В самом начале морозного декабря тысяча девятьсот девяносто третьего года я наконец всеми правдами и неправдами приехал в родной поселок после службы в армии. К сожалению, мое нутро не выдержало обилия и разнообразия закусок новогоднего стола, и прямо в праздничное утро я был срочно погружен в "скорую" и увезен за сотню с лишним километров с острым приступом аппендицита. Операция прошла успешно, и теперь я маялся от безделья в уютной больнице поселка Синегорье. И вот как-то сосед по палате рассказал нам легенду послевоенных лет, связанную с горой Монах. Рассказ его так подстегнул мое воображение, что по возвращении домой я взял историю за основу и за одну ночь набросал новеллу о колымском Потрошителе. Спустя годы я отыскал рукопись в своих бумагах, кое-что подправил, нарастил на "каркас" немного "мяса", а что в итоге получилось - судить вам.
1.
Первый декабрьский мороз накрыл ледяным дымом голую тайгу. Все живое пережидало стужу в уютных гнездах и норах, храня молчание, лишь чудом пощаженный зимой и не скованный льдом речной перекат звонко журчал, окутанный непроглядным туманом. Ниже по течению сиял голубизной толстый лед, обнаженный порывами недавней пурги. По нему брела, часто поскальзываясь и едва сохраняя равновесие, нелепая двуногая фигура. Человек был закутан с головы до ног обрывками ватного тряпья, обут в дышащие на ладан растоптанные валенки, а облезлый треух на голове искрился пушистым инеем в лучах восхода и походил издали на сияющую сказочную корону.
Несчастный дотащился до воды, со стоном опустился прямо на лед и неловким движением приподнял со лба шапку. Потревоженный иней осыпался доброй снежной горстью и облепил лицо. Человек тонко вскрикнул от холода и неожиданности, оголил худую руку и стряхнул с лица влажную корку. Под ней оказались ошелушенные морозом щеки, губы, казавшиеся вдвое больше из-за обмороженной по краям рта кожи, затравленные, но живо блестящие ярко-зеленые глаза. Лицо арктического странника отразилось в темной воде и оказалось лицом молодой женщины.
Смахнув с лица мокрый снег, женщина спешно спрятала начавшую неметь кисть в рукавицу и склонилась к воде. Ледяная влага обжигала губы и рот, и путница пила маленькими жадными глотками, переводя дух и стараясь унять резкую зубную ломоту. Открытая вода встретилась впервые за многие пройденные версты, а снег, который она пыталась жевать по пути, нисколько не утолял жажды.
Наконец женщина оторвалась от воды, тяжело дыша приоткрытым ртом, и обессиленно замерла. Пот, выступивший по всему телу во время пути и пропитавший нижнюю одежду, теперь быстро охлаждался. У путешественницы начался озноб.
Женщину трясло, и не только от холода. Впереди простиралось русло Тас-Кюэля - заиндевелые неохватные громады тополей, вековые лиственницы, склоненные или прямые, как мачты, низкорослый лесняк вдали и запорошенные снегом мохнатые сопки, едва проглядываемые за молочным туманом. Пар изо рта шуршал в воздухе и намерзал сосульками на ресницах и пушистой кухтой на свалявшемся мехе треуха.
Теперь она понимала, какую глупость сотворила, поддавшись панике и уйдя из Авдеева поздним вечером. А сил на обратную дорогу уже не было...
"Тебя проиграли!" Страшное известие принесла после обеда подруга и напугала ее до полусмерти. И неудивительно: пятеро блатнячек, этапированные в лагерь неделю назад, посеяли страх среди всех его обитателей при первом знакомстве. Как это всегда бывает, дурная слава обогнала всех пятерых на добрые две недели, и жители бараков держали пальцы скрещенными все это время и молились, чтобы страшные новоселы обосновались у соседей. Администрация пыталась расселить их порознь, но в первый же вечер татуированные, хрипло ругающиеся и то и дело сплевывающие сквозь зубные прорехи создания собрались в одном бараке и затеяли шумные карточные баталии. Они стали жить вместе, шныряли в свободное время по нарам и перетряхивали скудные пожитки, а все убогие ценности стаскивали в свою занавешенную одеялами берлогу и ставили на кон. Вскоре им быстро надоело играть на переходящее из рук в руки заношенное до дыр барахло, и ставкой стала вещь более ценная и сулящая новые острые ощущения. И вещью этой была ее жизнь...
