-1-
Любовь малолетки
Падаю в яму у подножия цвинтера ( на высокой горе старинное кладбище, находившееся когда-то рядом с церковью), выкопанную жителями Села Нового, песок они брали для хозяйственных нужд, на меня сыплется трава, песок, сухие ветки. Во рту соленый привкус, вся в царапинах, порезах. Слышу шорох наверху, поднимаю глаза и вижу Шурку, курсанта военного училища, будущего пограничника. «Валюша! Что ты в яме делаешь»?-ехидно улыбается он. Мне больно, обидно. Беру горсть песка и бросаю в него. Улыбающееся лицо исчезает, потом появляется вновь, уже серьезное. «Помочь тебе»?-я не реагирую. Пытаюсь понять, как я очутилась в яме. А все эта подлая корова Зорька, переплыла речку около дома Дины Алесенко, моей подруги, и устремилась на цвинтер поесть сочной травы, где скотине находиться запрещено, выставлен щит с надписью, что за выпас скота штраф сто рублей. А я встречаю это глупое животное у Бочанковского моста, да видно и не такое глупое, как кажется, обхитрила она меня эта Зорька. Поэтому я и бежала не разбирая дороги, зная, что ям никаких нет, они левее, да
-2-
кто-то днем ухитрился брать песок и я не зная, улетела в яму, да еще была невнимательна, торопилась в клуб посмотреть фильм о любви.
Время позднее, в клубе после кино будут танцы, сейчас думаю, что фильм уже показывают, хотя бы успеть к танцам.
Поскольку Шурка-вот он наверху, я почему-то посчитала его виновником моей беды. «Что смотришь, нужен ты мне»! Он разозлен:»Ах ты малолетка, вредная, подожди, попадешься ты у меня на пути ночью»!-и делает вид, что уходит. Сидеть в яме мне не хочется. Глубоко выкопана, мне не вылезти самой. «Шурка!-кричу я-
Вытащи меня отсюда»! Он издевается:»Скажи, любимый, родной»!
«Дурак ты»!-говорю ему. «Ну ладно, ищи умного с обидой говорит и уходит. «Ну и иди к своим подругам»-плача говорю я. Оглядываю яму, понимаю, что не вылезти самой, осыпается со стенок песок, с коленки сочится кровь, лицо жжет, видимо поцарапано, платье порвано, с тоской смотрю на небо и вижу звездочки только-только, появляющиеся и опять лицо Шурки:»Кто я тебе, родной, любимый, малолетка ты вредная и почему я должен тебя вытаскивать, грубиянку такую»? Чувствую, что диалог будет продолжаться вечно, а мне надоело сидеть в яме. Темнеет, сижу молча. «Так вытащить тебя или будешь сидеть в яме»?-добивает меня он. «Ладно, вытащи»-шепчу я.
-3-
Прыгает ко мне в яму, в яме тесно и он вынужден прижаться ко мне, на что я толкаю его локтем в бок. «Не толкайся, неблагодарная, а то вытаскивать не буду, посидим вместе». «Как посидим, корова неизвестно где, меня наверное ищут, мне в клуб надо и платье надо переодеть, порвано оно. И что ты мне покоя не даешь? Вечно в клубе шутишь надо мной, малолеткой обзываешь»? «Куда тебе надо меня не волнует, посидим вместе, подружим». «Да нужен ты мне со своей дружбой, дружи со своими подругами, у тебя вон их сколько»! «Но с малолеткой я еще не дружил». «Родственник ты мой, ведь ты тоже Лосицкий как и я». «Десятая вода на киселе наше родство. Все мы от Адама и Евы«. –шутит он. Поднимает меня и осторожно садит на край ямы, потом выпрыгивает сам. «Пойдем провожу домой, корова твоя уже дома. А в клуб ты не пойдешь ни сегодня, ни завтра, встретимся завтра вот у этого клена».
Домой идем по низу холмов, подходим к колодцу, помогает мыть разбитую коленку. Прикладывает листья подорожника и лопуха к коленке, потом перевязывает носовым платком. Об»ясняет как курсантов в училище учили из подручных материалов делать повязки на раны. Останавливаемся у клена, где много мха –это Север. Мне нравится слушать его, да и глаза у него зеленые, бездонные, можно утонуть в них замечаю я и сам он добрый, хороший.
-4-
«Хочешь я звезду тебе подарю!-говорит он- я поднимаю глаза к небу, оно черное, огромное, только Млечный Путь светлый, дугой перекинут через весь небосвод. Звезд тьма, яркие и мне кажется сверкают всеми цветами радуги. «Шурка! –восторгаюсь я-Смотри как красиво! Звезды мигают нам, они живые! Он обнимает меня, целует поцелуем ребенка в исцарапанную щеку, говорит, что заживет быстрее. Я опять возмущаюсь, но он успел захватить лидерство и говорит, что если будешь возмущаться унесу в яму. Я притихаю, вижу, что ждут нас. Подходим к дому, все домашние волнуются, время полночь, а я вся в царапинах с молодым человеком.
