Многое вызывает ностальгические воспоминания у бывших жителей Советского Союза: и докторская колбаса, и бесплатное образование, и санаторно-курортное лечение, и «взвейся кострами» и, в том числе, больничные листы.
Такие маленькие голубые листочки, на которых доктор своим скорым почерком, особенно не задумываясь о правилах орфографии и пунктуации, карябал диагноз, а уж все оформительские премудрости выполнялись отдельными людьми, которых и задача состояла в том, чтобы все проверить-перепроверить, и выдать больному окончательный вариант с печатями.
Но вот времена изменились, и довольно сильно, с приходом рыночных взаимоотношений, и современное Здравоохранение стало считать -подсчитывать свои убытки и пришло к выводу, что очень расточительно и бесконтрольно эти больничные листы используются, и даже ими, с учетом реалий современной жизни, вовсю идет торговля, как огурцами на рынке, и что люди уж очень много времени проводят на больничных, попросту позволяют себе болеть сколько душе влезет, не учитывая возможностей современной страховой медицины.
И тогда Здравоохранение и ввело, наряду с «ограничением на болезнь» ( то есть по разным заболеваниям больной имеет теперь право болеть строго ограниченное время: к примеру гастритом- неделю, гриппом - десять дней, «операцией аппендицит» - 12 и тд) так вот, наряду с новыми стандартами болезней, ввело и новые современные, такие большие , правда тоже голубые(цвету решили не изменять) - листы.
И уже эти листы нужно было заполнять строго по правилам, в специальных клеточках, и только черным маркером печатными буквами вводить все данные о пациенте и его заболевании.
И заполнять такой лист должен сам доктор, и вот если где случится помарочка, или описка, или просто рука дрогнула, то такой лист ни одна бухгалтерия не примет и нужно больничный лист писать наново.
То есть, если раньше можно было эту помарочку исправить, написать фразу «исправленному верить», расписаться и поставить в страховом столе печать и, как говорится - из сердца вон, больной спокойно убирался восвояси, то теперь не тут-то было.
Нужно такого больного отправить на ВКК, там замглавврача по КРЭГ рассмотрит больничный, выслушает объяснения лечащего доктора, даст разрешение на выдачу нового бланка, врач опять начнет пыхтеть над клеточками, тщательно, как первоклассник, выводя по буковке, в то время как за его дверью закипает злобой и гневом толпа больных, которые не могут вовремя попасть на прием, доктор тоже нервничает, и вследствие этого допускает очередную помарку, ну и так далее.
В общем новые больничные листы сильно отрицательно сказались, на и так непростых отношениях врача и пациента.
Отношения эти действительно как-то за последние годы ухудшились, даже как бы какое-то поле взаимной ненависти, зачастую разделяет между собой врача и пациента.
Некоторые врачи мечтают - как было бы хорошо работать, если бы не было больных, а некоторые больные хотели бы лечиться, в глаза не видя своего доктора.
Так что вся эта катавасия с новыми больничными, только подлила масла в огонь, и просто как домоклов меч нависла над лечебным процессом.
И если некоторые доктора со временем как-то смогли совладать со своими чувствами и приспособиться к новым обстоятельствам, то другие доктора прямо достигли какого-то внутреннего остервенения, и одно упоминание о необходимости заполнить больничный лист, вводит их в ступор.
Мой участковый доктор, Валентина Ивановна Карфагенц, как-то особенно не поладила с новыми больничными листами.
Никак ей не удавалось заполнить их начисто, все равно какой-нибудь ляп да всплывал.
Каждый раз мне приходилось проходить ВКК, ездить взад-вперед от дверей нашей бухгалтерии, до дверей кабинета доктора. Уже на моей работе обратили на это внимание, и даже с особым интересом стали рассматривать мои больничные листы, и если вначале все эти нервные крючки и психопатические загогулины Валентины Ивановны Карфагенц, у нашей бухгалтерии вызывали некоторое недоверие и раздражение в мой адрес, то уже с течением времени ко мне стали относиться с сочувствием, как к потерпевшей, понимая, что мне достался какой-то уж совсем особенно бестолковый доктор по части заполнения больничных листов.
Валентина Ивановна Карфагенц, человек с «заковыкой»: я бываю причудливой, видимо и доктор мне поэтому такой достался.