Километрах в двадцати вверх по реке стояла командировка - участок лесозаготовок под названием "Пилорама". Все они побывали там не по одному разу, и уходить нужно туда. Конечно, будут поиски, потом следствие и даже новый срок, но тогда это выглядело такой мелочью по сравнению с неистребимым желанием жить! Подруги отдали ей самые теплые вещи, чудом убереженные от кровавых картежниц. Она еще не знала, что совсем скоро решит сократить путь, сойдет с зимника на речной лед и свернет по ошибке на один из многих рукавов Тас-Кюэля. И что столбик на американском термометре за ночь уползет вниз сразу на пятнадцать градусов, перевалит за рекордную отметку "пятьдесят пять" и вовсе затеряется в стеклянном шарике окрашенного спирта... Прошло много времени, когда она наконец поняла свою ошибку и собралась было повернуть назад, но совсем неожиданно набрела на одинокий след человека. Он вел вперед, и она ухватилась за него, как тонущий хватается за соломинку, и отправилась вдогонку. Но снег на реке закончился, пропали и отпечатки, а она все шла вперед, оглядываясь по сторонам.
Ее окружала нетронутая тайга. Она обвела взглядом берег, тщетно высматривая потерянные следы. Наконец у дальнего берега сквозь повисшую на ресницах влагу ей привиделась расплывающаяся миражом тропинка. Она вновь оголила руку и сорвала с ресниц замерзшие капли. Но желанное видение не растворилось в морозном пару. Она зябко передернулась, стряхнула липнущую к спине рубашку и побрела по льду наперерез прямо к узкой тропинке. Прямо у берега ровная голубизна льда сменялась ноздреватой серой поверхностью. Опытный путешественник сразу бы угадал проталину, но женщина ступила без опаски, и лед с треском проломился. У берега было мелко, но сквозь худые валенки она сразу ощутила ледяные речные струи. Беглянка выскочила на берег и сквозь сугробы кинулась к тропинке. Времени для раздумий не оставалось, и от быстроты теперь зависела ее судьба и жизнь.
2.
- Извините, вы не знаете этого человека?
С фотографии смотрело изможденное лицо мужчины в годах со скорбно поджатым ртом и впалыми щеками. Примечательными в его внешности были только глаза - широко раскрытые, с ужасом смотрящие в объектив. В них светилось безумие.
Женщина с ведром в последний раз вгляделась в потертое фото, покачала головой и отошла в сторону. Через несколько шагов она обернулась. Молодой человек с карточкой в руках уходил прочь. Он стучался в дома и спрашивал людей на улице. Обойдя поселок, мужчина бережно спрятал фотокарточку и остановил попутную машину. Человек объезжал затерянные в зеленых сопках места вольного и невольного проживания людей, задавая всюду один и тот же вопрос: "Вы не видели этого человека?"
В маленький таежный поселок Бекасиный молодой человек приехал слякотным осенним утром. Всю ночь шел дождь, и дорога посреди единственной поселковой улицы блестела большими и малыми лужами. Обходя их по пути, он добрался до самого людного места поселка - маленького продуктового магазина.
У приоткрытой двери подпирал стену худой верзила с заросшей опухшей физиономией, сжимая в трясущихся руках линялую авоську. Он курил газетную самокрутку, покашливая и вытирая авоськой слезящиеся воспаленные глаза. Молодой человек вынул фотоснимок. Бич глянул искоса, наклонился ниже, и мужчина разглядел нервно заходившие желваки. Человек с авоськой неторопливо расплющил о дверной косяк остатки самокрутки и неожиданно взмахнул рукой, попытавшись выхватить фотографию. Молодой человек резво отступил назад.
- Монах! - прохрипел бич, все еще протягивая руку. - Дай сюда, сука!
- Где его найти?
- Иди в мусарню, друзья его расскажут... - бича лихорадило от злобы и похмелья.
