Управлять своей авиацией с КП было непростым делом.
А усложнялось все тем, что всегда было ограниченное количество запасных аэродромов, сложные погодные условия, которые могли измениться в худшую сторону в любую минуту. Необходимо было мгновенно реагировать на эти изменения.
Постоянно требовалось твердое знание обстановки, уверенность и волевые действия. Надо добавить, что чувство страха в какой-то мере присуще всем и даже летчикам. И в таких случаях необходима сильная командирская воля, чтобы вселить летчикам, находящимся в воздухе, уверенность в безопасности их непредвиденного, но разыгранного ранее перелета.
Попал однажды в наши воздушные рубежи воздушный шар-разведчик. В моих воспоминаниях уже упоминалась встреча с подобным весьма незамысловатым видом воздушной разведки. Правда, с ростом технического прогресса произошло его усложнение.
Шар-разведчик передвигался вместе с воздушной массой с севера на юг. Тут же последовала команда на подъем экипажа с целью визуального наблюдения за ним и доклада на КП. Перед подъемом я тщательно проинструктировал экипажи о том, что это за цель, что нам необходимо будет представить в вышестоящий штаб достоверные, объективные данные. Таковыми мы обычно считали доклады летчиков.
После сопровождения шара двумя экипажами, была дана команда на подъем третьего экипажа на сбитие объекта ракетным вооружением. Ракета пробила шар насквозь, не причинив ему вреда, ушла в сторону и самоликвидировалась. Экипаж доложил, что из шара выпала часть его внутреннего оборудования. А сам шар оказался живучим и продолжил полет дальше, на материк. Было очевидно, что ракетой его не сбить, да и пускать ракеты по шару дорогое удовольствие, как бить из пушки по воробьям.
Каково же было мое удивление, когда все 6 человек (3 летчика и 3 штурмана) нарисовали видимый ими шар по-разному. Я сам видел в свое время в районе Челябинска воздушный шар, но то, что рисовали они, выглядело иначе.
Что мне оставалось делать? Летчик в то время привык слепо подчиняться командам с КП — КП ему все разжует и положит в рот: впереди цель…удаление…высота. Летчик ответил «понял», а на внешнем виде цели не стал концентрировать внимание. В итоге, я взял за основу рисунок майора Осипова, так как он был художником. Он выставлял свои картины для обозрения в гарнизонном доме офицеров. Я сделал опору на хорошую зрительную память Осипова, как художника.
Имея подготовленных летчиков и командиров, мы успешно справлялись с летными задачами, пока однажды к нам не пришла беда...
При производстве полетов резко ухудшилась погода, и командир принял решение немедленно посадить все экипажи на аэродром. Пять экипажей зашли и благополучно произвели посадки. А шестой, экипаж майора Бойченко И., — не справился с управлением при заходе на посадку и посадке. Самолет начал ломаться в боковых сугробах, загорелся, пополз на животе и в нескольких метрах от здания аэропорта остановился, продолжая рассыпаться и гореть.
Штурман экипажа оказался цел и невредим, он быстро выскочил из горящего самолета. В кабине оставался стонущий летчик. Он призывал не оставлять его.
10 тонн горючего разлилось из баков и горело.
Требовался мужественный человек, и таким оказался техник самолета старший лейтенант Хохленко. Он скомандовал пожарным: «Пену на меня!» Поднявшись на горящий фюзеляж, он в пылающем самолете стал спасать летчика: отстегнул ремни и вытащил человека из кабины. Летчика сразу увезли в госпиталь, у него оказался переломанным позвоночник.
На второй день к нам прибыл вышестоящий командир и на полковом построении лично вручил старшему лейтенанту Хохленко грамоту и ценный подарок за мужество при спасении летчика.
Майора Бойченко потом авиацией доставили в Архангельск. Там ему опытный ленинградский нейрохирург сделал операцию. Мы втроем — командир, замполит и я — навестили Ивана Бойченко. Он лежал на койке, нижняя часть тела от пояса у него не действовала, но работали руки и тело выше пояса. Он беспрерывно растягивал эспандер, рядом лежали гантели.
Перед нами лежал современный Маресьев. Он страстно боролся за жизнь, следуя указаниям нейрохирурга, который говорил, что организму надо время, и управление нижней частью тела возьмет на себя другой нерв. И нейрохирург оказался прав — через 3-4 месяца появились позитивные сдвиги.
Конечно, Ивану Бойченко больше не пришлось летать, его списали. Он приехал к нам в полк, лишь слегка прихрамывая. Одна из его ступней не подчинялась контролю мышц и опускалась со шлепком. Но улучшение здоровья продолжалось.
Правда, усложнилась его личная жизнь — жена от него ушла. Она долгое время находилась в госпитале у койки мужа, но потом узнала, что Иван отправился в последний полет прямо от любовницы. На Севере Бойченко жил один, потому что одинокому летчику срок до замены был два года, а с семьей — три года. Поэтому семья ждала его на материке...