот вот р-р-революционный "Маузер" дан для истребления вас, контр-ры! И я буду вас истреблять!"
Дважды за многомесячный путь комендантами эшелона, - временно, по отсутствии в отпусках Абрамзона, - становились "чужие" - неважно, - татары ли, или тоже евреи, но люди. И был порядок: невесть чем, но исправно кормили, после солёной рыбы воду давали. Главное, если смерть в вагонах случалась ночами, позволяли, - по-быстрому, конечно, - хоронить покойников у пути. А этот - нивкакую: "Нету вам, гадам, места в нашей русской земле!". Но места находились. Для таких, как он, тоже.
Я тяжко переживал бесхитростные рассказы "одноэтапников" покойной русской графини, потомка великих российских родов. И тешил себя мыслью, что то всё было на Украине, где евреев полно. И вполне закономерно, что именно подонки из моего племени отирались в комиссарах-убийцах. Только не получалось тешиться, когда узнавал, тоже от не очень болтливых людей, что "не на одной еврейской Украине такое творилось..."
Когда предновогодней зимою 1952 ввязан я был в сомнительнейшую операцию "по спасению от депортации и гибели" новосибирских евреев, случился у меня неожиданный разговор с человеком, на плечах которого был немалый по тому времени груз сокрытия от зверевших властей беглых японцев, немцев, да и наших, советских зэков. Я очень ждал его возвращения из командировки на Афинажное предприятие, куда он, фельдъегерь спецсвязи, отвозил золото. При встрече и после краткого доклада ему о ситуации, в которой оказались беспокойством добрейшего новосибирского раввина Слуцкого, - Аркаша Тычкин, один из самых близких сибирских моих друзей, бросил мне: "А тибе-то пошто в такея дела соватьси? Ты-то чего заметалси? Или у тибе другех забот мало?"
Пришлось ещё раз, но подробнее, объяснять Тычкину, что дело это серьёзно. Что уже, якобы, есть списки - для розыска и регистрации всех евреев, чтобы их всех... Понятно, Аркаша? Пока лишь одних евреев. И пока "якобы", а не как у вас в Забайкалье с твоими казаками, когда убиты были твои, Аркаша, деды и отец, когда в лагерях исчезли твои дядья. А сам ты, с мамою, братиками и сестричками, этапами загнан был мальчонкою сюда, в тайгу, на вечное поселение...
- Вспомни, Аркадий, с чего там начиналось? С вас, с вас, с казаков: власти начали с истребления единственной реальной силы в России, которая одна только могла активно, вытащив из схронов оружие, сопротивляться начавшемуся большевистскому террору. Силы организованной, чуть ли не военной… Именно, военной! Казачьей!
Вас сперва всех позарегистрировали, повставляли в списки, а потом позагнали в телячьи вагоны. И - сюда. Не одних вас, конечно, Забайкальских, но и с Войска Донского, с Кубани, с Терека - отовсюду. Но всё одно, брали как казаков! Вот как Гитлер брал евреев как евреев. А до него Троцкий. И уж потом, - после вас, - Рябой начал громить русского мужика. Теперь уж задушить его после того, что сделано было с вами, казаками, было совсем просто. Вслух говорилось: раз самих казаков взять сумели и кончить тепленькими, - само Казачье Войско России, - где уж лапотному крестьянину устоять?!... Так вот, Тычкин, браток. После вас все стало им просто: вслед вам взяли и вывезли всех китайцев и корейцев, что испокон веку трудились на Востоке да на Юге Сибири и в Приморье. Потом скотоводов из монгольских племён. Позднее - прибалтов. За ними - финнов из Карелии да из-под Ленинграда. За ними украинцы с поляками "двинулися" из Восточной Польши, молдаване да румыны. А там, с сентября 41-го, и немцы волжские, да с Украины, Крыма, Кавказа, Урала, из центральных русских городов, где три-четыре столетия трудились на русское благо, да кровь лили за русское дело. И они, между прочим, на вас кивали, когда те же россияне обвинили их в... только что не в трусости, когда они безропотно пошли в эшелоны, в ссылку, на смерть... Мол, три миллиона вас, немцев! Начали бы в сорок первом, - вся Волга, вся Русь вслед полыхнула бы, и Украина бы тут же занялася!...