Оперуполномоченный рассматривал фотографию и улыбался криво и с какой-то гадливостью. Перевернул карточку и прочел вслух:
- "Монах Иван Сергеевич..."
- Монах, - поправил его молодой человек, - ударение на "о".
- Да?.. Ну да какая к черту разница! Зачем он вам понадобился?
Под пристальным взглядом молодой человек выложил на стол красную книжку. "Монах Петр Иванович", - снова прочел уполномоченный и облегченно вздохнул:
- Значит, сын? Надо было сообщить сразу! Наконец-то мы узнаем хоть что-то об этом таинственном Монахе... Как старик оказался здесь?
Мужчина с усилием сглотнул и уселся на откидной стул.
- До войны наша семья жила в Ставрополье, - начал он рассказ нетвердым от волнения голосом. - Кроме меня у родителей было еще пятеро - три сестры и два брата. Я был младшим. Денег не хватало, и папа решил завербоваться в "Дальстрой". Говорили, что рабочим здесь платят бешеные деньги. Он уехал, а через два месяца пришел первый перевод. Он не писал, кем работает, а мама и не спрашивала - главное, что деньги приходили каждый месяц. Теперь нам всего хватало и жизнь понемногу налаживалась. Но тут началась война... Разрешите?
Молодой человек налил из графина теплой воды, выпил залпом и утер губы краем ладони.
- Братья ушли воевать. Мне тогда только исполнилось шестнадцать, на фронт по малолетству не брали. Мы с мамой и сестрами бежали от немцев в Ленинград. Работали на заводе. Попали в блокаду...
Он опустил голову, пытаясь справиться с нахлынувшими чувствами.
- Понимаете, - поднял он покрасневшие глаза, - у меня никого не осталось на свете. Все письма отца потерялись, осталась только эта фотография. Он прислал ее незадолго до войны... Я тоже завербовался, приехал в Магадан и три месяца ищу его, катаюсь по трассе на попутках, спрашиваю людей. А сколько раз меня задерживали... Скажите, где он?
Молодой оперативник тоже не был на фронте. Заметно тронутый рассказом, он слегка смутился, не хотел показывать этого, а потому нагнулся и зашелестел в столе бумагами.
- Сам я не видел его уже года полтора, - сказал наконец блюститель закона. - Но знаю, где он живет. Если еще жив, конечно. Ваш папаша в свое время очень помогал "органам"... Век бы вам не найти его без провожатого (а провожать вас туда никто не пойдет ни за какие деньги), но радуйтесь: полгода назад отсыпали новую дорогу, от которой рукой подать до реки. А там начинается тропа прямо до его зимовья. Поезжайте, посмотрите, но будьте поосторожней. Когда я видел вашего папашу в последний раз, вот тут, - опер постучал себя пальцем по лбу, - у него было очень и очень не в порядке. Боюсь, как бы хуже не стало.
- Я заберу его, - сказал молодой человек и поднялся, - и увезу отсюда.
- Это уже как получиться, - отозвался оперативник. - Скоро у нас в те края отходит машина. Я распоряжусь, чтобы вас высадили у места и указали дорогу.
3.
Избушку она отыскала у подножия огромной сопки с каменными утесами, торчавшими из сугробов по пути к вершине. Из трубы курился голубой дымок. Жилище было срублено из толстых неошкуренных бревен, и в памяти женщины на мгновение мелькнули отрывки из северных историй Джека Лондона. Их им еще в детдоме в каждую свою смену читала добрая нянечка Лидия Ивановна... "К черту все истории..." Она замерла на мгновение, собираясь с силами и выбивая зубами дробь, и решительно двинулась вперед, едва передвигая обледенелыми ногами.
У нее закружилась голова от тепла, пахнувшего в открытую дверь. Лицо стало мокрым от растаявшего инея. Хозяев внутри не было, но дрова в печи еще не успели прогореть. Женщина присела на нары, со стоном стянула с ног ледяные глыбы, сунула ноги в стоявшие у печи теплые валенки с обрезанными голенищами и сбросила стоящую колом одежду. Затем подбросила в печь дров, забралась на нары и укрылась до подбородка ватным одеялом. Целая ночь и добрые полдня пути сделали свое дело, и путешественница уснула, свернувшись калачиком на травяном матрасе.