Он здоровается со всеми, говорит, что был на цвинтере и видел, как я упала в яму, вот вытащил и привел к вам. Привожу себя в порядок и направляюсь в клуб, про Шурку я уже забыла. Но отец пресек мои порывы убежать, сказал, чтобы шла спать, а сам с Шуркой говорит про границы, как сильна наша страна, граница на замке, с полслова понимают друг друга. Сквозь сон слышу, когда Шурка уходит и отец говорит матери, чтобы в клуб не пускала меня завтра, переглядывалась она с Шуркой, да и Шурка, что-то часто ходил у нашего дома, и почему он был на цвинтере, когда в клубе крутили кино. Наблюдательный какой иронизирую я по поводу домыслов отца, мало ли зачем ходил, не из-за меня –же.
-5-
Назавтра, тщательно переделав домашние дела, выполнила даже то, что задано не было, подкрашиваюсь, чтобы быть похожей на Шуркиных подруг, горожу прическу на голове и чтобы никто не видел размалеванную, бегу встречать Зорьку, эта умница на сей раз пришла обычным путем из стада. Догоняю ее до дома, но домой не захожу, знаю, что не пустят на улицу и бегу к клену. У клена никого нет, разочарованная прижимаюсь к стволу дерева и вдруг сильные Шуркины руки поднимают меня и садят на толстые ветви дерева. При виде меня, косящую под взрослую, начинает хохотать. Спрыгивает с клена, снимает меня и тащит к колодцу, к огромному желобу с водой для лошадей, наклоняет над желобом и моет мне лицо, потом вытаскивает шпильки из копны волос, говорит, что завяжи бант, малолетка. Я почему-то перестаю дерзить, послушно завязываю ленту на пучке волос и мы бежим к лодке покататься на озере. Днем Шурка взял ключи у сторожа от цепи на которой держится лодка.
А луна-то на небе серебристая, огромная, дорожка светлая от нее тянется по всему озеру, рука моя за бортом лодки в этой дорожке, на сердце весело, я слышу мызыку, исходящую из глубин озера и вижу бездонные Шуркины глаза, улыбающиеся мне такие близкие, родные, чувствую, что тону в них. «Шурка! –кричу я- Посмотри, как красиво кругом, греби к кувшинкам!»
-6-
Мы подплываем к кувшинкам, рвем их, рядом явор (аир), тоже рвем, поскольку руки у него на веслах, очищаю явор, ложу ему в рот, Шурка губами тянется к моим рукам, я их поспешно убираю. Я забываю, что мы находимся в центре Нового Села и что каждый шаг людей фиксируется, каждое движение, каждое неверно сказанное слово слышится так как людям надо его услышать, дополнить , усложнить, вложить такой смысл, какой мне и во сне не снился.
Завтра все село будет говорить о моем поведении, хотя ничего плохого мы не делали, просто радовались любви, опустившейся на нас с небес и мы еще не знали, что любимы и любим. Летели наши души над озером, ликовали и пели. От шума, созданного мною, лают все собаки на Бочанковке, на моем с Шуркой хуторе, слышу визг нашего Полкана, гончей собаки отца. «Полкаша! –ору через все озеро-Я здесь на озере!» В олешнике хатка бобров: » К бобрам в гости. Здравствуйте бобры!»-не унимаюсь я. Шурка пытается меня успокоить, а я не могу успокоиться, как будто пьяна от любви, свободы, мне кажется, что завтра счастье постучит в дверь. Успокоившись, слушаю все о границе, что можно было рассказать, похвалив себя, какой он будет пограничник, как он будет охранять меня, причалив лодку идем домой. По пути забегает в свой сад, рвет
-7-
груши каких в нашем саду нет, кусаем сочную, сладкую с запахом меда по очереди грушу. Рисует сердце на соседском заборе, учит меня бросать нож в центр этого сердца, что у меня не совсем получается, крутит солнце на турнике, играем в чужих шпионов и наших контрразведчиков, показывает фокусы, завязывает мне глаза,
учит ориентироваться в темноте, чувствую, что его глаза со мною рядом, длинные ресницы гладят мой висок, и как стучит его сердце слышу я. Пытаюсь научить танцевать его вальс и танго, кружимся в пыли на дороге и шумим все громче и громче. И уже собаки всего села лают, шум стоит, словно нас не двое, а двести человек. По пути я об»ясняюсь в любви каждой дворняжке. Просит постоять еще немножко и назначает свидание на завтра, вернее на сегодня, так как уже четыре часа утра.