Валентина Ивановна категорически не выносит больных, которые жалуются на свои болезни, и еще пытаются ей рассказать как, когда, и чем они занедужили, не нравятся больные с претензией, всякие там жалобщики, вздорные, непримиримые, усталые, издерганные, молчаливые, говорливые, истеричные, флегматичные, слишком умные, и те, кто корчит из себя идиота, категорически отказываясь понимать рекомендации врача, те - кто очень хорошо знает свои права больного, и те - кто про эти права слыхом не слыхивал, больные с презентами( подкупщики) и больные которые чупа-чупс жадятся подарить( неблагодарные), те - кто хвалит( лицемеры) и те - кто ругается( хамы), но особенно больные, которые делают вызов врача на дом.
Эти последние больные самые противные и хитрые.
Потому что раз уж вызов сделан, занесен в журнал регистрации вызовов, хочешь - не хочешь, а надо этого больного навестить, надо к нему тащиться в любую погоду: в снег, град, дождь, посуху, и утопая в грязи; трезвонить в домофоны, подниматься в вонючих лифтах; а больному плевать на страдания доктора.
Он все это время полеживает на диване уставившись в телевизор, от которого, на самом деле можно заболеть много серьезней, чем заурядным ОРВИ.
Я так и познакомилась с Валентиной Ивановной.
У меня больные с температурой 38 приходят на прием и даже с инфарктами!Да еще и домофон не работает!
- Только что работал. - Удивилась я, не найдя что ответить на первую часть фразы, которая меня удивила еще больше.
Вы что, хотите мне сказать, что я не умею пользоваться домофоном?
Нет, я... - и осеклась .
На меня как дула уставились два черных глаза, над подбородком прыгал
жесткий скос рта.
Я только хотела сказать, что десять минут назад в домофон звонил разносчик рекламы. Но под мрачными черными дулами, мгновенно передумала, мне стало сильно не по себе.
- Домофон не работает. - Жестко отчеканила доктор, при этом внезапно сильно побледнев, и мне показалось, что сию секунду она грохнется в обморок.
-Да, барахлит. - Охотно согласилась я.
Странно, но буквально десять минут спустя, мы уже вполне мирно беседовали.
Такая мгновенная смена настроений участкового доктора, потом еще долго занимала мои мысли.
Как бы там ни было, но с домофоном у Валентины Ивановны категорически не заладилось, как и с больничными листами.
Каждый день домофоном пользовалась дочь, возвращаясь из школы, приходил детский участковый педиатр, рекламщики, почта-телеграф, Ленэнерго, разносчики пиццы, таджикская семейная пара дворников, белорусские торговцы картофелем с машин, приходила свекровь и несколько раз свекор, еще мои друзья и знакомые.
И только Валентина Ивановна могла попасть к нам на девятый этаж с оказией через 22 квартиру на четвертом этаже, где проживала девяностодвухлетняя Мария Александровна.
Так что в один прекрасный момент, когда мы с Марией Александровной столкнулись в лифте, она очень аккуратно поинтересовалась, не могла бы я наконец вызвать мастера, чтобы он починил мне домофон, поскольку ей несколько тяжеловато в ее возрасте, каждый раз выслушивать сентенции моего доктора.
Я только безнадежно кивнула головой.
Однажды я так и не дождалась своего доктора. Уже в десятом часу вечера вдруг раздался телефонный звонок.
Я не решилась обеспокоить вас своим стуком, - сказала мне Валентина Ивановна,- я вам оставила записку в двери. Больничный я вам продлила.
Я подумала что она врет: просто поленилась идти ко мне; однако, положив телефонную трубку, тут же ринулась к входной двери, и когда ее открыла, мне под ноги спорхнул сложенный вдвое листок бумаги, на развороте которого было написано: « Была. Доктор Карфагенц. Дата. Подпись»
После этого, наши взаимоотношения с доктором вступили в следующую фазу.
Больше она ко мне домой практически не приходила, а просто отзванивалась вечерком, продлевала мне больничные листы до того времени, когда я, уже согласуясь со своим самочувствием, добиралась к ней в поликлинику.
Мне это вполне нравилось: лечилась я все равно по своим друзьям и знакомым, а к Валентине Ивановне отныне приходила только за закрытием больничного листа. Это было обоюдное удобство - мне не нужно было с тревогой и напряжением в тетчении всего дня, ожидать прихода непредсказуемого доктора, а ей - сражаться с моим домофоном; к тому же я экономила ей время, которое она тратила на больного.