Ее разбудил громкий скрип снега у входа. Женщина подскочила и уставилась округлившимися от страха глазами на дверь. Та слегка приоткрылась, впустив белый ручеек холодного воздуха, и замерла. Кто-то, стоящий снаружи, пытался разглядеть непрошеного гостя сквозь узкую щель. Потом дверь захлопнулась, и скрипящие шаги удалились прочь от крыльца. Женщина сидела ни жива ни мертва; позабытый было озноб вернулся, но теперь ее била нервная дрожь дикого страха.
Топчущие снег шаги приблизились к стене, и неизвестный негромко игриво постучал прямо за ее спиной. Нервы беглянки не выдержали. Она с криком соскочила с кровати и бросилась к противоположной стороне. Голубоватое мутное стекло маленького окна над столом, светящееся сумеречным светом, затемнилось прислонившимся телом. Послышалось негромкое хихиканье.
4.
В лесной лачуге было холодно и воняло протухшей рыбой. Мокрая земля у входа была затоптана рубчатыми следами сапог. Тропинка, приведшая молодого человека к дому, огибала зимовье и змеилась сквозь заросли метельника куда-то в обход большой сопки. Осенний день близился к концу, а в окруженном горами распадке темнело еще раньше. Молодой человек закатал болотные сапоги, огляделся напоследок и продолжил путь дальше по хлюпающему мху. Болотистая местность осталась вскоре внизу, и ноги теперь то и дело скользили по изъеденным лишайником скальным обломкам. Одолев перевал, мужчина остановился. Перед ним расстилалась уходящая в необозримую даль окутанная влажной осенней дымкой череда розовых закатных сопок. Увлеченный открывшимися картинами, он не сразу разглядел рукотворное сооружение всего сотне шагов от себя.
Участок ровной земли, обнесенный изгородью из неровных жердей. "Огород?" - предположил мужчина, а потом заметил у края ограды стоявшего к нему спиной маленького человека с седой головой.
- Папа! - сорвавшимся голосом выкрикнул странник.
5.
Вошедший оказался маленьким старичком в пушистой собачьей шапке. Женщина перевела дух, все еще дрожа от пережитого страха. Старик окинул взглядом ее ладную фигуру и снова хихикнул.
- Испугалась, милая? - слабым голосом спросил он. - Не пужайся, садись, где сидела, грейся.
Женщина присела на матрас, не отрывая взгляда от странного хозяина. Старик старательно обмел от снега длинные якутские торбаза и отряхнул шапку. Затем присел у печи, долго раздувал ее, пока не услышал гул тяги, прикрыл дверцу. Он поставил на огонь закопченный чайник и кастрюлю с каким-то варевом. Скоро в избушке соблазнительно запахло мясной похлебкой, и рот женщины наполнился голодной слюной. Старик обернулся и заметил ее жадный взгляд на еду.
- Кушать хочешь, - сказал он, помешивая похлебку. - Сейчас будем кушать. Когда бежала?
Она ответила, и старик неопределенно покачал головой, непонятно, одобряя или осуждая.
- И как это ты до меня добралась, небось, вся околела. Теперь ничего не бойся, уже не пропадешь... - приговаривал хозяин, ставя котелок на стол.
Женщина жадно черпала суп из алюминиевой миски, громко прихлебывая и хрустя сухарями. Старик ел из котелка, осторожно дуя на каждую ложку и одобрительно поглядывая на гостью. Она опустошила миску, громко икнула, бросила на старика смущенный взгляд и блаженно привалилась к стене.
- Накушалась, милая? - спросил старик, отставляя котелок в сторону.
Беглянка кивнула и утерла ладонью взмокшее лицо.
- Жарко, поди? Разделась бы, спать-то вместе будем. К тому же это... за супчик платить придется.
6.
- П... Петя? - старик подслеповато щурился, прикрывая глаза от заходящего солнца сложенной лодочкой ладонью. - Сынок!
