ПУРГА - 2
Домой идти еще рано, подумал Евгений Андреевич, обрывая воспоминания и медленно отходя от окна, тем более, что дома в его помощи не нуждались: там было кому помогать. А сидеть без дела, томиться в ожидании гостей и вдыхать ароматы приготовленных закусок - удовольствие не из приятных.
Подарок жене приготовлен: более месяца прятал его у себя в кабинете, чтоб именно в сегодняшний вечер сделать ей приятный сюрприз.
Он решил побыть в больнице еще немного, поработать и явиться домой за полчаса до прихода гостей. «Как же поудобней разместить десять человек в нашей комнатенке? - пронеслось вдруг в голове. - Танцевать придется и в коридоре». Энергично потирая руки, сел за стол, придвинул папки с историями болезней и начал просматривать их – решил рационально «убить время ожидания».
Сквозь завывания ветра изредка доносились тяжелые стоны бушующего моря, с надрывным уханьем швыряющего на берег свинцовые волны…
Медленно, почти механически перекладывал страницы: не читая, не вникая – мысли кувырком. Все больше и больше он прислушивался к вздыбившейся погоде. Им овладевали, вжимаясь в сознание, доносящиеся снаружи звуки: глухой угрожающий рев моря и панихидные подвывания надвигающейся пурги. В подсознании – некое непонятное и необъяснимое чувство тревожности…
Он вновь подошел к окну, уставился в темнеющую даль.
Половину ледового припая в бухте море уже раскрошило, и волны глухо шлепались на обледенелый берег…
Приходить к морю, любоваться им в любую погоду, шепотом разговаривать с ним его научила Людмила. «Черт побери, опять о ней думаю» – поймал себя на этой мысли. И снова возник ее образ там, за окном, в темноте. Молодая, стройная, порывистая, игриво бегущая по отливу вдоль гребней тихого наката. И снова мелькают картины воспоминаний…
Специально Людмилой он никогда не интересовался после красноярского нокдауна. Но в поселке, где их любовь была у всех на виду и на языке, находилось достаточно людишек, чтобы сообщить ему о ней ту или иную новость. И он знал, что вернулась она на Сахалин после учебы одна, жить и работать переехала на западное побережье острова, в портовый город Холмск. Поначалу сожительствовала с каким-то моряком, а через полгода ушла от него. Недавно получила квартиру, приютила очередного мужчину, мужа своей подруги, и якобы утверждает, что это уже теперь серьезно и окончательно…В общем, незадавшаяся жизнь понеслась под уклон с частыми ухабами-мужиками по пути…
В кабинет тихо вошла, обрывая его воспоминания, с каким-то встревожено-озабоченным видом пожилая медсестра Полина Архиповна и молча стала перед ним.
-Что случилось? - спокойно спросил доктор, поворачиваясь к ней всем корпусом.
-На вызов за вами пришли, - как-то виновато, с тяжелым вздохом произнесла она. - Вы ж знаете Никиту Иванова, ну, что на конюшне работает... здоровый такой?.. Так его жена прислала за вами соседского мальчонку. Он и говорит, что Никита... чуть ли не помирает от боли в животе… Может, думаю, снова приступ аппендицита?.. Был у него как-то раз, - и, глянув в окно, с грустной иронией протянула: - И нашел же времечко заболеть, сердешный.
"Черт возьми! - с досадой подумал Евгений Андреевич.- Только аппендицита мне сейчас и не хватало... А, может, просто объелся чем-нибудь?.. У него ж вечная проблема с этим животом:то обожрется - за троих лопает, то обопьется где на халяву какой-нибудь бормотухой, а потом стонет и держится за живот от болей. Но... глянуть, разумеется, надо... Чтоб потом не испортил вечер."
-Ну что ж, Полина Архиповна, пошел на вызов, - надевая пальто, весело сказал он, посмотрел на пакет на столе - приготовленный подарок,- и двинулся к выходу, кинув на ходу - Еще приду сюда.
«3а подарком придется вернуться, не тащиться же с ним к больному. Кто его знает, что с этим Никитой стряслось. А так, если ничего серьезного, можно было б, конечно, и домой потом сразу махнуть».