Я вообще не задумывалась, была ли история с домофоном закономерной бессмыслицей, или заранее спланированной манипуляцией; а, может, это часть общей системы обслуживания пациентов по вызовам.
Потому что как ни странно, но я могу это понять: как ни цинично это прозвучит - если больной и доктор безопасны друг для друга.
А понять это я могу, потому что знаю, что работать, сохраняя способность к лечебной деятельности, по двенадцать часов в сутки, невозможно.
А участковые так и работают всю пятидневку.
Например с 9.00 утра до полудня - прием в поликлинике, где как правило за это время требуется обслужить не менее двадцати больных, это по талончикам, а еще сверх талончиков, сколько? И потом до 20 - 21 часа ходить по участку. А во время эпидемий гриппа?
Так что врачи тоже своими способами борются за выживаемость.
И если какой сердито настроенный читатель скажет сакраментальное - «Они клятву Гиппократа давали, им за это деньги плотют!»
То, во-первых, и деньги-то не так чтобы большие, ну небольшие это деньги, правда!
А во- вторых, никакая клятва не поможет доктору, который уже ничего не соображает от усталости, оказать качественную помощь пациенту.
Однако мы отвлеклись.
В общем случилось мне опять заболеть, в начале декабря, да еще и в середине поликлинического больничного листа отъехать в стационарное лечебное учреждение. Где само-собой на меня завели новый больничный лист. И пролежала я в этом стационаре до самых новогодних праздников, аж до двадцать девятого. А по возвращении домой, тем же вечером, когда мы с дочерью пошли в магазин прикупить продуктов, я упала подскользнувшись на ледяной горке, в двух шагах от подъезда. Упала я навзничь, затылком, с громким стуком.
Вначале я даже не поняла что это так отвратительно стучит, но потом с ужасом сообразила, что ТАК стучала моя голова. Никогда не думала, что голова может так громко стучать: этот звук еще какое-то время преследовал меня и вызывал тошноту. Конечно такие вот падения не проходят бесследно и я опять была вынуждена, заново брать больничый лист.
С этим больничным я еще провела время на домашнем режиме до восьмого февраля, так что больничый даже еще два раза продлевали на ВКК. И к моменту выписки, у меня на руках скопилось преизрядное количество этих вот листов: маленькое такое голубое собрание сочинений.
Когда, несколько опасливо, я принесла эту кипу в бухгалтерию, то у Татьяны Ефимовны даже вздернулись кверху бровки.
Но мой рассказ о падении головы на ледяную горку, произвел впечатление: потому что тут совершенно очевидно прослеживалось никудышнее качество работы коммунальных служб; а настроение горожан по этому поводу не поддается описанию, и вопрос - что я поделывала последние два месяца, отпал сам собой.
Однако, когда Татьяна Ефимовна стала сравнивать те больничные, что я ей принесла, с общим количеством дней моего отсутствия на работе, то оказалось что двух листков не хватает. Один, первичный стационарный- с 12 по 21, не отдал первый медицинский институт, а вот второй, самый- самый первый, с 7 по 14 декабря, уже прошяпила Валентина Ивановна.
В первом медицинском институте, больничый лист нашли довольно быстро, в течении часа.
Но вот с Валентиной Ивановной как-то так с первого разу ничего не получилось.
Когда я пришла к ней к концу приема, вокруг кабинета как обычно было нервно и постоянно вспыхивали какие-то скандалы: больные по очереди с Валентиной Ивановной бегали в кабинет замглавврача по КРЭГ.
Надо сказать, внешне Валентина Ивановна вовсе не походит на доктора.
Она сухощава, с некрасивым лицом, на котором выделяется длинный с утолщением нос, с узкими, но круглеющими в порыве гнева глазами. Волосы ее тусклые, серые, как и цвет лица, имеют какую-то странную стрижку, смысл которой мне остался неясен: сзади, у шеи, они коротко стрижены, а на затылке довольно длинные и собраны в грустную дульку.
Ходит она всегда головой вбок и вперед, но кривошеей не страдает, кажется просто, что она пробивается сквозь сильный ветер житейских невзгод.
Выражение же лица у нее примерно всегда таково: « Не троньте меня, отстаньте все!»