Сын подходил к отцу, убеждаясь с каждым шагом, что земля за оградой не была огородом. За жердевой загородкой стояли кресты, сбитые из жердей потоньше, и возвышались холмики поросшей скудной травой земли.
- Неужели нашел... - прошептал молодой человек, крепко обнимая старика.
Но тут же не смог удержаться и инстинктивно отстранился, невольно поморщившись: он почувствовал запах. Это был тот самый дух, которым пропиталось зимовье. Там запах походил на вонь лежалой испорченной рыбы, но теперь мужчина ясно ощутил исходивший от отца густой смрад гниющего заживо тела.
Старик как будто понял его состояние и отступил. Они молчали некоторое время и глядели друг на друга. Молодой человек, так долго искавший встречи с отцом и о многом хотевший с ним поговорить, теперь не находил слов. Уж очень странной была эта долгожданная встреча на краю таинственного лесного кладбища, а маленький, дурно пахнущий старичок совсем не походил на бережно сохраняемый в памяти образ.
- Что это? - спросил наконец мужчина, указывая на ограду. - Кто здесь похоронен?
- Потом, потом, ты так устал с дороги, идем в дом... - старик всплеснул худыми руками, ухватил сына за рукав и потянул вниз.
Не прошло и часа, как они сидели на лавочке у избушки, держа в руках кружки с горячим чаем. Едва сделав глоток, сын поперхнулся и выплеснул кипяток на бревенчатую стену.
- Тьфу, гадость! Как ты пьешь такую горечь?
Отец посмеивался, отпивая горячий чифир маленькими глотками и заедая его сушеной рыбой. Облитые чаем бревна стены были черны и обуглены.
- Странно... - заметил молодой человек, прикасаясь к обгорелому дереву. - Обычно пожар начинается изнутри.
- Воры подожгли, - злобно отозвался старик. - Нагрянули как-то ночью. Голодные, как собаки, да отомстить хотели за своих марьянок...
- Марьянок? - повторил незнакомое слово мужчина. - А кто лежит у тебя на кладбище?
- Известно кто, - один взгляд старика хитро поблескивал из-за кружки. - Беглые бабы.
7.
Старик копался за ширмой, бормотал под нос и гремел чем-то металлическим. Наконец он выглянул из-за перегородки, вышел, держа руку за спиной и показывая в улыбке редкие желтые зубы.
- Приляг нормально, милая, - голос его дрожал. - И закрой глаза - у меня тут подарочек...
Женщина подчинилась. Не в первый раз ей приходилось ложиться со случайным мужиком для собственного благополучия или в силу обстоятельств. Скрюченная рука птичьей лапой шарила по ее коротким рыжим волосам. "Закрой глаза и представь Первую Любовь..." - советовала ей многоопытная подруга. А она в вихре жизненной суеты уже и не помнила, кто был ее первой любовью...
Неожиданно она закричала в голос от резкой боли. Старик рванул ее за волосы, а из-за спины коброй метнулась правая рука и прижала к горлу огромный острый тесак.
8.
- Какие еще бабы? Откуда?
Ничего не ответив и тихо хихикая, старик ступил на порог и поманил сына за собой. В углу стоял массивный сундук, обшитый листовым железом и окованный толстыми железными пластинами. Старик отомкнул массивный самодельный замок, с кряхтением отворил тяжелую крышку и принялся копаться в барахле. "Откуда пришла, где сидела... - бормотал он вполголоса. - Красноперые листали бумажки, искали отпечатки. "Не наша, - говорят, - забирай назад, дед, сваришь себе холодец." Надо же - "холодец"!
Все еще смеясь, старик вытащил из сундука и торжествующе потряс над головой темной связкой. Издали она показалась молодому человеку пучком каких-то сухих корней. Старик сунул связку прямо ему в лицо, и сын отшатнулся в немом страхе. Прямо перед ним болтались почерневшие мумифицированные отрубленные кисти рук.
9.
- Что же, девочка, мы будем с тобой делать? - в мерцающем желтом свете старик походил теперь на отвратительного беса. Глаза сощурились, ноздри тонкого острого носа возбужденно подергивались, в ухмыляющемся полуоткрытом рту торчали гнилые осколки.