На улице крутило уже основательно. Сомневаться не приходилось: началась самая настоящая пурга. Не пронесло!
До дома Никиты добежал легко и быстро.
В комнате возле больного озабоченно и беспомощно хлопотала жена. Тут же, возле кровати, пугливо прижимались друг к другу двое малышей, настороженно и молчаливо поглядывая за происходящим округленными глазами. Меньший, насупившись, задумчиво держал во рту палец.
Больной лежал на постели со страдальчески оскаленными, сжатыми зубами, с испариной на лбу. Поджав под себя ноги, держась за живот, глухо стонал. Доктор сел рядом, поставил градусник ему под мышку, нащупал на запястье пульс, начал считать. Жену попросил подробнее рассказать о случившемся.
Взволнованно, тихо и торопливо она стала объяснять, что еще утром у мужа слегка заболел живот. К обеду боли не прошли, а когда приложили теплую грелку, даже усилились. В больницу идти не хотел. Позвали фельдшера - живет рядом и был как раз дома на обеде. Он признал отравление, промыли желудок и дал каких-то таблеток. А к вечеру стало еще хуже.
- Поэтому и послала за вами… Извините уж... но он ведь, - показала рукой на скорченное, с гримасой боли на лице огромное тело, - совсем помирает... Что-то надо делать, доктор… спасать как-то...
Чем больше обследовал Евгений Андреевич больного, тем неприятнее становилось ему самому. Пульс частит, температура под сорок, к животу не дотронуться. Все симптомы, все говорило за начинающийся перитонит. И теперь, в данной ситуации не столь важно было: прободной ли аппендицит, прободная ли язва желудка или двенадцатиперстной кишки, перитонит или кишечная непроходимость или что-то иное дало это осложнение. Что бы там ни было, все свелось к перитониту - воспалению брюшины, а проще говоря - пожар в брюшной полости.
Диагноз можно поставить более широкий и емкий - острый живот, но положение к лучшему не изменится. При таких диагнозах, чем раньше сделана операция, тем больший успех. А поэтому больного надо срочно и любыми путями доставить в районную больницу, до которой сорок пять километров уже почти заваленной снегом проселочной дороги.
Евгений Андреевич, установив этот грозный, зловещий диагноз, внутренне весь съежился, напрягся, готовясь к самому худшему, потому что только он один пока ясно и отчетливо представлял, какая трагедия нависла сейчас над этим больным. Именно сейчас, когда из-за начинающейся пурги неизвестно, удастся ли быстро отвезти его в больницу - через какой-нибудь час-два так закрутит, что никакой машиной не пробьешься... Да и на чем везти? Рабочий день закончился. Люди кто в бане, кто в клубе, кто в пивном баре... Где и у кого искать машину? Да и кто осмелится поехать?.. А, может, поездом, если еще не завалило пути?
-0-о-х-х, бол-лит, - с глухим стоном, сквозь зубы судорожно произнес больной. - Ж-жив-вот... б-б-бол-лит.
-Никита, дорогой, потерпи еще немного, потерпи, - подбадривающе сказал доктор. - Теперь в этой боли наша надежда. Затихнет - плохи дела, - повернулся к стоявшей рядом женщине с застывшим вопросительным выражением лица и, понизив голос, торопливо продолжал: - Положение очень серьезное. Его надо везти в город. Обязательно! Иначе... В общем... я попытаюсь найти какой-нибудь транспорт, а его пока одевайте, да потеплее.
Дети цепко прильнули к матери, продолжавшей стоять с растерянным видом возле кровати: они чувствовали, что с отцом происходит что-то страшное, и вот-вот готовы были расплакаться.