Наше веселье прерывает мой отец и тут я понимаю, что будет завтра, вернее сегодня и сейчас. В селе живут по своим законам, законам, делающим из мухи слона. Молодежь любит тайно, чтобы никто не знал, чтобы люди не осудили, важно было, что люди скажут, как воспримут мое поведение, мы так орали, что разбудили не только собак, но и людей. «Что теперь будет»?-пронеслось у меня в голове. Поняв, что отец не простит моих художеств, виновато смотрю на траву у ног. «Шурка!-говорит отец-Валя тебе не подруга,
-8-
малолетка, не пара она тебе, да и родственники мы».-и отправляет меня домой спать. Слышу, что отец говорит повышенным тоном, выбегаю из дома и кричу отцу: «Не кричи на Шурку, он хороший, он не такой как все, он будет на границе охранять меня от врагов, он добрый, веселый, и я уеду с ним в Новороссийск »! Лицо отца становится белым, как январский снег, он хватает меня за мои роскошные волосы и тащит в дом, Шурка бросается мне на выручку, разжимает пальцы отца, тянет меня к себе, освобождает от тяжелой руки. Я кричу отцу, что еще один шаг к нам, и я ухожу к Шурке. Понимаю, что предаю отца, который любил меня младшенькую больше жизни, носил меня на плечах, качал на качелях, подбрасывал вверх и ловил руками и я любила отца любовью любящей дочери, смотрела с ним солнечное затмение, искала Полярную звезду, следила за полетом стрижей, провожала журавлей в жаркие страны, сажали мы с отцом георгины, кружилась перед ним с лентой на голове, купленной им, говорила отцу, как люблю его, какой он у меня сильный, добрый, самый веселый на свете, что в мире таких отцов, как у меня нет. Понимаю, что своими словами бью отца в самое сердце, бью жестоко, причем понимаю, что делаю, рушу пьедестал, на который я сама водрузила отца, летят осколки моей любви и наносят тяжелые, рвущие раны его сердцу. Воодружаю Шурку на
-9-
пьедестал, созданный мною, совершаю предательство, но ничего поделать с собой не могу. Выбегает мать из дома становится между нами и отцом, появляется Шуркина мать, пытается оторвать меня от Шурки, плачет, говорит ему, что зачем тебе эта малолетка, отступись от нее, но Шурка обнял меня и подбежавшие соседи не могут разжать его пальцы. Отец, опустив голову, уходит домой, меня отрывают, уводят в дом, я падаю на кровать и рыдаю.
А назавтра все село говорит обо мне и Шурке, особенно стараются его бывшие подруги. Мне запрещено вечером выходить из дома, только днем и только до колодца и я незамедлительно об»являю голодовку, демонстративно ничего не ем. Отец на мою голодовку не реагирует, но я упорно не сажусь к столу вместе со всеми, а матери запрещено давать еду мне отдельно. Сошлись два характера, молодость, что все могу и мудрость, не позволим.
Вечером слышу как Шурка кружит около дома, насвистывает мелодию песни, про сиреневый туман, который над нами пролетает, и что с девушкою он прощается навсегда. Слушу как Газуцкие ребята прошли из кино в свою деревню. Выйти мне нельзя, меня караулят, и заточение продлится три дня, пока Шука не уедет. И все это время в дом несут слухи сердобольные соседи, что Шурка сохнет по малолетке.
-10-
Прибегает моя верная подружка и говорит, что беги к клену, там ждет тебя Шурка. Хватаю ведра и бегу к колодцу, благо клен рядом с колодцем. Залезаем на ветки, я плачу. Шурка говорит, что если только он дотронется до меня, то твой отец сказал, что убьет его, я твоему отцу слово дал, тебе 16 лет нет, вот получишь паспорт, увезу в Новороссийск, Грузия рядом, там брак регистрируют с 16лет, зарегистрируемся, будешь учиться, и отец твой смирится. «Да не понял ты, родственники мы, не быть нам с тобой вместе»!, он отвечает, что твому отцу я родственник, но не тебе. Говорит, что завтра уезжает, что будет писать письма и чтобы я вышла на городище, когда поезд пойдет из Орши в Харьков через Жечу и Яцковичи, из окна вагона хочу видеть тебя, да просит не обрезать волос, не следовать моде. Но вечером я опять в заточении, никаких городищ, клубов, танцев и кино. На следующий день я не могла встать с постели, поднялась высокая температура, бредила, чудилось мне, что ползу по круче, по холму, внизу на озере Шурка в лодке один без меня. Я с крутого берега протягиваю руки, но голоса своего не слышу, умоляю взять с собой. «Рано, малолетка, приеду через год и увезу», отвечало мне вездесущее эхо.