Ну, а позднее Крым пошел в ссылку, Северный Кавказ... За вами, Аркаша, за вами, дорогой!... Теперь за евреев взялись. Или не ясно?
- Ясней ясного, парень! Тольки ты сказать забыл, - эли, можеть, неизвестно тибе, - казаков наших те же евреи твое и загнали сюды. Ай не было так?
- Какие евреи?! Чего ты, дурило, городишь?!
- Может горожу. Одначе, не я дурило! Вот потому сомнение: надоть ли мине - выслатому, да с жидами связываться?... Ну нет моей охоты имям помогти, жидам. Нету! И всё. Оне у мине - как задумки твое с имями - во-о-о игде сидять!... Сейчас! Сейчас! Погоди!... Ты, конечно, почнёшь мое мозги пудрить Ефимом своем. И тобою. Не спорю: вы с имям - люди. Тибе я, брат, враз раскусил, что ты за человек. Ефим - штучка темнея: я дел его партейных по Ленинграду, до отсидки, не понимаю. Не жил при ём в Ленинграде, - пацаном в то время по урманам бегал - белку гонял. Знаю тольки: должностёв своех на воле, до того как сессь, он сам, и его други, не песнями под гармошку отрабатывали. Ай не так? Так, Винамин. По-другому у их не бываат. Я вот с имями, с партейными, путаюся пошти што с войны, когда она кончилася. Всего навидалси. И судю - кто оне, и за чего имям-то кормушка от власти... Ладно, Ефим твой своё получил. И яму, навроде, отпущение за всё, что сподличал прежде... Пуссь так...
Вот, ты, по первости, мине в мильцанеры определил: спецсвязь, и всё такоя... Не перечь! Не перечь!... Определил! Не дурень же я совсем! А того так и не понял, что на нонешнюю мою службу взели они мине аж с самого фронта не за красный глаз, а потому, что самим очень уж неохота, и страшно, под пули, ковда война закончилася, подставляться! И ишшо, конечно, знали оне, что я тута, при службе моей "весёлой", сам от сибе - не током что от их - никуда не денуся с сестрёнками, да с братишками-инвалидами… Куды мине от их - заложников моех убогих...
А что не люблю жи…, ну, евреев, - т-ты позволь! Как их любить-та, и за что? Я, ковда силу на службе своей набрал, в спецсвязи етой, в отпуск на родину задумал. В прежний свой рыйон, откуда они всех нас угнали. Дело то было давнее, почитай, годков с хвостом двадцать прошло...
Да. И пожелал я очень, - ну как хлеб с голоду, - узнать всё жа: как жа тавда всё получилося? Как, каким манером взели оне голыми руками всё наше Забайкальско Казачье воинство? Ну, и родителев моех, конечно. Меня, пацанчика, тожа... Прибыл в Забайкалье. При мундире. При звязде. При орденах. При бумагах. Так ведь и ихние бумаги цельными оказалися! И в области, в Благовещшенске и в рыйоне - в нашем, откудова мы. Сохранилися бумажки! Не побоялися каты их сохранить: видать, что для музея, как нас, казаков, с детишками вместе, оне снистожали героически и по-революционному... И как родная их советска власть строилася на той крови казацкой - глядите, добрыя люди!...
Так вот, Винамин, дружок, читал я те бумаги весь отпуск свой. Интересно было: ведь это и моя жизня из тех бумаг расстреливалася! И было любопытно очень: а какея такея герои дело это обделывали? Кто это самолично дедов моех, отца и дядьёв кончил за так, других дядек по тюрьмам да по зонам усадил, мине с братиками и сеетрёночками - малолетками сюды вот отправил, нас никого не спросив, на смерть? Из моех-то, что тавда маленькими сюды прибыли, половина здеся невдолге сгинула. В тайгах вот в энтих. До-орого нам советска власть обошлася. Никак не дешевше, чем вот тибе, парень... Мине Ефим твой об том рассказал. И ты потому, может, ближее мово брата родного. Но и ты того не вынес, что мое брательники... Извини... Не веришь - у Соседовых поспрошай, элиф у Гордых, у Зайцовых, эли вот, у Кеши Убиенных... У ссех спроси, кого сюды детишками загнали... У Адлербергов с Кринками спроси... У Нины...