Евгений Андреевич, застегиваясь на ходу, быстро выбежал из дому. На дворе стояла уже непроглядная темень, и после яркого света глаза ему как будто залепило чем-то черным, и вслепую пришлось выбираться через сугробы на улицу. Дорогу еще не завалило после недавней расчистки и он, прикрывая лицо поднятым воротником, бегом направился на базу геологов. Сейчас только они могли помочь ему: у них был вездеход, а это, пожалуй, самая подходящая машина в данный момент…
В полевом вагончике одиноко сидел за столом и отчаянно дымил сигаретой начальник геологоразведочной экспедиции Владимир Иванович. Доктор прямо с порога начал кратко объяснять ему создавшееся положение с больным. Увидев телефон, быстро позвонил дежурному по станции, спросил, не ожидают ли они подхода какого-нибудь поезда. Через минуту, кладя трубку, уныло проговорил:
- Вот так... Недавно ушел туда состав. Эх-х, чуток бы пораньше!.. А пока ничего движущегося у них нет. Ближайший товарняк только через два часа. И то, если пробьется с юга - там уже занесло дорогу и ждут, когда пройдет снегоочиститель... Проклятье!.. Что делать, а?.. Только на ваш вездеход теперь и надежда, Владимир Иванович... Выручайте!
-А ты слыхал, передавали штормовое предупреждение?.. Сильнейший циклон идет на нас с Японии.
-Пока дойдет - доедем.
-Нет, ты не подумай, что мне жаль машины, - встрепенулся Владимир Иванович. - Ни в коем разе!.. Но у меня нет ее сейчас: повезли смену на буровою, понимаешь, - сказал и глянул на часы, как бы что-то прикидывая в уме. - Но они вот-вот должны вернуться: оттуда людей привезти. Я, собственно, их и жду, поэтому и торчу здесь. Подожди!.. Сейчас подкатят. Сразу же и поедешь, о чем разговор, - затянулся сигаретой, прокашлялся, и как бы вспомнив, добавил: - Правда, водитель там мерзкий тип, но... посмотрим, может, уломаем... Да ты садись, садись, не нервничай! Минут через пятьдесят будете на месте. Спокойней! Только... назад-то вот как, а? Во где загвоздка.
Доктору казалось, что пролетело уже много времени, но, глянув на часы, удивился, что всего полчаса прошло с тех пор, как он выбежал из больницы. Время для него утратило реальное измерение, растянувшись в своем стремительном беге. И он торопил его: ему хотелось скорее везти больного, что-то делать для его спасения, а не сидеть и ждать. И он будто забыл, что у него сегодня праздничный вечер, что дома его уже с нетерпением ждут любимая жена и гости. Все его мысли сейчас были заняты одним: не дать болезни разгореться, затормозить процесс, если вездеход вдруг совсем не придет сегодня и больной останется на месте. Но все же позвонил в больницу, предупредил Полину Архиповну, что повезет Никиту в город на операцию, попросил вложить в чемоданчик неотложной помощи большие простерилизованые шприцы, каких добавить медикаментов и принести все на квартиру к больному.
В это время с улицы, наконец, донесся приближающийся рокот мотора, во двор медленно вкатился с глухим ревом сплошь облепленный снегом вездеход и замер посредине. Немного погодя в вагончик вошел высокий, в черном засаленном полушубке мужчина средних лет. Владимир Иванович, ответив на его приветствие, тут же предложил ему отвезти в город тяжелобольного и как можно быстрее.
-Да что вы, Владимир Иванович?! - испуганно шарахнулся водитель, удивленно тараща глаза. - Собак в такую погоду не выгоняют из дому, а вы посылаете везти кого-то за сорок верст. Не-е!.. Я свое отработал с лихвой. Цельную неделю вкалывал, как проклятый...
-Оплата вдвойне и отгул, - перебивая, коротко сказал начальник экспедиции, вопросительно посмотрел на водителя и тут же добавил: – Заплачу втройне с отгулом, ну? Решайся быстрей!
Тот стоял насупившись, будто колебался.
-Здесь больной к утру может умереть, - нарушая тишину, заговорил Евгений Андреевич, - и дети его...
-Не-не, не поеду!- прерывая доктора, решительно вдруг выкрикнул водитель. - Сейчас еле пробился, а то такую даль переть. Не! Хватит! Все! И у меня дети есть!
-А совесть у вас есть? – вдруг резко, с негодованием спросил Евгений Андреевич.
-Есть, есть совесть! Есть! - взорвался тот. - А рисковать за кого-то своей шкурой - черта с два! Моих детей кормить вы не будете... Вы врач, вот и лечите. За это и получаете свои гроши, - и, швырнув на стол какие-то бумаги, быстро выскочил из вагончика, сильно хлопнув дверью.