- Бежала, рыжая сука?! Убежать хотела? - старик вновь рванул ее за волосы, наслаждаясь жалобным криком. - А куда бежать? Только к старому Монаху...
Женщина зажмурилась. Монах... Она помнила жуткие истории, которые всю ночь на пересылке рассказывала испуганная оборванная зечка. Истории, в которых страшный старик привечает и кормит лагерных беглянок, а потом заживо кромсает их на куски. Все они были страшно напуганы, не хотели этого показать и дружно издевались над рассказчицей. Обзывали ее сказочницей и кое-чем похуже...
- Ничего, дедушка научит тебя жизни, - хрипло шептал старик, склоняясь все ниже и обдавая ее лицо зловонным дыханием. - Отрубим грабки, получим денежки. Заодно и запасик пополним. Думаешь, из чего мы супчик кушали? Мясцо-то кончается...
10.
- ...Одних я кончал спящими, другие пищали и выли от страха. Все шли сюда - и зимой, и летом, молодые, старые. Не нравилось, сучкам, за колючкой, - словоохотливо рассказывал возбужденный заваркой и воспоминаниями безумец. - Было времечко. Это сейчас их, паскуд, повсюду выпускают. Но ничего, это все временно...
- Замолчи! - закричал ошалевший от жуткой правды молодой человек и что есть силы запустил в дверь кружкой. - Мы сейчас же уходим отсюда, я положу тебя в больницу и сам прослежу, чтобы тебя хорошо охраняли...
В сощуренных глазах старика вспыхнуло бешенство. И без того тонкие губы скрылись в сетке морщин, на маленьких сухих кулаках выступили голубые вены. Но внезапный приступ ярости быстро угас. Отец обмяк на стуле и тихо сказал:
- Поедем и поедем, я и сам тут устал. Чего кричать и кидаться? Дверь вон раскрыл, а у меня ревматизьма...
Молодой человек раздраженно встал и направился к двери. Он до сих пор не мог полностью поверить услышанному, а потому не прислушивался к шорохам за спиной и лишь слабо вскрикнул, когда на затылок обрушился тяжелый табурет.
11
Серебристая слюна медленно стекала по небритому подбородку, пока наконец не закапала на закушенные от боли губы женщины. От сильнейшего отвращения она позабыла про нож и судорожно рванулась вперед, угодив лбом прямиком в слишком близко склонившийся нос старика. Нос громко хрустнул. Со всем отчаянием и силой молодости беглянка ухватилась рукой за лезвие и изо всей силы отшвырнула легкое тело. Ошеломленный нежданным отпором, старик выпустил нож и с криком повалился с кровати. По пути вниз он крепко приложился виском об угол печи и растянулся на полу.
Женщина перескочила через неподвижное тело и принялась торопливо одеваться, пачкая кровью из порезаной руки горячую одежду, одеревенелую от пота. Наклонившись за валенками, она чуть ли не носом уткнулась в котелок на полу и вспомнила слова старика о "пополнении запаса". Валенки еще не просохли, но женщина рывком натянула их и бросилась в ночь, давясь в приступе рвоты.
12.
Молодой человек с усилием разлепил запекшиеся веки. Сквозь алую пелену он видел спину Монаха, сидящего за столом и производившего зловещий скрежещущий звук. Словно почувствовав буравящий спину взгляд, старик повернулся на стуле. В руках он сжимал большой серый нож, блестевший в свете свечи широкой полосой свежезаточенной стали. Мужчина попытался подняться, но лишь бессильно завалился набок: ноги и руки его были крепко связаны толстой веревкой.
- Баб, значится, жалеешь? - Монах тяжело поднялся и приблизился к сыну. - Смотри, что они со мной сделали!
Старик развязал бечевку на поясе, спустил штаны. Бывшие триста лет назад белыми засаленные кальсоны спереди украшало большое отвратительное пятно буровато-желтого цвета. Монах застонал от муки, с трудом отдирая их от тела. Взору пленника открылась гниющая язва, сочащаяся желтым гноем и испускающая ужасное зловоние. Мужская сущность безумного старика, воспаленная и распухшая до размеров стакана, могла привидеться лишь в бредовом сне горячечного больного.