…Не иначе, притираисси к ей? Сма-атри, парень, без баловства чтоб! Она такой человек - за её, обидишь, враз голову оторвуть!... Это я тибе не просто говорю - упреждаю !.. По дружбе...
Да, вот такая она - моя, и Соседовых, и Геллертов, и Кринке с Адлербергами - жизня. Иначе, как бы, интересно, стал бы я с тобою, дорогой дружок, хоть тех же немцев беглых, эли японцев, спасать и выручать? Сам подумай: ведь под топором ходим, паренёк! Не приведи Господь, засветимси эслиф... Да, не про то я...
Вот, прочитал бумаги. Все! Не постеснялси…Во усех фамилии проставленыя и имена. Тоже без стеснения. И получаетси так: что ни имя - всё не русское. Одне евреи. Латыши иногда. Но редко. Русских нет. Быдто повымерли тавда, элиф доверия имям не было - рылом не вышли? Как ето понимать? А? Посейчас имена ети в нутре гореть. И жгуть, падлы!
К примеру, был тавда начальникём ГубГПУ Розинблюм Исак... отчество забывается, и трудное... И свяшшыки у яво одне евреи: Галкин Исаак, тоже Мосеич, и Познер... И его, как Галкина и Розинблюма, Исаком звали... А комендантом Читинского ГПУ был Глозман. Этот - Илья Ильич. Просто. И он, падло, гонял по губернии с Особой кавалерийской бригадой карателей. Был, ясно, и взвод комендантский, а по правде - рота. Так нет жа! Он людей самолично стрелял! И моех стариков он же сам всех и позастреливал, - я многех свидетелев отыскал, да он и в бумагах не постеснялси о том записать, - в протоколах. И отца моего он, Глозман, убил...
Ну, и прочих...
А ведь прежде, когда начальником был раймилиции, к отцу моему приходил. Беседовал. Чуть ни кажин день сало уносил, да мёд, да масло...
Начальником транспортной части был Басюлис. Навроде латыш. Тольки пошто и он - Исаак? Да ещё и Давыдович? Еврей, конечно. Каков тавда транспорт был - мне неизвестна. Но Басюлиса помню, как он нас, пацанов, по морде арапником сёк, ковда с верховым конвоем гнал народ пешим сто сорок верстов до станции. Гнал тоже самолично. И всё искал, кому морду рассечь... Так. Теперь будет этап. Был начальником эшелона Скляр. Еврей тоже: Макс Израилич. А гнали этап в разбитых "краснухах" спод скота. Зимою. В самыя морозы. До смерти этап тот не забуду, даже кавда дело моё фронтовое - десант на танках - забудется. Десант плохо уже помнится. А этап тот - не-е-ет! Вот, начальником эшелона был Скляр. Мало ему, что он, падло, людям ни есть, ни воды не давал. Кричал: - Голод в стране! Так не вам, собакам казацким, еду скармливать! - Кричали с вагонов: Мороз жа! А все раздетыя вами: одёжу да обутки вы жа поотымали! Отвечал, сука: - *** с вами со всеми! Быстрее подохнете!... Он, падла, кавда помирал кто в вагоне, - замерзал, или с голоду, - и конвой звали - вынести, он по тому вагону из маузера палил по краях, чтоб по тем попасть, кто уже с нар не встаёт, - по нас, по пацанах! Сколь же он, нехристь, народу тавда положил, стрелямши! И ведь и моех братиков - Павлика и Пантелея - он тавда сподранил и скалечил на век. До времени оне живыми жили. Да жизня иха была имям мукою, как чуток подросли - один без ноги, другой позвонками увечный... Инвалиды оба нерабочия... Как имям жить, эслиф бы ишшо и меня поломали? Дык я што, забыть oб тем должон? Не человек я? Животная какая?!... Кабан - и тот не забываат!
Он помолчал. Пальцы его тряслись, просыпали табак мимо свёрнутой "козьей ножки"... Потом затянулся дымом, глаза прикрыв...