-С-скотина! - презрительно выдавил Владимир Иванович, рывком поднимаясь из-за стола. - Пошли к ребятам в общагу. Быстрее!.. Пока еще не загуляли. Запьют – кранты: ничем не смогу помочь…
Общежитие - отремонтированная изба, арендованная у поселкового Совета геологоразведкой, находилась напротив базы через дорогу. В большой разгороженной комнате было шумно и многолюдно: весело и суетливо переодевались те, кого только что привезли с буровой. Длинный стол посредине был обильно завален бутылками с водкой и напитками, консервными банками и стаканами, хлебом и какими-то свертками.
Невысокий щупловатый мужичок в грубом свитере с закатанными рукавами ловко орудовал у стола: большим охотничьим ножом открывал консервы, резал хлеб и сало. На плите что-то жарилось в двух больших сковородах.
-Мужики! - зычно крикнул с порога начальник экспедиции.- Срочно надо доставить больного в город. Человек умирает!.. Кто поедет на вездеходе?
Все притихли, застыли на своих местах.
-Оплачу вдвойне и день отгула дам!... Ну!.. Кто?.. По быстрому туда и назад. И все дела.
-Больной пока корчится от боли, но спасение его только в операции, -торопливо, взволнованно заговорил доктор, пытаясь кратко и доходчиво объяснить, для чего потребовалась такая срочность. - К утру он может умереть здесь…
Наступило тягостное неловкое молчание. Все будто замерли, выжидательно поглядывая друг на друга. Только с плиты доносилось сильное раздражающее шкворчанье, наполняя комнату вкусными аппетитными запахами.
Такая инертность и равнодушие к чужой беде, чужой жизни здоровых, крепких мужиков ошеломили доктора, казались ему непостижимыми. Почему надо еще уговаривать их, думал он, помочь, только помочь врачу отвезти больного, чтоб спасти его от смерти? Неужели, чтоб сочувствовать и помогать другому человеку в беде, надо, чтоб каждого хватила за горло своя болезнь и горе, своя нестерпимая боль? Чтоб каждый на собственной шкуре испытал беспомощное одиночество и отчаянье, жуткую безысходность и обреченность, полную безучастность и непонимание окружающих, когда могут помочь, но не хотят по каким-то мелочным причинам. И человек понемногу умирает, со щемящей душевной болью воспринимая свою отторженность, выброшенность из людского общества.
-Да человек же умирает!.. Человек! - с отчаяньем выкрикнул Евгений Андреевич. - А вы мнетесь, боитесь чего-то. Пурга только начинается, и если не тянуть - успеем проскочить.
От топившейся рядом плиты полыхало жаром, и он чувствовал, как тает в ботинках набившийся снег и холодной влагой стекает к пальцам, и ноги как будто набухают, тяжелеют.
-Как тревога, так до бога, - нарушая удручающее молчание, с ехидцей произнес высокий худой парень в темном костюме, стоявший у окна. - Как приспичит кого везти, так ищут скорей шоферюгу. И сразу на сознательность давят, - прищурившись, скривил презрительную гримасу: - А то иначе людей не проймешь, да?.. Ну и ловкачи!.. Научились, однако…
-А ты помалкивай, да не выступай тут! - грозно осадил его начальник экспедиции. - Не тебя, забулдыгу, спрашивают и не суй свой нос куда не следует!.. Без тебя разберемся уж как-нибудь! Без твоих комментариев.
-Вы ж ко всем обратились, - невозмутимо и вызывающе продолжал тот, - значит и ко мне. Я и высказываю свое мнение. И уверен, все так думают, но молчат, как обычно, поджав хвосты перед начальником.
Владимир Иванович тихо пригрозил: «Ну погоди у меня со своим мнением!» - и подошел ближе к столу.
-Да хватит запугивать, хватит! - взорвался парень, будто собирался ругаться с начальником при всех. - Мне плевать теперь на ваши угрозы! Только и знаете угрожать кулаком да увольнением. Меня уже не запугаете: ухожу от вас ко всем чертям.
Наступила тишина.
-Гаврилыч!.. Сможешь? - глухо и неуверенно, будто с последней надеждой на безотказность, не обращая внимания на молодого скандалиста, обратился Владимир Иванович к широкоплечему грузному мужчине, сидевшему за столом напротив.