Я, сидя у кабинета, уныло смотрела на, в очередной раз, удаляющуюся в сторону 38 кабинета сердитую напряженную спину; видела, как «грустная дулька» воинственно, как вздетый курок, торчит из затылка и чувствовала, что не так-то легко мне будет получить свой больничный.
Предчувствие не обмануло.
При виде меня, Валентина Ивановна приподнялась, уперлась руками в стол, рот ее стал выделывать какие-то жуткие жевательные движения, лицо побелело и мне показалось, что она сейчас прыгнет прямо мне на грудь.
Я захолодела, в коленях что-то противно ослабло, слова отдельными непроваренными кусками с трудом вылезали из горла. Я боялась, что там говорить. Это было что-то совершенно невозможное — я боялась своего доктора! Ужасно! Мне захотелось сбежать.
Одним своим видом Валентина Ивановна загоняла меня в угол.
Меня трясло, но и Валентину Ивановну трясло тоже.
А между нами , хроническим кошмаром маячил этот, цвета летней незабудки - листок.
- Но, послушайте, если у меня не будет этого больничного, я не смогу получить денег.
Тема денег обычно воспринимается с пониманием и сочувственно.
Потому что думать про деньги очень удивительно.
С одной стороны, когда ты слышишь, с какой легкостью и даже изяществом миллионы и миллиарды пропадают из разных бюджетных сфер, как три копейки сквозь прореху в кармане, то начинает казаться, что миллиарды -это маленькие незначительные деньги, про которые даже и думать нечего, а с другой стороны - собственную тысячу рублей, даже просто сто или двести рублей, из пасти бюджета приходится выдирать с кровью. И это, уже понимаешь, что наоборот, большие очень важные деньги, раз государство не постеснялось отобрать их у больного.
Тут государство проявляет такое особое государственное лукавство: делает круглые глаза и начинает ссыпать на головы больных малопонятную цифирь.
А если вылезти из-под груды обвалившихся цифр, то получается вот что:
раньше человек проработав, скажем, десять лет, мог со спокойной себе душой болеть сколько влезет, потому что ему полагалась стопроцентная оплата больничного листа, соответствующая средней заработной плате этого человека, конечно безо всяких там премиальных и тринадцатых зарплат.
И человек, отработавший больше десяти лет, мог спокойно себе иметь и гастриты с язвами, и перелом ноги, и сердечно-сосудистые, да мало ли чего.
То с введением новых стандартов оплаты, болеть стало очень невыгодно. Потому что по новым стандартам, оплата за больничный выводится из средне-суточной оплаты труда, которая выводится из общего количества рабочих человеко-дней за последние два года. Понятно?
То есть, если вам повезло проработать не болея пару лет, то ваш воспалившийся аппендикс может быть удален, без экономической травмы вашему кошельку.
А если вы потеряли свое здоровье, например, на вредном производстве, или в силу возраста владеете кустом хронических заболеваний, да даже и не кустом, а какой-нибудь одной вредной хронической болезнью, которая на протяжении ряда лет не оставляет вас в покое, и грызет вам печень, то тут вам и крышка!
Чем больше вы будуте болеть, тем меньше будете получать за свой больничный. А чем меньше получать - тем чаще болеть.
Потому что уже вам не захочется пройти полный курс лечения, да и доктора вас будут пихать в шею ( у них же тоже стандарты, о которых было написано выше), а чем раньше вы выйдете на работу не долечившись, тем раньше опять попадете на больничный, который по оплате, будет все меньше и меньше.
В результате всего этого путешествия, вы, скорее всего, останетесь и без работы, и без денег, и без здоровья!
И тут возникает коварная мысль: а не мечтает ли государство, просто избавиться от больного, как во времена Спарты; тогда получается, что естественный отбор, в новых естественнонаучных и экономических стандартах, ого-го как еще действует!
Если вы думаете, что эта я медицинскими софизмами развлекаюсь, то посчитайте и проверьте.
Ну вот, опять я отвлеклась и на этот раз довольно надолго.
Потому что про деньги, это как про любовь - трудно вовремя остановиться.
Я оказалась права: про деньги Валентина Ивановна тотчас откликнулась.
Она сказала, что для того чтобы восстановить этот всеми давно забытый прошлогодний больничный, ей нужно взять его из архива. Для того чтобы его оттуда взять, нужно его там найти, чтобы его найти, нужно с третьего этажа спуститься на первый!