- Ты с Оттою поговори-ка. Пуссь расскажеть как пацаном оне с австрийцем пленным обозничали. И чего навидалися, кавда в девятнадцатым и в двадцатым годе по Украине ездили... Поспрашивай. Тибе тоё знать - лишним не будеть, еврею... Об евреех.
... Тогда, в ссылке, с "Оттою" не говорил. Говорил, когда уже внуки его любимые от меня выросли... Спросил об обозничании по Югу России. И о том, что тогда пережили, и что увидели собственными глазами Отто Юлиусович и однорукий Мартин Тринкман, решился я рассказать Миру лишь в конце семидесятых годов в повести "Густав и Катерина" в МОСКВЕ.... Осмелился с опозданием больше чем на полвека - через 55 лет после того, как с Высокого Амвона набатом грядущего Возмездия прогремел голос Мартина Тринкмана.
Где-то, - и не раз, - читал: "… Свидетельство епископа было чекою готовой взорваться "гранаты" ненависти к евреям. Он выдернул её. И она рванула!...». А до того - голос мамы прозвучал - тоже свидетеля – доктора Фани - на Общеевропейском сборище медиков в Нижнесаксонском Мюнстере…
... Я был только что не убит рассказом Тычкина. Я-то знал: это правда! Тычкины не врут! Не учёные врать. Какие бы ни были первопричины звериной жестокости моих соплеменников - они звери. Ошарашенный, я не готов был спорить с Аркашей. Прежде всего потому, что это был подвижник, человек, обладавший глубоко укоренившимся в его душе чувством активного сострадания к терпящим бедствие. Но этого мало, - он был по-умному бесстрашным человеком, который, не задумываясь, подставлял себя, спасая преследуемых людей. И если он не любит евреев, убивших его стариков, покалечивших братьев и загнавших его семью в омут ссылки - его право не только ненавидеть их, но и поступать с ними адекватно! Это жестоко? Но собственная наша жестокость - она известна. И вколачивалась она в нас Книгой, - нашим тысячелетия твердимым Учебником, обязательным и всенепременным еженедельным чтивом, научающим нас жить и поступать. На живых примерах. На примерах, например, подвигов Иисуса Навина: "И пошел Иисус и все Израильтяне с ним из Лахиса к Еглону. И предал Яхве Лахис в руки Израиля... И взяли его в тот же день, и поразили его мечом, и всё дышущее, что находилось в нём.... И пошел Иисус и все Израильтяне с ним из Еглона к Хеврону... И никого не оставил, кто уцелел бы" /Книга Иисуса Навина, X, 28-40/.
И пусть "…Последние исторические исследования свели до уровня фикции классические представления об исходе из Египта, завоевании Ханаана, национальном единстве Израиля накануне изгнания, точных границах... /и похождениях Навина, добавил бы я. В.Д./...
Библейская историография даёт сведения не о том, о чём она рассказывает, а о тех, кто её составлял: теологах..." /Ф.Смит. Протестанты, Библия и Израиль после 1948 года. "Ля Леттр", ноябрь 1984г., .№ 313, с.23/.
Пусть всё сказанное о зверствах Иисуса Навина лишь измысел шаманов. Но каков измысел-то! Вчитайтесь: "... В тот же день взял Иисус Макед и поразил его мечом и царя его, и предал заклятию их и всё дышущее, что находилось в нём; никого не оставил, кто бы уцелел. И поступил с царем Македонским также, как поступил с царём Иерихонским.
И пошел Иисус и все Израильтяне с ним из Македа к Ливне и воевал против Ливны. И предал Господь и её в руки Израиля, и царя её, и истребил ее Иисус мечом и все дышущее, что находилось в ней; никого не оставил в ней, кто бы уцелел. И поступил с царём её так же, как поступил с царём Иерихонским.
Из Ливны пошел Иисус и все Израильтяне с ним к Лахису; и расположился против него станом, и воевал против него. И предал Господь Лахис в руки Израиля, и взял он его на другой день, и поразил его мечом и всё дышущее, что было в нём, так, как поступил с Ливною..." /Книга Иисуса Навина, X, 28-40/...
