Вениамин Додин
Из биографии отца
Родился он в городке Мстиславле на Белорусской Могилёвщине в семье потомков николаевских кантонистов. Достаток в ней держался на хорошо обихоженном шести десятинном хозяйстве. Но не только. Как и многие свободные крестьяне, трудившиеся на тощих каменистых постледниковых дерново-подзолистых землях северо-востока Белоруссии,
Мужчины-Додины занимались переходившим из поколения в поколение отхожим промыслом. В частности, их семья традиционно ставила в своей и окрестных губерниях всяческие – паровые, водяные и ветряные мельницы и крупорушки. И глава её, - отец Залмана Самуил, - обучая подрастающую трудившуюся у него молодёжь, сам делал с ними все работы – плотницкие, столярные, каменные и железные. Сам отливал жернова – искусство редчайшее и дорогое. Которое кроме высочайшего мастерства требовало знаний тончайших нюансов литейных и обрабатывающих технологий, тщательно хранимых наследственных секретов производства и, конечно же, недюжинной, - воистину самсоновой, - силы!…
Залману стукнуло семь лет, когда он пошел в приходскую школу и… пришла беда. Отец, вывешивая 220 пудовую отливку мельничного жернова, оплошал - «повредил» позвоночник… Оплачивать учёбу младшего сына на стороне он больше не мог. И тот отправлен был к дядьке своему в Рославль на Смоленщину. Тоже учиться. Но в школу свою, домашнюю, коммерческо-математическую.. В те годы она славилась своими великолепными педагогами и особыми методами приобщения детей к наукам и труду. Для этого хозяин её использовал, в частности, и… собственный большой оптовый склад колониальных товаров. В нём ученики в свободные часы от занятий в классах и хозяйственных дел работали. Работа была не Бог знает какая мудрящая: большой компанией аккуратно распаковывали прибывавшие железной дорогою ящики, мешки и бочки с колониальным товаром. Расфасовывали его по малым пакетам, коробкам и банкам, взвешивая тщательно, и, скрупулёзно регистрируя, упаковывали, по заявкам отправляя в магазины, в лавки и на рыночные лотки. При этом они учились попутно грамоте, ответственному устному счёту и профессиональному ведению довольно сложных, попервости, приходно-расходных записей в амбарных книгах и конторских тетрадях, счетоводству и основам бухгалтерского учёта. А затем и серьёзному бухгалтерскому мастерству. Постепенно постигая секреты составления замысловатых арифметических задач и решения возникавших в работе математических головоломок. И всё это - в процессе глубокого освоения повседневной практики устного счёта –введения в освоение и изучение основ высшей математики! Потому ещё ребёнком, уже в первые годы учёбы в Рославле, мальчик осознал - сам удивляясь, но сумев продемонстрировать это своим педагогам - что в состоянии решать «в уме» любые задачи с любыми порядками и значениями чисел! Не затруднялся в ответах на любые предложенные ему их комбинации. И мог свободно «дифференцировать и интегрировать, в уме расчленяя или, наоборот, суммируя и переходя к пределу» «в фантастического построения стереометрических образах, которые стали для него материализуемыми реалиями… …Эти «его реалии-построения были настолько определёнными и чёткими, что годы спустя позволяли - при решении практических задач проектирования - чувствовать не только дыхание (по другому не скажешь) сложнейшего конструктивного образа (сотканного его фантазией или уже инженерно исчисленного им в проекте и даже возведенного в натуре). Но ощущать саму анатомию метаморфоз движения ореола деформации каждого узла...Чудеса да и только! Мало того: в переплетении гигантских по тому времени многослойных пространственных пролётных перекрытий рассчитываемых им пространственных построений сборочных цехов (площадью каждый более восьми гектаров!) авиационных заводов, он чувствовал всё (…) Например: точечные пусть, но всё равно остро беспокоящие некие рецепторы его мозга, перенапряжения самой малой, самой незначительной балочки конструкции из недопустимой здесь, -именно в этом месте! - кипящей стали. Видел, - проходя далеко внизу, - своим дистанционным термографом-дефектоскопом, – или, чёрт знает чем ещё, – неприятные! ему ПЯТНА абсолютно невидимых незакалённых болтов соединений… Дьявольщина какая-то…».
Это цитаты из опубликованного в «Вестнике Академии Наук» и в «ИЗВЕСТИЯХ» «Прощального слова другу» коллеги его авиаконструктора, впоследствии академика Андрея Николаевича Туполева.
Но то было много-много позднее.