Молодой человек сразу понял, что причиной страшной болячки стала давнишняя и донельзя запущенная болезнь из богатого букета сюрпризов Венеры. Он догадался и о причине ужасного безумия, поразившего отца. Но не сумел сдержать гримасы отвращения, отвернулся и ухитрился сесть, опираясь о стену и двигаясь подобно гусенице.
Монах кое-как натянул штаны, бормоча и утешая себя, и вернулся к столу. Но внезапно новый звук привлек его внимание: тихий, звенящий, он доносился из-под кровати. Старик взял свечу и с кряхтением полез под нары.
13.
Грузовик со скрипом затормозил на обочине у самой границы ночного леса, и из кабины выпрыгнула женская фигура. Одета попутчица была явно не по таежному: в шерстяной спортивный костюм, легкую куртку и белую вязанную шапочку. Правда, ноги ее были обуты в тяжелые болотные сапоги. Она поблагодарила водителя и махнула рукой. Задний красный свет на мгновение осветил лицо начавшей полнеть женщины средних лет. Губы ее были сурово сжаты. Уверенно оглядевшись по сторонам и перекинув через плечо сумку, женщина сделала шаг с дороги и скрылась в темной тайге.
14.
В большой банке зеленого бутылочного стекла металась и вставала на задние лапки рыжая полевка. Негромко хихикая, Монах просунул в горлышко тонкую руку, но тут же с воплем отдернул: на большом пальце выступила капля крови. Он сунул палец в рот и замер на мгновение. Затем с бешенством схватил банку и швырнул в железную печь.
Мужчина закрыл глаза и уткнулся лицом в плечо от града осколков. Однако почувствовал, как большой обломок ударился о колено и зазвенел рядом на полу.
Полевка бесформенным рыжим комочком лежала среди отражающих свечные огоньки стекляшек - оглушенная или мертвая. Безумец наклонился, бережно ухватил ее двумя пальцами за хвост и положил на стол. С довольным причмокиванием он провел пальцем по краю лезвия, проверяя остроту заточки, и точным ударом отсек зверьку голову.
15.
Женщина стояла на галечном берегу шумящей реки, дыша глубоко и жадно. Память ее будоражили давние видения, и от самого яркого, самого страшного воспоминания она закашлялась, держась за живот. Когда спазмы утихли, женщина вошла в воду. Она медленно побрела по перекату, то и дело скользя на обросших тиной голышах и расставив руки для равновесия. Вода давно скрыла колени и поднималась по сапогам все выше. Неожиданно большая волна накатила и плеснула за отворот сапога ледяную влагу. Женщина вскрикнула и бросилась к близкому берегу.
16.
Монах смотрел на сына долгим взглядом, и безгубый рот его расплывался в многозначительной улыбке. Молодой человек старался держаться неподвижно и пытался за спиной перетереть стеклом веревку.
И тут за спиной старика постучали в окно. Он отскочил от стола в испуге и прислушался к звукам снаружи. Хлюпающие шаги приблизились к крыльцу. Дверь заскрипела, в нее скользнул темный силуэт. В освещенном свечой круге блестели черные сапоги, спортивный костюм потемнел от воды до пояса.
- Так и развлекаешься?
Лицо ночной незнакомки было скрыто тенью, лишь желтые искры прыгали в немигающих глазах. Взгляды их встретились, и старику что-то очень не понравилось в этих глазах, почти таких же безумных. Он медленно потянулся к лежащему на столе тесаку.
- Стоять!
Голос женщины дрогнул, но в руках появился темный пистолет. Увидев смотрящий на него черный глаз дула, старик спрятал руки за спину и жалко улыбнулся.
- Ты что, милая, - голос его был тонок и жалобен. - Промокла, замерзла, поди...
Женщина сорвала шапочку, и на плечи упали рыжие волосы. Взор старика затуманился, а рука машинально поднялась к виску и принялась ощупывать шрам.