Мужчина как-то туповато поглядывал то на начальника, то на доктора, то на свои огромные кулаки, как две гири лежавшие перед ним на столе, между которыми сиротливо поблескивал пустой граненый стакан.
-Иваныч!.. Ты же знаешь, - заговорил он сбивчиво и торопливо. - Я ж никогда... никогда тебя... тово... не... этово… Ежли я... Ну, ежли надо... то сам знаешь... значит, надо и точка!.. Поехали! – и, стукнув слегка по столу кулаком, стал тяжело подниматься, но вдруг шатнулся в сторону и грузно осел на стул. С виноватой ухмылкой на пунцовом лоснящемся лице посмотрел на Владимира Ивановича и снова добродушно затараторил: - Щас, щас, Иваныч… Встанем и поедем. Щас пройдет... Повело маненько после стакана водки. Щас будет полный ажур!
-После двух, - резко поправил его все тот же агрессивно настроенный парень у окна. – Да почти без закуси.
Гаврилыч тяжело повернулся к нему всем своим квадратным телом, укоризненно покачал головой и с сожалением сказал:
-Не-нехороший ты человек, Андрюха!.. Не-е-е!.. Кто за яз-я-язык тянет та?.. А-а?.. Редиска ты, Анд-дрей,- вновь повернулся к Владимиру Ивановичу и с обычной пьяной уверенностью и болтливостью продолжал, спотыкаясь на словах: - Щас п-п-поедем... Иваныч... щас… С-с-сказал - точка!.. Щас я…
-Ладно, Гаврилыч, ладно... Отдыхай, любезный, отдыхай - с явным сожалением и досадой осадил его Владимир Иванович. - Сейчас не тот случай, чтоб в таком состоянии ехать… Отдыхай! Ничего, ничего. Найдем кого-нибудь. Успокойся!
-Иваныч!.. Ну, ежли надо, значит… поеду, - с обидой настырно тянул свое хмельной Гаврилыч. – Ну, в-выпил ма-ма-ненько… Так что?!.. Ехать не могу?!.. Я ж тово...я ж…
-Хорошо, хорошо! Выпил, значит, отдыхай! Сегодня выходной. Все! Разговор окончен! - Владимир Иванович, рубанув воздух рукой, повернулся к остальным, - Ну, так что? Так и нет больше смелых, а?
Доктор с ненавистью смотрел на скандального парня, продолжавшего праздно стоять у окна со скрещенными на груди руками и кривившего в надменной ухмылке губы.
Он же, гад, смеется надо мной, издевается, подумал Евгений Андреевич. Утонченно мстит, сволочь, торжествует, что настал его час... Если кто и подумывал вначале ехать, так он же собьет с толку своей демагогией… Ну и подонок! Врезать бы в морду, чтоб заткнулся, гад.
Они смотрели друг на друга прищуренными, ненавидящими глазами, будто взглядами пытались досказать один другому то, что не успели во время их недавней стычки.
... Около месяца назад сюда же, в общежитие, доктора вызвали к внезапно заболевшему работнику.
-Доктор!.. Посмотри-ка этого типа, - извиняющимся тоном, возбужденно и предупредительно попросил Владимир Иванович - ему тоже сообщили о заболевшем и он примчался в общежитие разобраться. - Три дня, понимаешь, пьянствовал, пропился до копейки. Так сегодня, прохиндей, чтоб опять не идти на работу, нажрался, понимаешь, какой-то гадости... Вот хлопцы, говорят, видели, - и показал на толпящихся возле кровати свободных от вахты обеспокоенных мужиков.
На кровати сидел вопросительным знаком этот самый долговязый Андрей, обхватив голову грязными руками, осунувшийся, бледный, как полотно, в измятом заляпанном спортивном костюме и в заскорузлых носках и тихонько страдальчески подвывал, слегка раскачиваясь. Вид был заупокойный, не такой агрессивно бравый, как сейчас.
Евгений Андреевич подошел к нему, осторожно поднял его голову за подбородок и тихо, внятно спросил дружелюбно:
-Ну, что пил и где болит?.. Можешь сказать или показать?