А поскольку у нее всегда много больных, и она даже не укладывается в рабочие часы приема, то, соответственно, ей это придется делать в неприемные часы, то есть она будет вынуждена спуститься по лестнице за свой счет! Потому что никто ей эту сверхурочную работу не оплатит.
Так что из-за моих денег, она должна будет бесплатно ходить по лестнице тратя при этом свое личное время и здоровье.
Какой-нибудь наивный больной наверное тут же бы расценил этот демарш как призыв к взятке и брякнул, что готов оплатить хождение по лестнице.
Но я уже смутно что-то начинала понимать, даже скорее чувуствовать про Валентину Ивановну: не так она была примитивна, она имела какой-то более витиеватый и заковыристый поведенческий и мыслительный логарифм.
И что бы я не сделала: разоралась, захохотала, брякнулась оземь сучить ногами, сожгла бы ее кабинет, разбила компьютер, разрыдалась, помчалась к главврачу, ничего не было бы действенно без одного - добровольного желания Валентины Ивановны спуститься по лестнице в архив.
Но этого желания у нее как раз и не было!
Я удрученно закивала головой: да, мол, понимаю, как вам тяжко живётся, столько придурков-больных кругом( да простят они меня).
Через пятнадцать минут мы мило беседовали и Валентина Ивановна делилась своими победами в интернете; она, оказывается, в свободное время очень активно работает на подростковых сайтах: «профилактирует» суициды, «гуманизирует» молодежные сообщества; потому что если не она, не такие, как она, то кто поможет современным детям разобраться во всех гнилообразованиях современной жизни.
Расстались мы в этот вечер, когда в кабинет заглянул охранник, потому что поликлиника уже закрывалась.
Я была озадачена и даже ошарашена Валентиной Ивановной: ну никак этот человек не укладывался в известные мне стандарты!
Но с собой я уносила обещание к концу недели получить оформленный больничный.
Однако...
И к конце текущей недели и к середине следующей, дело мое не продвинулось ни на йоту.
Я все ездила и ездила в поликлинику к концу вечернего приема.
И всю эту вечернюю маету в очереди у кабинета, я уже воспринимала как свою вторую, нелюбимую, но обязательную работу.
Зато сидение в очереди, среди больных, обогатило меня новыми знаниями о Валентине Ивановне.
Поговаривали, что она чья-то любовница, какого-то значительного человека( поверить в это было трудновато) в руководстве поликлиники, поэтому ей все сходит с рук, любые безобразные выходки с больными; она в постоянных контрах с регистратурой, специалистами, просто докторами и начальством, а количеством «жалобных» бумаг, которые на нее поступают, можно было бы выстелить дорогу до Москвы, прямо до кабинета министра Здравоохранения. Но … никто не берется ее уволить. Нет такой в природе силы!
А еще будто был осенью страшный случай, когда она к одной температурящей больной не пришла по вызову, а только отзвонилась и дала по телефону рекомендации, а больная, возьми да умри, потому что у нее оказалась двусторонняя пневмония. А больной было лет двадцать пять от роду. Бумагу вроде родственники в прокуратуру накатали, а вот пожалуйста, никакого эффекта.
Бежать надо от такого доктора куда глаза глядят, пока насмерть не уморила, да куда побежишь-то? Вот по новому закону и можно доктора поменять, да нужно для этого, чтобы другой доктор согласился тебя «взять» в нагрузку к своим; а по вызову, все равно она будет приходить, потому что ее участок.
Только отношения со всеми испортишь, и тогда полная хана тебе, как больному, наступит.
Нет уж, придется капли валокардинные пить, да терпеть!
- У меня всегда давление повышается, когда я иду к ней на прием.- пожаловалась одна тучная дама.
- Да, да, - сочувствовали больные,- так и до инсульта сюда доходитесь.
- А мне ничего плохого доктор не сделал, - вдруг выступил из очереди мужчина лет тридцати.- А вот когда у меня был гайморит, никто, даже ЛОР не могла определить, а Валентина Ивановна сама со мной к Лору ходила, доказывала, лечение правильное назначила. А что толку, если с тобой «сюси-пуси», а лечить не умеют? ЛОР «свой диагноз» поставить не может! Так что я только Валентине Ивановне доверяю. Она всегда мне больничный продлевает столько, сколько нужно, пока не вылечусь! А ее за это КРЭГ ругает и выговаривает!