Можно не продолжать - дальше всё то же, - всё та же лютая ненависть и звериная жестокость, Тысячелетиями вчитываясь в Книгу Навина, мы ожидали часа, когда сумеем повторить славные его подвиги. И вот дождались! Взгромоздились на "коней". И под улюлюканье охлоса, комиссарами возглавив более сорока карательных корпусов, до последнего новорожденного вырубили "дышущее" в станицах Дона, Хортицы, Кубани, Терека, Урала, Забайкалья и Приамурья, "расказачивая" в 1919 - 1934 годах изнасилованную Россию /в промежутке лет вырезая, никого не оставляя в живых, ещё и бесчисленные аулы среднеазиатского "Подбрюшья былой империи"/.
Фамилий и имён командующих "особыми кавалерийскими формированиями" называть нет нужды: все они вписаны в энциклопедии, а по окончании еврейско-кавказской войны - в расстрельные списки. Все до единого - они получили по заслугам, успев зажечь лютую ненависть к ни в чём неповинному народу, к которому рождением принадлежали. К народу, что теперь, последним десятилетием XX века, по милости собственных подонков, потерял родину и в эмигрантстве покоя не обрёл. Вчитайтесь в нижеприведенные строки письма:
- "Наступает их /наш, наш! - В.Д./ последний час. Но не только тех, кто будет схвачен на нашей земле, но кто успел, или успеет сбежать. Мы их достанем всюду: нам их выдадут, не пытаясь стать объектом нашего гнева и мишенью нашей мощи…"
"Чего мы добились? Чем окончилось очередное, Бог весть какое по счёту, наше "начинание"? Что кто получил в результате нашего неуёмства?".
Всё это тогда не интересовало меня. А муки мои были из-за того, что не знал, что ответить Аркаше Тычкину, благодетелю моему, моему спасителю, Святому Человеку... Да, нас, евреев, сломавших его судьбу, он ненавидел. Но разве ж сами себя любили мы по-настоящему, люто ненавидя всех остальных разве что ради... дешевой блажи собственной своей' "особости". А вот мать Нины Мелитта Мартыновна, - русская графиня, - "особой" себя никогда не считала и была уверена: прощать нужно именно "всем остальным" - внеочерёдно! Но... не тем, кто у кого-либо отнял душу – язык.
- Я христианка, - говорит Нине, - простила казнённым палачам их зверства. Но ни в коем случае не отобрания у твоего отца, - потому и у тебя, потому и у твоих детей, - вашего родного немецкого языка! Ведь язык - не просто средство общения, что само по себе тоже очень важно. Он - непременная связь человека с его прошлым, с прошлым предков, с прошлым - с историей - его родного народа! И. нет преступления страшнее, чем порушение этой священной связи!
А они - эти... набежавшие к нам... Не подыщу названия им, чтобы не оскорблять языка... Они разорвали эту святую связь. Нет им прощения! Нет! Нет! Не-ет!... Кара им за то будет ужасной!...
... Она плакала, каждый раз вспоминая о тех, кто заставил её, наследницу великих российских родов... плакать...
... Рано, очень рано узнала Нина, что "разорвавшие связь" собственным своим отпрыскам слушать ЕЁ немецкий язык не запрещали. Наоборот, заставляли его учить и даже пытались приказывать маме натаскивать их языку, чтобы его, в специально организуемых зарубежных поездках, оттачивать и совершенствовать; они созывали международные семинары на немецком языке и открывали библиотеки иностранной литературы, и Миней Израилевич Губельман приглашал профессуру германских университетов, чтоб его наследники могли присвоить себе отнятый у немцев России родной их язык! Сам же "российский" немец пользоваться этими институциями, чтобы стать настоящим немцем, права не имел. Все "мероприятия" такого рода были для него закрыты. Закрыты под страхом тюрьмы и обвинений в... буржуазном национализме. Национальная Катастрофа "русских немцев" произошла много раньше 1941 года /когда их, всех до единого, депортировали на Север и Восток/.
Чтобы старику не показалось, что мать Нины, Мелитта Мартыновна, по вполне понятным причинам, драматизировала события с потерей этническими немцами их родного языка, - и, чтобы, не приведи Господь, вместе с нею в предвзятости он не заподозрил меня, грешного, - я позволил себе рассказать о существе неординарных мытарств Владимира Яковлевича Мартенса, моего давнишнего друга.