А пока дети во время работы на складе ещё и читали по очереди вслух хорошие книги. И даже писали по услышанному недурственные предметные рефераты. Мыслить учились, словом. Учёба и содержание оплачивались младшими собственным трудом на фасовке, а старшими на ферме. С 12-и лет отец репетиторствовал сам, и учил недорослей «со стороны». А в 14 отправлен был к другому дядьке – подрядчику строительных работ на Днепровском Металлургическом заводе Нобеле и Гааз (той самой Анны Розы) в Запорожье-Каменское под Екатеринославль. На Украину. Чтобы обучаться делу настоящему: подрядчик строил и ремонтировал доменные и мартеновские печи, коксовые батареи металлургических заводов и машиностроительные предприятия. И братья (с отцом Залмана) решили, что именно там их племянник найдёт себя.
Несколько лет его успешно «натаскивали» на расчётах конструкций, благо не воспользоваться в собственных проектных мастерских собственной же Уникальной «Вычислительной Машиной» было грешно!…
Все были довольны. Но… однажды, было ему в цеху «видение»: Внезапно, солнечно сверкнуло жерло только что пробитой рабочими лётки! Оглушил свистящий рёв раскалённого дыхания недавно совсем рассчитанной и построенный и ИМ ТОЖЕ гигантской печи… В то же мгновение чугунная лава вырвалась мягко из содрогающего душу грохота вулкана огромной домны. Осветились ослепительно огнедышащим упругим золотом волны расплавленного металла, изливающегося в глубокие тоннели «улиц» стадионоподобного «двора» литейки. Звёздным пламенем вспыхнули и многоцветьем фейерверков взорвались стройные кварталы заполняемых форм. И… «втянули» юношу в феерическое сияние Чуда павшего на землю космоса!… Залман… поражен был и… «заболел» литейкой…!
Дядька-подрядчик, использовавший его безжалостно на очень выгодных ему ежедневных рутинных расчётах, тем не менее, силком удерживать племянника у себя не стал. Помог ему найтись и в литейке: убедил литейное начальство поставить подросшего и окрепшего парня подручным формовщика. Потом подручным горнового. Потом горновым мастером… Годы шли. Он счастлив был: - нашел то, что искал! Однако же… – человек полагает. Но располагает-то, - это уж точно, - вовсе не сам он, человек… А пути Располагающего, известно, неисповедимы.
Однажды – по мальчишескому досадному нетерпению-сочувствию (такелажные работы в литейке в обязанности Залмана конечно же не входили), - он бросился на помощь старику-грузчику, который вместе с напарником из новичков изготовились – оба явно неловко – «перекинуть» из охладительной масляной ванны на фрезерную станину тонкую трёхсаженную протяжку… Непрошеный энтузиаст и такелажник, по команде, щипцами взяли её концы…
…Предвиденное несчастье произошло в ответственное мгновение сложной - «через себя» (над собою) - перекидки раскалённого стального прута… Напарник Залмана внезапно «отпустил» с такелажных щипцов свой конец «изделия» … Залман свой удержал!…Обронённый конец пластичной («полужидкой») нити, «остывшей» до 2500 градусов, - освободившись, - хлестнул по земляному поду… Спружинился! Свернулся мгновенно плотной «плавающей» - добела раскалённой - спиралью над Залманом, как бы обернув, как бы укутав его… Мгновенно же развернулся. И… не коснувшись… отлетел!… (Финт плазмы специальной литературой не описанный!)…
…И сам герой, - если в те мгновения он что либо соображал, - и те, кто всё это видели, вряд ли успели подумать…что так же мгновенно, тем же сложным движением, раскалённый «хлыст» мог «пройти» и его самого, и искромсать! (Огненная струя разогретого металла «движется» сквозь живую плоть, как через воздух)…
Но случилось чудо!... Спецы-«фантасты» потом, восстанавливая происшедшее, «установили»: естественный диаметр свёртывания пластичной (условно, полужидкой, плазменной) спирали оказался как бы «как раз на него, но с припуском»! Видимо, «немалым». Потому доли мгновения длившийся «полёт» жаровни-пружины около (пусть вкруг) тела, жаром его не испепелил…
Почему?.. Непонятно…
И ещё… но это уже точно: немыслимое хладнокровие гибнущего, или ужас осознания им происходившего с ним тому причина, но спасительным толчком откинуты были щипцы, державшие конец прута. И броском вверх – как взрывом – «крыльями» подброшены были освободившиеся руки! Они тоже не только не были отожжены – отсечены не были!... Не стали роковой «заклинкою» спирали с торсом!…
Однако… Однако… И без того последствия были страшны: Мгновения внутри двухсполовиноютысячно градусной спирали «разогрели» живое тело и, было, испекли его… Милосердная Медицина, ужасаясь искренне, искренне же ПОЛАГАЛА последствия необратимыми. Но МИЛОСЕРДЕН был РАСПОЛАГАЮЩИЙ!… В заводской лечебнице оказалась не просто медицина, пусть самая распромилосердная. Дежурили рядовые медики Божией милостью «скорой аварийной». Хотя и обыкновенные хирурги. И в Каменском гостила, - в отпуск приехавшая к Бабушке из Петербурга, однокашница их по столичной Медико-хирургической Академии, - Стаси Фани (будущая мама моя). А она на войнах своих, - с февраля 1904 года, с Манчжурии, - руки набивала на денно и нощно выхаживаемых ею сонмом именно вот таких вот тронутых (пусть не так «аккуратно»!) и обожженных огненным (пусть и не в 2500 градусов!) металлом бедолаг…Констатация факта: вместе «они сделали невозможное!» – пустые слова.