- Да, - вступился еще и пожилой одышливый мужчина с морской выправкой, - вот попал к другому доктору: мухи у меня в глазах шныряют косяками, качает еще всего, как при девятибальном шторме, а он меня на работу выпер, дак я на следующий день вчистую сознания лишился, в обморок опрокинулся на полубаке, дак прямо с палубы в больницу свезли! Не-ет, уж я лучше тут потерплю, ну погавкает маленько, а что, в других местах вас мармеладом угощают? Якорь вам в поясницу!
Больные примолкли, задумались.
А и вправду, никто не жаловался на то, что Валентина Ивановна, неправильное лечение назначила, или недолеченного больного работать отправила. Да и мне, сколько помнится, и по гайморитам с радикулитами, и по панкреатиту, все рекомендованное лечение, копейка в копеечку, сходилось с назначенным моими собственными докторами.
А еще почему-то припомнилось, как пришла она ко мне как-то сильно расстроеной, потому что пришлось одну очень возрастную пациентку госпитализировать: родственники настояли, мол некому за ней приглядывать, все - работающие люди.
И сказала мне,что вот боится отправлять «своих старух» в стационар, потому что пока их тихонько себе лечит, они у нее так и скребут по жизни, а как спровадят родственники в больницу, так бабки от тамошнего лечения и дохнут, одна за другой - не выдерживают современной медицины, капельного лечения. И эту вот теперь уморят.
И еще я вспомнила, как однажды в ее кабинет зашла бабуся лет под сто, блокадница, малюсенькая, из одних костей, будто обернутых шуршащим пергаментом, прямо мумифицированная старушка; водрузила на колени древний, но с аккуратной штопкой радикюль, стала там что-то долго копошиться, шуршать, перекладывать: ее руки, в черных изветвлениях вен, казалось сейчас отломятся от тела и свалятся со стуком на пол; но старушка невозмутимо продолжала рыться в недрах своей сумки, пока наконец достала пакет, обстоятельно выложила на стол завернутую в полиэтелин карточку, достала очки, блокнотик с карандашиком на цепочке.
И Валентина Ивановна не заорала, не костерила старуху за то, что та перед ее носом своим хламом трясет, а очень тепло и участливо стала расспрашивать бабку.
Я таких интонаций в ее голосе прежде и не слыхала. И лицо Валентины Ивановны высветилось такой нежностью, что в тот момент, показалось мне очень приятным и даже симпатичным.
И если бы не эта тяжелая история с умершей молодой женщиной, то и вовсе доктор, как терапевт, получался неплохой. Но у каждого доктора есть свои врачебные ошибки (уж про «кладбище» хирургов и упоминать не будем).
И опять же, если разобраться внимательнее, то что получается?
Конечно вина доктора, который назначает лечение по телефону - бесспорна, но если бы у доктора находилось на участке, скажем три больных, а не тридцать три ( простим мне эту гиперболу), а до этого, она не была бы заморочена теми тридцатью больными, которых обслужила в поликлинике во время утреннего приема, то, мне почему-то кажется, что доктор не стала бы проводить мысленную дифференциацию на «срочных» и «не срочных», на тех, к кому «необходимо зайти», и на тех, с кем можно и по телефону решить проблему недомогания; а притопала бы, воочию убедиться, что с больной приключилось и наслушала бы у нее хрипы в легких.
И доктор ошиблась, ошиблась в заочной оценке, потому что не видела свою больную, и потому что, если уж совсем плохо, то всегда можно вызвать «скорую помощь» - уж она-то всяко должна приехать( ну тут практика показывает, что не всякая скорая доезжает до своего больного, но это отдельная тема).
А близкие умершей женщины возможно не вызывали скорую, потому что доверились неправильным выводам своего участкового терапевта. И вот результат - трагедия, которая не имеет обратного хода.
И не надо на меня орать и плеваться, что я встала на защиту доктора, который своим легкомысленным преступным поведением угробила человека! Женщину репродуктивного возраста! Отсекла в космическом пространстве целую генетическую цепочку из всяких там потомков: детей, внуков и правнуков, среди которых вполне мог оказаться новый Эйнштейн или Моцарт! Пошатнула демографические весы! Тут мне есть что вам ответить, да вы и сами знаете.
И, что она была обязана!
Да, как судья обязан вынести справедливое решение, как чиновник обязан не брать взяток, как... и т.д...
Но как же быть с системой?
