Так называли Москву, пока не появились вдруг пятиэтажки в Черёмушках. Я хорошо помню избы у Даниловской площади, на Серпуховском валу, у Павелецкого вокзала или в окрестностях парка им. Горького. Зелёные патриархальные дворики с водяными колонками на тихих улочках, погружали гостей Первопрестольной в недоумение, словно они увидели деревенские улочки, похожие на картину Василия Поленова «Московский дворик».
За деревянными заборами зеленели палисадники, где по весне белопенно цвели вишни и яблони, розовые кисти сирени, а осенью под окнами одно - двухэтажных домов оранжево пылали бархатцы, заросли золотых шаров, золотарника и повсюду разноцветными огнями горели ромашки космеи.
По патриархальным улочкам звонко цокали копытами лошади, запряжённые в телеги на резиновом ходу. А некоторые из пацанов даже видели у Жуковского моста крупного осла, укрытого зимой телогрейкой и запряжённого в арбу. И повсюду на мостовых, как на деревенских улицах, валялись конские «яблоки», за которые азартно дрались банды воробьёв!
Нам всегда находилось местечко, где можно было поиграть в футбол, пострелять из лука, побегать в «салочки» или запустить с руки самодельный пропеллер, взлетающий до верхушек старых лип во дворе, если дёрнуть за верёвку, намотанную на катушку от ниток.
Вот только мало во дворах было кошек, а из собак, на весь наш пятиэтажный старинный дом, был только один белоснежный и нервный шпиц и тот у какого-то начальника. Все мы, послевоенные дети, были настоящими патриотами своей возрождающейся родины. Сейчас, даже невозможно представить, какая радость была у людей, когда каждую весну по радио объявляли о понижении цен на товары и продукты! Чтобы проверить, как крепнет наша промышленность, мы шли в «керосиновую» лавку. Мы входили в сумрачное чрево магазинчика и жадно вдыхали ядрёные запахи гуталина, мастики, промасленных гвоздей, скипидара и керосина. Молчаливый продавец в чёрном замасленном халате, словно не замечая нас, переставлял тяжёлые ящики, звенел лопатами, обтирал тряпками банки с краской.
Наконец, видя, что мы не собираемся ничего покупать, он громко звякал гирей о чашу весов, давая понять, что экскурсия закончилась. И мы, выйдя на ослепительно - солнечную улицу, искренне радовались дешевизне и изобилию товаров!
И зачем мы ходили подышать в лавку, ведь от химзавода им. И.Сталина и без того удушливо саднило, а снег зимой иногда был разноцветным, словно в него наточили цветные карандаши. С Павелецкой набережной тошнотворно пахло Дрожжевым заводом, а из Кожевнических переулков несло кислым духом войлока и кож. С Москвы-реки тянуло нефтянкой и только от 1-ой Ситценабивной фабрики приятно пахло выкрашенным хлопком.
Когда я стал седым, меня частенько спрашивали молодые люди:
- Ну, как там вам жилось при социализме?
Я не мог подобрать слова и пытался кратко сказать: «Было по-дружнее, по-спокойнее, по-человечнее. Родина была, которую многие объехали, как сейчас зарубежье. Мы жили Дома!» Но меня не понимали. Ну, как рассказать людям гор, до чего же бескрайни цветущие степи!?
Всё было другое, даже послевоенные машины на улицах. У них не было хищного акульего прищура, как у современных автомобилей – их лупоглазые фары очень напоминали простодушных людей того времени. Нас однажды забрали в милицию, за то, что мы катались на лифте в большом доме. И быстро отпустили, когда мы простодушно объяснили, что увидели лифт впервые в жизни!
Наш прошлый уклад жизни был дворовым, в традициях Большой и вольной деревни, в неповторимой больше никогда социально - тепличной утопии! Оказавшись вдруг в районе Павелецкого вокзала, я вдруг полной грудью вдыхаю знакомый запах детства, мощный и не изменившийся нисколько за прошедшие пол века.