-Ни-че-го не пил, - шепелявя из-за пузырящейся на губах слюны с какими-то белыми прожилками, вяло и прерывисто заговорил Андрей, - Я боль-ной... жи-вот... тош-нит... Не-мо-гу... работать... Го-во-рю... не могу! - и с силой рванув, опустил голову на руки, бормоча что-то злобное.
-Так пил он или нет? - недоуменно обратился ко всем сразу Евгений Андреевич.- Кто видел?
-Ну, доктор, сами ж видели, - отозвалось несколько голосов, а стоявший ближе всех невысокий, широкоплечий моторист Антон живо начал объяснять:
-Час назад был вроде нормальный, ну так... с хорошего бодуна. А потом зашел радист... того тоже трясло всего. Чего-то намешали в стаканах, втихаря хлобыснули и все... Тот ушел обалделый, а этот вскорости начал хрипеть да корчиться от боли. Того и гляди, коньки отбросит... Ну и давай к вам звонить - спасать чудака надо.
-Ничего я не пил!.. Не пил, говорю! - истошно взревел Андрей, настороженным взглядом следя за доктором. - Не пил! Ясно?
Из его открытого рта обильно вытекала очень уж подозрительная слюна и он сплевывал ее прямо на пол с надрывным стоном.На полу вокруг ног красовались обильные плевки какого-то беловатого цвета.
Доктор тщательно осмотрел его, определил острое отравление организма и с помощью парней сделал сопротивляющемуся, ругающемуся матом Андрею промывание желудка. К величайшему изумлению всех, вместе с хлынувшей изо рта водой в таз вылетел большой белый тестоватый сгусток - почти полтюбика зубной пасты.
-Ах ты, скотина! - наливаясь гневом, выругался начальник экспедиции. - Так ты вон уже какую гадость лакаешь?!.. Ну! Я тебе устрою, погоди, богодул проклятый... Ты у меня попьешь! Попьешь, стервец!
Парни вокруг хохотали, глядя на обескураженного, растерянного и какого-то беспомощного вдруг Андрея. Доктор пристально и недоуменно рассматривал комок пасты в тазу - такую причину отравления видел впервые и спокойно сказал:
-На сегодняшний день я могу дать ему только бытовую справку, если захочет... А в общем-то он трудоспособный, - и добавил категорически: - Работать может без всяких дураков. А пока часик-другой пусть отлежится.
Оживший вдруг Андрей с ненавистью смотрел на доктора, требовал положенного ему лечения и больничный лист.
-Вот что, милейший! - резко сказал Евгений Андреевич, собравшись уходить. - Пьянство и разгильдяйство больничными не прикрывают. Понял?.. Работать надо!
Андрей, впадая в истерику, начал ругаться, угрожать доктору, но парни, смеясь, энергично ткнули его лицом в подушки и он, прохрипев еще что-то злобное, замолк...
И вот теперь они впервые встретились с тех пор, но сейчас в помощи, хотя и не для себя лично, нуждался врач. И казалось, что Андрей ликует в своем злорадстве.
Владимир Иванович взял доктора за плечо и, направляясь к выходу, извиняющимся тоном, обнадеживающе сказал:
-Не отчаивайся, доктор. Есть и запасной вариант... Бежим в конец поселка: там еще один наш шофер живет, - и рывком распахнул дверь.
-Дохлый номер! - хлестнул их сзади язвительный голос. - У него жена сегодня родила сына, он с обеда уже в отрубе.
Как выстрел в спину - и рухнула последняя надежда.
-Чтоб тебе язык отсох, богодул проклятый, – мгновенно остановившись и медленно прикрывая дверь, вполголоса с отчаяньем выпалил Владимир Иванович, резко повернулся к толпящимся в удручающем молчании работягам и выкрикнул в ярости:
-Да неужто средь вас мужиков нет?.. Одни слюнтяи да хлюпики?.. Неужто все уже успели нажраться водки?- обвел всех тяжелым взглядом и грозно.- Я спрашиваю: уже все в отрубе?!
И будто в ответ, на дворе загрохотало, завыло, заухало и протяжно загудело в трубе, выбивая в комнату дым из плиты и заполняя ее запахом гари и подгорающего на сковородах мяса.
Продолжение следует.