С системой Здравоохранения?
Ведь это словосочетание «Здравоохранение» несет в себе и второй, не менее важный смысл, кроме того, что «охраняет здоровье». В начале этого словосочетания находится понятие «здраво».
Вот например в толковом словаре Ушакова, «здраво», «здравый» - это рассудительный толковый, правильный, основанный на рациональном отношении к кому-то, к чему-то. Почти слово в слово это толкование повторяется и в современном словаре Ефремовой.
То есть за сто лет, ничего нового не произошло в понятии «здраво».
Я даже нашла в интернете целую выборку ответов на заданный кем-то вопрос: «Что такое - мыслить здраво?»
И удивительные ответы дают наши сограждане: например, один человек пишет, «Зраво мыслить- это мыслить с ЛЮБОВЬЮ к себе!!! С пониманием и сочувствием к окружающим». А другой: « Это мыслить так, чтобы не вредить своему( и чужому) физическому и духовному здоровью.»
И еще: « Это мыслить , находясь в здравом( здоровом, а не болезненном ) уме, твердой памяти, опираясь а факты, и применяя логически правильные непрерывные «цепочки» рассуждений.»
Вот и получается парадокс: наши рядовые сограждане вполне умеют себе мыслить здраво, а вот система, которая здоровье этих сограждан призвана сохранять, начисто лишена способности к здравому( здоровому) мышлению.
Потому что трудно и даже невозможно назвать здравыми, современные стандарты; так что если бы эти стандарты разрабатывались людьми, умеющими мыслить здраво, то может не прервалась эта генетическая цепочка, с вкрапленными в нее Энштейнами и Моцартами, и другие, а может и сотни других цепочек устремились бы в будущее, неся в своих генах еще много чего талантливого и ценного для человечества...
Но все же любая история должна иметь финал, а не устремляться в бесконечность.
Прошел ни мало, ни много - месяц.
С той поры, когда Валентина Ивановна первый раз не захотела спуститься в архив.
И в конце-то концов я не должна же терять десять дней оплаты по больничному листку только на том основании, что у доктора все не возникает этого желания. Я-то между прочим тоже работаю, трачу на поездки в поликлинику и время, и деньги, и здоровье наконец: потому что уже стала плохо засыпать, потому что мне стало казаться, что надо мной просто издеваются, не уважают во мне личность, пренебрегают моими правами пациента; при одном воспоминании об этой истории во мне все вскипало!
И даже наши вечерние вполне дружеские посиделки, никак не влияют на общую уже закальцинированную ситуацию с моим больничным листом.
- Это уже переходит всякие допустимые границы. - Сердито сказала я наконец Валентине Ивановне.
Я вот не могу без вас все это оформить, потому что нужно ваше присутствие на КРЭГ, чтобы вы рассказали свою ситуацию и поставили подпись. Для этого вам нужно придти тогда, когда часы моего приема совпадут с часами приема КРЭГ. - Не моргнув глазом парировала Валентина Ивановна.
- Так что же столько времени мне голову морочили?!! - хотелось мне заорать, но я сдержалась и выскочила из ее кабинета.
Такой день по совпадению во времени приемов, оказался только один и к тому же в утренние часы. Так что мне пришлось отпроситься с работы.
Такой бури чувств, как Валентина Ивановна, не вызывал во мне даже любимый человек: я, то возмущалась, ненавидела ее изо всех сил, негодовала, хотела дать в лицо, то восхищалась ее стоицизмом, изворотливостью, нахальством, даже грубостью, способностью делать что вздумается плевав на окружающих, в том числе и начальство.
Перейдя внутренний рубикон, я сказала себе, что не выйду сегодня из поликлиники без больничного листа.
Настроена была воинственно.
С этим настроем я и распахнула дверь кабинета.
Я сегодня не могу заняться вашим больничным, у меня конец приема.- Очевидно ненавидя меня, процедила Валентина Ивановна. Все дружеское между нами было мгновенно забыто , будто никогда и не было.
А были два противника по разные стороны театра войны.
- Вам придется заняться, я здесь уже два часа. И меня не волнует.
Я не буду.
Будете.
Нет.
Посмотрим.
Я проследовала тем самым драматическим маршрутом, по которому сто раз уже следовали другие пациенты. В 38 кабинет.