И ещё. Именно, «не было бы счастья, да несчастье помогло!». Остался бы будущий мой отец, - пусть даже в новую кожу обёрнутым, мастерски залатанным и сшитым, но не нужным никому, - «рядовым» заводским инвалидом-калекою. Каких легионы. И как они, мыкал бы горе своё, безусловно «обеспеченное», один на один с незадавшейся судьбою. Скорей всего, ничьим отцом не став... Как, впрочем, и мужем. Но на месте, - как всегда, бывает, когда Он бдит, - оказался один из хозяев завода Эммануэль Людвигович Нобеле. Ему тут же доложили о «несчастном случае». Он «взял случай на контроль». Посетил находившегося ещё в коме юношу. Не забывал посещать его позднее. И в очередной раз, когда тот, - через пять месяцев, после одиннадцатой уже операции, - пришел в себя…
Несколько ночей они проговорили…Потом были новые ночи…
…Судьба «из огня воскресшего Феникса» определилась. И пошла, пошла, двинулась вперёд счастливо под пристальной и доброй опекою этого удивительного человека.
…Было сперва долгое долечивание в Петербурге и в Стокгольме. Потом учёба в Норвегии. Потом учёба в Бельгии. Потом учёба и работа в Императорском Высшем Техническом училище в Москве и, наконец, в Льежском Технологическом институте. Было счастливое, «На коне!», возвращение на свои Каменские заводы. Но были перевороты. Были печальные результаты их. Была Первая мировая война с ПРИКАЗОМ от 3(16) сентября 1914 года по военному ведомству №568, учреждавшим Управление верховного начальника санитарной и эвакуационной части во главе с членом Государственного совета генерал-адьютантом принцем Александром Петровичем Ольденбургским (1844-1932), наделённым самыми высокими правами и полномочиями, подчинявшегося только Верховному главнокомандующему и лично императору.
И была исключительной по накалу милосердия, государственной и общественной значимости работа Верховного организатора-диспетчера сети лазаретов на Волыни сперва в медицинской епархии мамы (доктора Фани) а потом, до 1922 года в ипостаси «Советника Магистра Ордена Госпитальеров-Иоанитов и Ольденбургского, по созданию беспримерной МАТЕМАТИЧЕСКОЙ системы поиска, медицинской регистрации, учёта, распределения и организации лечения миллионов – с августа 1914 по ноябрь 1916 гг. 5 819 935 раненых и заболевших (на огромном - от Балтики до Каспия, - русском фронте; за тем на бойне войны Гражданской). В коей системе МАТЕМАТИЧЕСКИЕ Способности (писалось – СВОЙСТВА) ЗАЛМАНА ДОДИНА сыграли определяющую роль». А по остановке в 1920 году Каменско-Запорожских Заводов и демобилизации, - через Европейское Объединение ГАССО -МАННЕСМАНН, - счастливое возвращение (до событий 1929 года) к Истинной цветной металлургии в Гипро«ЦВЕТМЕТЗОЛОТО» по Большому Черкасскому переулку в Москве. На свою кафедру Московского университета (со Шмидтом), на Моховой. В математическую лабораторию ЦАГИ (с Туполевым) на Немецкой улице Немецкой Слободы…
В эти же годы определилась судьба и самой Стаси Фанни: 19 октября 1914 года (через десять лет после гибели в Порт-Артуре первого мужа, доктора Михаила Вильнёв ван Менк, и после семи лет знакомства Стаси Фанни с Залманом,они поженились.