Режиссёр Малого Театра и руководитель его студии в Москве, меннонит по происхождению, он - из тех Мартенсов, что с незапамятных времён - задолго до царствования Алексея Михайловича "Тишайшего", Петрова отца, - творили "на пустом месте" первые и все последующие металлургические технологии Урала. Из Мартенсов, одаривших Россию созвездием учёных - первопроходцев в других областях знаний.
Носитель "немецкой" фамилии, вместе с мамой и он выслан был в 1941 году в отдалённые земли Казахстана. Человек высочайшей культуры и неимоверного душевного здоровья, он победил обстоятельства и, однажды, стал режиссёром Новосибирского Драматического театра. Видимо, именно по означенным причинам Перст Судьбы упёрся в него, когда руководители социалистической единой партии Германии вдруг, вспомнили о судьбе своих... "русских" немцев, прозябавших в ничтожестве и не охваченных общим порывом "дружбы народов". Даже вроде бы совершенно ручные немцы из ГДР морщились, наблюдая бацающих "свои" новоказахские танцы бывших носителей великой культуры... Германской, если будет позволено...
Владимир Яковлевич препровождён был в Центральный Комитет не его партии, где его ознакомили с решением срочно организовать в Алма-Ате... Немецкий Драматический театр и принять на себя груз режиссирования!...
- "Ищите, и обрящете!" - напутствовали его в ЦК. - "Удачи вам!"
Два с половиною года Мартенс искал "удачу". Актёры из немцев как в воду канули. Единицы, как Сергей Александрович Мартинсон, выжили. Остальные все исчезли в гноищах Казахстанской ссылки. Те же, кто каким-то чудом уцелели, о сцене не помышляли в страхе перед новыми репрессиями. Кто-то, исхитрясь, сменил запись "немец" в бумажках на "русский", "украинец", "эстонец", "цыган", - на худой конец. И еще Бог знает на что.
Тёртые-перетёртые, они не сомневались: собирают их в немецкий театр с тем, чтобы сподручнее было всех разом брать. "Как в Израиле, куда вот уже больше двадцати лет заново собирают народ /Дело было в 1971 году/, чтобы, когда съедутся, всех снова оцепить и кончить в ихних пустынях!" Приходилось искать актёров среди "проживавших компактно" в самом Казахстане. Владимир Яковлевич облетал, объездил, обходил, почитай, все места, где жили немцы. Беседовал со многими тысячами их. Расспрашивал, экзаменовал, пытал... И, человек порядочный, исполнительный и не по-современному честный, вынужден был признать страшную для него истину: о¬громная, - более двух миллионов, - масса этнических немцев в результате преступных действий комиссаро-большевистской банды мародёров и насильников полностью утеряла свою национальную культуру. Немецкую, с позволения читателя. Правда, все эти обобранные режимом люди утеряли и русскую культуру; и это необходимо вчинить Губельману, готовившему геноцид. Но, в то же время, "русские" немцы сумели сохранить величайшее трудолюбие, и, что нам теперь особенно важно - непоколебимую целеустремлённость, умение до конца доводить начатое дело и цепкую, бездонную память. Последнее позволило им навечно запечатлеть своих обирателей и палачей, которые, быть может, только сейчас, в свете происходящих в мире событий и "неожиданно" раскрывающихся приоритетов, начали догадываться, что натворили.
"Русские" немцы выходят из небытия. С чем же? Они выходят, после советской системы бесконечных притеснений и издевательств, после вот уже двадцатилетнего игнорирования «новой Россией» их чаяний и надежд несоблюдением даже собственных принятых законов и решений об их реабилитации, – с обостренной до изнеможения востребованностью восстановления справедливости.
Востребованностью, заставляющей одних – уже 70 лет! – мужественно, - и в интересах России! – добиваться этой реабилитации. И подводящей иных, от отчаяния и безнадеги выехавших на историческую родину, как в России «русских экстремистов», к стремлению осмыслить уже из сегодняшнего опыта деяния так этнически окрашенной послеоктябрьской национальной политики «советской власти», и даже идеологию так конкретно-антинационально окрашенного «национал-социализма».
С чем нас и поздравляем!..