Мария Владиславовна, по фамилии Линт, замглавврача по КРЭГ, женщина с симпатичным, даже красивым, но утомленным лицом, выслушала меня молча, уставясь глазами в стол, так что я видела только красивый чистый лоб, лукообразно изогнутые, прочерченные черным карандашом брови и крупные чуть выпуклые подсиненные веки.
Мне казалось, что Мария Владиславовна Линт с трудом сдерживается: вся она была напряжена и только веки слегка подрагивали.
- Пусть доктор ко мне зайдет . - без выражения сказала Линт.
Я вернулась к Валентине Ивановне. - Вас просит зайти замглавврача.
Не пойду. Пусть сама идет, если ей надо.
Я вышла из кабинета, и услышала как в двери проворачивается ключ. Валентина Ивановна закрылась.
Понимая, что ситуация начинает приобретать какой-то абсурдный и гротескный оттенок, я оживилась и вернулась в 38-й кабинет.
Она не хочет.
То есть, как не хочет?
Она сказала что не придет, чтоб сами к ней пришли.
Ах, вот как. Хорошо, к ней придут.
Пожалуйста, поднимитесь на четвертый этаж в приемную главврача. Обратитесь к замглавврача по лечебной части Машукову, Алексею Анатольевичу, объясните ситуацию, я сейчас ему тоже позвоню.
Я поднялась в приемную.
Машуков Алексей Анатольевич демонстрировал собой тип успешного медицинского чиновника. Был он в меру тучен, вальяжен, и с особой какой-то «докторской интонацией» в голосе: мол, не волнуйтесь, мы вас вылечим. Выслушав мой рассказ, он слегка вздернул брови.
Хорошо, спускайтесь к кабинету. Доктор вам сделает больничный.
Но, она..
Спускайтесь, ждите. Я сейчас тоже спущусь.
Я устроилась наблюдать на скамеечку для больных возле 38-го кабинета.
Минут через пять увидела, как замглавврача по лечебной части Машуков, колотит кулаком в дверь Валентины Ивановны.
Дверь вначале не реагировала, потом задумчиво приокрылась, впустив Машукова.
Через некоторое время, из-за двери вышла Валентина Ивановна, за ней — Машуков. Молча они проследовали мимо меня в 38-й кабинет.
Потом оттуда стало раздаваться невнятное гргргр — бубубу, гргргр- бубубу. После очередного бубубу, которое, как мне показалось, принадлежало Валентине Ивановне, в кабинете что-то страшно грохнуло и раздался мужской, сорвавшийся в фистулу, крик: «Вы совершенно сбрендили! Это маразм...маразм...»
И тут же все стихло.
Некоторые больные с опаской взирали на тридцать восьмой кабинет: то ли странное им почудилось оттуда, то ли вправду кто-то кричал...
Дверь бесшумно растворилась и Валентина Ивановна плавно, чуть нагнув вбок и вперед голову проследовала мимо меня в свой кабинет.
Я осталась сидеть. Я сидела долго, наверное часа полтора.
Мне казалось,что в своем кабинете, Валентина Ивановна может уже умерла, или покончила с собой...
Но нет.
Валентина Ивановна пригласила меня зайти, совершенно спокойно вручила мне больничный лист.
- Только пожалуйста, поставьте подпись у замглав врача по Крэг, в тридцать восьмом кабинете. - Доброжелательно и вежливо сказала мне.
Я вернулась в 38-й кабинет за подписью.
У меня к вам будет просьба, - обратилась ко мне Линт, - загляните к Валентине Ивановне, и напомните ей, пожалуйста, чтобы она не забыла вернуть нам вашу карточку.
Валентина Ивановна, - обратилась я, просунув голову в кабинет Карфагенц, - замглавврача просила передать ,чтобы вы вернули карточку.
Пожалуйста, передайте замглавврачу, что не нужно прибегать к помощи больных, для решения медицинских задач.
Да что я вам? Почтовый голубь, что ли? Носить в клюве сообщения из кабинета в кабинет. Между собой договориться не в состоянии!
Прощайте!..
Ох, прощайте!
И вы, Валентина Ивановна, и ваши начальники, и двери вашего кабинета, которые почему-то мне кажутся такими же особенными, как и вы сами. И регистратура, больная хронической очередью и дефицитом талончиков к врачу. И сама поликлиника, больная определенно черти-чем, чему даже еще не выдумали диагноза!
Прощайте!
Но... надолго ли...