-11-
Очнувшись слышу, как мать просит Пресвятую Деву Богородицу добавить ума заблудшей овечке, просит Господа Бога, чтобы унес эту внезапную любовь, нежданную, свалившуюся нам всем на головы, не знаем мы, что теперь делать, не готовы мы к ней, за темный лес, за высокие горы. Баловство все это сетует мать, и надо же было мне родить такую ненормальную, то ей маленькой, когда книг начитается, рыцари, воздушные замки, корабли, цветы в силуэтах облаков кажутся. «Господи! Ты всемогущ, творишь чудеса, опусти Валентину на землю, пусть она смотрит себе под ноги, а не в облаках витает, пусть не мечтает о журавлях в облаках, а крепко держит синицу в руках, а то будет спотыкаться всю жизнь, спаси, Господи, ее ранимую душу, мучает она себя и нас.» Возразить против синицы у меня нет сил, под монолог матери я засыпаю.
Приходила в себя мучительно долго, переболела любовью, помудрела, не знала я, наивная, что любовь, приходящая в 15 лет, никогда счастливой не бывает, просто это детство, прощалось со мной. Вечерами сидела на холме, смотрела на последний лучик заходящего солнца, когда оно уходило за горизонт, за село Меженики, на мое озеро, заставившее меня впервые полюбить, такой чистой любовью, что ни в каком романе не встретишь, на кувшинки, на явор, на хатку бобров, но той радости, восторга не ощущала.
-12-
Начинался учебный год и меня увезли в другой город, так как школы десятилетки нет в нашем селе, а когда приезжаю на выходные, писем нет, заискивающе смотрю в глаза матери, но она молча пожимает плечами и отрицательно качает головой. Потом, когда отца не было в живых сказала, что все письма, приходящие от Шурки, отец бросал в горящую печь, не читая.
Закончив школу, не дождавшись Шурку, уезжаю из села и поступаю в институт. Через год, приехав на каникулы, узнаю, что приезжал Шурка, приходил к отцу, разговаривали миролюбиво, только о чем, не сказали, угощал его отец, расстались мирно, но адрес мой так и не дал и почтальону запретил сказать адрес.
Темными вечерами перед от»ездом смотрела я на нашу с Шуркой звезду, мерцала она всеми цветами радуги, играла, сверкала, манила, звала меня с собой. Я знала, что он тоже смотрит на нее и просила звездочку осветить дорогу моему Шурке, доброму, веселому, не такому как все, при встрече с которым я совершала безумные поступки. Будучи взрослой и замужем, с мужем и детьми, приехав из Сибири отдыхала я на Черноморском побережье и вдруг увидела белоснежный лайнер, шедший из Новороссийска, города моей детской неосуществившейся мечты, возник он из утренней дымки,
тумана, из ниоткуда, внезапно и уходил как бы в никуда, как в
волшебной сказке. «Новороссийск, Новороссийск, Шурка уплывает на лайнере», сердце мое забилось как у пойманной птицы, бежала по
-13-
песку, по пляжу, бежала за призраком, падала, поднималась, опять, падала, бежала к пирсу, махала руками и кричала:»Шурка, Шурка!»
За мной бежал мой пятилетний сын, муж, дочь, соседи с которыми мы приехали отдыхать. «Вот он наш с тобой Шурка»-показывает на сына муж. «Это не Шурка, а Саша»-сказала я и заплакала. Ночью снилось мое озеро, лодка, и Шурка, направляющий лодку к хатке бобров, и я счастливая в лодке любви, лодке надежды, и не знала я во сне, что вижу миражи, но была безмерно счастлива, и опять летела моя душа над озером, над землею, ликовала и пела песнь любви, и я безумная, об»яснялась в любви каждой дворняжке, и боль что днем терзала мое сердце, уходила за темный лес, за высокие горы. Так не хотелось просыпаться, мечтала прикоснуться к Шурке, но исчезал призрачный сон, с прекрасной ложью. Да чудились мне бездонные Шуркины глаза, которые я искала в каждом военном, одетом в форму пограничника. Обознавшись, окликнула:»Шурка»! Оглянулся другой Шурка с чужими глазами, такой как все. Ушли грустные зимы, отшумели шальные весны. Любовь занозой, вонзившаяся в мое сердце утихла, затаилась. Случилось все к чему стремилась, но лишь мечта моя не сбылась. Да на месте ям у подножия цвинтера растут яблоня и груша. И я не решилась сорвать плоды, боясь ощутить вкус любви той далекой счастливой молодости