- Узнал, - кивнула женщина. - Я думала, что убила тебя тогда. Видишь? - на протянутой руке не хватало двух пальцев. - Я потеряла рукавицу в ту ночь. Кое-как доползла до лагеря, получила "довесок". После срока меня подобрал на трассе старый фронтовик и увез в город. Бедный муж, его так пугали мои ночные крики... А мне снился ты. Каждую ночь ты кормил меня своим супчиком...
Женщина зажала рот, снова пытаясь подавить тошноту.
- Муж умер, я осталась одна и все так же просыпалась по ночам от своих криков. А потом случайно узнала, что Монах жив и живет на старом месте. И я поняла, что мне не будет покоя, пока я не убью тебя, людоеда, сделавшего людоедкой меня.
Молодой человек на полу услышал новое известие и глухо простонал. Она резко дернула стволом.
- Лежать! Сначала я разберусь с ним, а потом поглядим, что ты за птица. Идем! - женщина сделала шаг в сторону, пропуская старика.
Монах поднялся, опущенной головой и поникшими плечами выражая уныние и обреченность. Подошел к печи, медленно наклонился и поднялся, протягивая женщине знакомый закопченный котелок.
- Хочешь супчик? - ухмыляясь во весь рот, спросил он. - Сварил из твоих пальчиков...
Женщина гортанно булькнула и отпрянула прочь. Безумец швырнул в нее пустым котелком и одним прыжком выскочил за дверь. Она бросилась следом, всхлипывая и кое-как утирая рот. В отдалении послышался ее голос, затем крик и громкая ругань. Гулко хлопнул выстрел.
Молодой человек рванул руки в стороны, отбросил в угол остатки перетертой веревки и быстро распутал ноги. Подошел к столу и протянул дрожащую руку к столу. Пятно крови грызуна расплывалось на темной стали манящим красным пятном...
17.
На следующий день ближе к вечеру затерянный в лесу погост пополнился еще двумя свеженасыпанными холмиками. Петр Монах не знал мертвым другого применения.
Последнее слово.
Читатель совершенно вправе спросить автора (а люди, читавшие все это еще в рукописи, так и делали): а в чем суть конца? Кто здесь кого замочил? Убила ли разгневанная дама безумца, а потом приняла смерть от малость свихнувшегося от всего этого дурдома сына? Или чокнутый папаша подстерег ее во мраке ночи, а потом принял вполне заслуженную кару от своего собственного ножа? А может, давние недруги сплелись в последнем смертельном объятии, как два динозавра в монгольской пустыне, а молодой человек просто нашел их поутру и похоронил?
Меня лично устроил бы последний вариант, но увы - и вы ни за что мне не поверите - я понятия не имею, что происходило за дверью снаружи. Ведь и я в этот волнующий момент находился вместе с вами внутри! Вообще, усаживаясь за стол и готовясь написать все это безобразие, мне в первую очередь хотелось создать на бумаге напряженное действо, которое читалось бы на одном дыхании. А еще попутно собрать в маленьком рассказе весь концентрат ужасов и слухов о колымской земле, гулявших с незапамятных времен по стране. Здесь и страшные морозы, и обнесенные "колючкой" зоны с лютыми уголовниками (пусть тут они и женского пола), побеги из мест заключения и лагерное людоедство... Уже потом, просматривая написанное, я заметил, что, пытаясь написать "ужасный" рассказ, я так никого в нем открыто и не прикончил. Кроме мышки, пожалуй... "Монах" стал моим первым рассказом, и первоначально имел кучу сюжетных нестыковок. Со временем большинство из них я попытался устранить, но добрался далеко не до всех. Например, мне лично кажется не очень убедительным весьма своевременное ночное прибытие "кавалерии" в лице рыжей беспалой мстительницы... А впрочем, это легенда, а в вещах подобного рода (как, впрочем, и в самой нашей жизни) встречаются и более удачные совпадения. Желающие услышать первоначальный вариант истории вполне могут съездить в колымский поселок гидростроителей и поспрашивать местных жителей. Сдается мне, в Синегорье эту жутковатую историю и по сей день помнят многие. Природа районов Центральной Колымы удивительно красива в любое время года, и кроме всего прочего вы замечательно проведете время.