Зев поезда растворился, пережеванные и переваренные, они хлынули наружу, а затем туннельный червь поглотил новые жертвы и моментально захлопнул свои бесчисленные пасти. Я прижался к двери и вцепился в поручень. Они давили на меня всей массой, эти жуткие оборотни. Закрыть глаза, опустить веки и не видеть их – так они отвратительно невыносимы, эти зверолюди, эти гротескные создания. Их гибкие тела обтекаемой формы, их лапы с перепонками, их плоские и тупые морды, их толстые шеи, их острые резцы – все это плыло передо мной в каком-то жутком калейдоскопе. Я глотал ртом кислород, но в вагоне не было воздуха от горячего зловонного дыхания. Хотелось заткнуть уши ватой, чтобы не слышать жуткий хор под аккомпанемент колес: завывания, рычание, шипение, пищание, кряканье, кудахтанье, хрюканье, блеяние – весь этот жуткий звериный гвалт, обрушившийся на мои барабанные перепонки в таком fortissimo, что, казалось, они вот-вот лопнут. Голова трещала, словно на нее давили сверху огромным прессом, пытаясь получить сок. Я хотел спрятать глаза за шторами век, но не мог. Снова и снова я скользил взглядом по этим звериным мордам, чувствуя, как к горлу подступает тошнота: волки, оскалившие пасти, из которых капала горячая слюна; барсук в меховой шапке, зеленой куртке и очках; длинная темноволосая змея, обвившаяся вокруг поручня, с лошадиной челюстью, которая жила собственной жизнью и, не переставая, что-то жевала; насупившаяся жаба, опять же в огромных очках; неуклюжий глуповатый медведь, впяливший свой похотливый взгляд в женщину-змею; отвратительная выдра, искривившая пасть в жуткой гримасе; слушающая плеер серая мышь…
За спиной медведя, того самого, что раздевал глазами женщину-змею, я увидел Смерть. Она стояла, держа его за плечо. Заметив меня, она улыбнулась мне и даже помахала своей желтой кистью, торчащей из рукава балахона. Кроме меня ее, конечно, никто видеть не мог.
- Язва желудка, - вдруг шепнула она и улыбнулась еще шире. Не знаю, как я смог услышать ее в этом гвалте, но ее слова, как гвоздь в стену, неумолимо вошли в раковины моих ушей.
Резко я оторвал взгляд от медведя и Смерти, и тут же мои глаза наткнулись на тощую, глистообразную рыбину, которая совсем не стесненная духотой и теснотой вагона, мило беседовала с обезьяной, чья кожа отливала зеленым цветом, на голове имелся темный хохолок, а на лице – светлые усы и бакенбарды. Обезьяна была одета в серый пиджак и розовую сорочку, и время от времени чесала себе подбородок. А рыбина дико и громко смеялась, чем вызывала неудовольствие сидящей рядом оскалившейся старой выдры.
На какое-то мгновение мне показалось, что картина внезапно переменилась, и звери начали вдруг принимать человеческое обличье: волки, оскалившие пасти, превращались в группу молодых людей иной национальности; барсук в меховой шапке, зеленой куртке и очках становился усталым от жизни, переживающим кризис среднего возраста мужчиной; длинная темноволосая змея обращалась в глупенькую девушку; насупившаяся жаба была просто угрюмой женщиной средних лет с морщинами и бородавками от неразрешимых житейских проблем; неуклюжий медведь – это всего лишь добряк, которому не дали возможности творить добро в этом городе; отвратительная выдра уже не кривила пасть в жуткой гримасе, а просто сидела, поджав губы от грусти и духоты; слушающая плеер серая мышь была лишь подростком, желавшим укрыться от этого мира… Но это было лишь на мгновение, оно прошло, и на меня снова обрушились эти жуткие изображения зверей, тысячами блестящих глаз в меня впялились эти зооморфные маски.
И вот, когда я думал, что меня сейчас вырвет прямо на них, мои глаза увидели Ее. Она стояла чуть левее, между барсуком в меховой шапке и старой сжавшейся в своей серой шубе овечкой. Как она была хороша! Овальное личико, остренький носик, янтарные раскосые глаза, виноградными гроздьями свисающие распущенные каштановые волосы – все это казалось сочиненным кем-то, нарисованным, абсолютно нереальным, что я не мог поверить в ее существование. Яркое желтое пальто, под которым виднелась белая блузка, коричневый шарфик и красная сумочка резко контрастировали с серостью окружавших ее зверолюдей. Мои глаза словно прилипли к ней, я смотрел на нее пристально, не отрываясь, с нескрываемой и неподдельной мольбой о спасении от серости этих животных, от их шипения, блеянья, рычания, от этого поезда, от этого города, от этого мира. Она вдруг почувствовала на себе мой взгляд, вздрогнула и посмотрела в ответ. Что-то пробежало между нами, минуя сгорбленные, уродливые объемистые туши зверолюдей, ее янтарные глаза нашли мои глаза, и она чуть заметно улыбнулась. А я все молил ее о спасении...
Но тут мир вдруг содрогнулся, меня пошатнуло, я врезался в лягушкообразную женщину, теряя Ее из вида. Механический голос объявил что-то на весь вагон, двери поезда открылись, звери задвигали лапами и заспешили из вагона. Среди этой серой массы я вдруг увидел капельку солнца – желтое сияние ее плаща.
В вагон посыпали новые жертвы. Откуда-то издалека я снова услышал этот ровный голос заводной марионетки: «Осторожно, двери закрываются. Следующая станция…»
Я ринулся к выходу, расталкивая вопящих и мычащих от возмущения зверей, и… я успел. С силой раздвинув двери, я выскользнул из вагона.
Очутившись на станции, по которой сновали все новые стаи зверей, я стал искать ее глазами. И вот, наконец, среди толпы мелькнул желтый лучик ее плаща. Не медля ни секунды, я бросился за ним.
Как безумный я бежал за солнцем через весь зал. На бегу мне показалось, что мои руки почему-то уже не похожи на руки, а напоминают скорее лапы животного, из-под рукавов куртки как будто бы торчала белая густая шерсть. Но я не обратил на это особого внимания, мне надо было успеть.
Когда я был уже в нескольких шагах от нее, перед эскалатором, она вдруг обернулась. Мы застыли, глядя друг на друга. Она часто моргала, хлопая ресницами, я же погрузился в ее янтарные глаза, янтарную комнату ее души, в ее янтарный микромир, в котором не было ничего кроме тысячи янтарных зеркал, отражавших друг друга.
- Спаси меня! Спаси меня от этих животных, спаси от этих огромных туннельных червей, от этого города! Возьми меня в янтарный мир твоих глаз.
- Я очень замерзла. Хотелось бы согреться. – Она хлопала ресницами и произносила короткие фразы с одной и той же ровной интонацией. Я бы даже сказал, почти совсем без интонации. – Выпьешь со мной кофе?
Я уже сказал все, что мог сказать сейчас, поэтому лишь кивнул. Она, хлопая ресницами, кивнула в ответ, и мы ступили на эскалатор, который повез нас прочь из этого ада. Она стояла боком, в этом была некоторая деликатность с ее стороны по отношению ко мне. А я рассматривал ее хрупкую фигуру. Вдруг она немного наклонилась, чтобы поправить подол. Совершенно случайно я заметил чуть ниже шеи под воротником этого желтого плаща, казавшегося мне солнцем, предательскую шестеренку, заводной механизм чортовой куклы. Но ни от кофе, ни от того, что было потом, я не отказался.