Молодая женщина, к которой он, мягко говоря, был неравнодушен, часто назначала ему встречи на чьих-то похоронах. На что она этим намекала, он никогда не задумывался, а лишь с надеждой приходил на кладбище, ища её радостными глазами среди поникших горем присутствующих. Всё лицо его сияло от предчувствия встречи со своей мечтой. Он не в состоянии был скрыть охватывающую его усладу после её, как всегда, неожиданного звонка. Он не осознавал, впрочем, как и любой влюблённый, и потому не мог понять, почему окружающие скорбящие люди иногда смотрели на него с явной укоризной и невольным осуждением. Его неуловимая мечта, как правило, на похороны не приходила, но и это его никогда не обескураживало. При одной только мысли, что он хотя бы украдкой сможет вдоволь насмотреться на её естество, окрыленный, он готов был примчаться не только в такое безрадостное место на земле. Грешно сказать, но он был благодарен покойникам за то, что они уходили в мир иной. Потому что вот это их деяние всегда служило причиной того, что она вспоминала о его существовании, звонила ему, и он мог хотя бы по телефону иногда слышать её неповторимый голос. Этот манящий тембр её чарующего голоса, для его слуха был самым изумительным на свете, будоражил исстрадавшуюся душу, отрывал от любых дел и мыслей и гнал уже такое немолодое тело туда, где символам жизни нет места, где царствуют скорбь и упокоение.
За время этих несостоявшихся свиданий его мозг самостоятельно без его осознанного участия запомнил молитву Кадишь, которую каждый раз, при прощании с усопшим, произносил раввин. А многочисленные родственники покойных, не зная подоплёки присутствия его на похоронах, всё-таки были благодарны ему за то, что он своим участием в ритуальном процессе
уважил память о покойном, а раввин был доволен тем, что только уже своим присутствием на кладбище он гарантировал миньян, который требуется евреям для чтения молитвы Кадишь. К тому же этим он непроизвольно, но постоянно исполнял одну из главных заповедей евреев.