Теперь уже все равно!

Маргарита Виноградова
День начинался как всегда, с неба, сегодня обычного, серого , в барашках облаков.  Гладкая равнина не обещала ничего экстремального, запредельного. Скучная серость и тривиальность. Под окном начинал лысеть клен, терять желтую шевелюру, обнажая голые ветви. Скоро зима, и снег покроет замерзшую землю, чтобы хоть как-то согреть ее.
А пока мне тоже холодно. Халат соскальзывает на пол, и я залезаю в теплую ванну. Задираю ноги и лежу под музыку. Хорошо! Мир становится удивительным как в стихах Вертинского. "Вас баюкает в мягкой качели голубая Испано-Суиза.." Примерно так. Потом жасминовый чай с молоком и клубничным вареньем. Ягодки по отдельности плавают в сиропе , и я вылавливаю их серебряной ложечкой. Музыка и дальше. Музыка, музыка!
Ветер пронизывал ее насквозь, тонкое шерстяное пальто не спасало. Она куталась в тонкую коричневую ткань, запахнула поглубже, но теплее от этого не стало. Пальцы совсем закоченели, слиплись. Поднесла к губам и подула, пытаясь согреть .Рука , эта птичья лапка, не хотела согреваться. Все также коченела.
Она вся дрожала. Достала сигарету. Может, хоть это поможет. Его все нет. Худое тело, она столько сил потратила, чтобы довести себя до такой степени прозрачности, невесомости, теперь оно подводило ее. Сотрясалось от ветра и холода. Гладко зачесанные волосы делали голову крошечной. Только глаза выделялись в ореоле асфальтово-черной подводки. Маленькое личико и глазищи. Все, больше ничего нет.И губы, бесцветные, бежевые.
Появился! Красный Кадиллак припарковался у тротуара. Побежала быстрей, рванула дверцу, чтобыпоскорей втиснуться в теплое кожаное пространство. Отстраненно прикоснулся губами. Так целуют покойников. У него сегодня много работы, нет времени. Что она хочет?
Что она хочет от него? Чтобы он уделял ей хоть немного времени. Вот что! Он всегда занят. То клиника,то бильярд, то спортзал. Ей в его жизни нет места. То друзья, посиделки и спиртное рекой. Если он не изменится, то они расстаются. Расстаются? Ну и пожалуйста! Слезы полились сами в три ручья. Хлопнула дверцей, вылезла опять в жуткий холод осенной улицы и побрела по аллее. Слезы смывали косметику.Ну и пусть! Теперь уже все равно!