Пот заливал глаза, и Черкас сдернул с голову шапку. Его некогда буйный чуб, слипшийся теперь от пота, безвольно упал на ворот. Казаку было плохо. Очень плохо…
Черкас покачнулся в седле, но удержался каким-то чудом. Он вдруг с содроганием вспомнил момент битвы, когда получил удар обломком копья в живот, и скрипнул зубами. Лях, удар которого он отбил саблею, не бросил обрубок, а изо всех сил ударил им Черкаса, едва не сбив с коня. Черкас, срубив ляха, не почувствовал боли в горячке боя… Он ощутил ее потом. Под вечер. Его вырвало водой, ковш которой он испил после боя, когда казаки ушли с гребли в степь и встали лагерем у криницы. А потом, когда двинулись в Сечь, Черкас свалился без памяти с коня.
- Иди, хлопче, к Каменным могилам, - сказал ему дед Довгий – врачеватель казачий. – Иди через Змеиный Лог, там есть тропка. У могил ты найдешь лес небольшой. Там твое спасение. А я не смогу тебя поставить на ноги, бо у тебя внутрях кровь кипит от удара, ляхом причиненного.
Казак скакал трое суток, проваливаясь иногда в глубокий омут забытья, и позволяя коню вольно блукать по степи. Потом он приходил в сознание, и ему вновь и вновь приходилось отыскивать в высоких травах утерянную конем тропу. И вот перед ним Змеиный Лог: яркая, будто писаная иконописцем зелень с густыми тенями, уходящая в овраг, обрезы которого были выложены скальными выходами.
Черкас тронул поводья, и Янычар стал медленно спускаться в лог, осыпая копытами мелкие камешки. Под деревьями Черкасу пришлось пригнуться к гриве коня, уходя из-под низко нависающих веток. Он хотел отвести ветку рукой и… вздрогнул: ветка посмотрела на него маленькими блестящими бусинками глаз и зашипела, проворно исчезая в зелени. Черкас проследил взглядом за древесной гадюкой, то появлявшейся, то исчезавшей в кроне дерева, и увидел птичье гнездо. Змея взбиралась на дерево, чтобы полакомиться птичьими яйцами.
Янычар покосился на него лиловым глазом, как бы предупреждая об опасности дальнейшего пути, но Черкас лишь ласково похлопал коня по потной шее. В глубине лога Янычар пошел медленно и осторожно, ибо змеи здесь попадались на каждом шагу. Черкас прекрасно знал, что такое степная гадюка, и насколько опасен ее укус для казака ли, иль для коня. Несколько раз Черкас замечал черную лесную гадюку, которая при нападении выбрасывала голову так быстро, что на небольшом расстоянии даже быстрая сойка не успевала взлететь. Ни одно живое существо не могло выжить после укуса черной змеи.
Заметив ключ, бивший из каменной расщелины, Черкас остановил Янычара, чтобы наполнить давно уже пустующую баклагу. Его качнуло от слабости – Черкас ничего не ел на протяжении всего пути. Его мутило даже от мысли о пище. Он нагнулся над хрустально чистой водой, подставив баклагу под струю живительной влаги. Убаюкивающее журчание ручейка едва не сыграло с ним злую шутку… Он встал коленом на камень и не услышал тихого шипения, раздавшегося прямо у его колена. Янычар привлек его внимание громким ржанием, и Черкас, встрепенувшись, увидел прямо у своего колена округлую головку гадюки, уже поднимающейся для броска. Казак отступил назад, и гадюка исчезла.
Быстро темнело, но ночевать в логу нечего было и думать. Нужно было скорей выбираться на степной простор, и Черкас, с трудом взобравшись в седло, погнал Янычара легким наметом. Уже на выходе из лога Янычар вдруг взбрыкнул и пошел боком, тонко заржав. Черкас оглянулся – от тропы неспешно отползала черная гадюка, поблескивая чешуей в лучах заходящего солнца.
Заночевали в степи, у небольшой рощицы. Черкас раскинул на земле епанчу, бросив под голову седло. Янычар фыркнул и отошел в сторонку.
Казак проснулся с рассветом. Янычар лежал на боку, тяжело поводя запавшими вдруг боками. Тревожное предчувствие больно кольнуло под ребрами, и Черкас на негнущихся ногах пошел к коню… С первого взгляда он понял, что конь умирает. Видно, успела, таки ухватить его черная гадина на тропе. Янычар печально взглянул на хозяина и… помер.
Черкас долго сидел над Янычаром, тихонько подвывая от горя и раскачиваясь туловом, прощаясь…
Дальше казаку пришлось идти пешком. Тропа теперь круто уходила вверх. Начиналась земля Каменных могил. «Глаза Хозяина гор будут следить за тобой, - вспомнил Черкас слова деда Довгого. - Остерегайся разгневать его! Ты вошел в его дом. Смиренно прими его обычаи, и он не причинит тебе зла».
Скоро Черкасу пришлось идти по лесу, и ему стали чудиться шорохи за спиной, в чаще. Какая-то тень промелькнула в зарослях, лишь глаза сверкнули огоньками.
Черкас не увидел опасность, - он почувствовал ее дыхание кожей... Какая-то гора выросла прямо на его пути, всего-то в пяти-шести саженях. Но почему она шевелится? Гора вдруг расправила широченные плечи, и Черкас увидел два злобных глаза, плеснувшие в него янтарными брызгами. Это не были глаза зверя, но и человеческими они быть не могли. Черкас не стал раздумывать, что за существо стоит пред ним, а выхватил из-за пояса пистоль, взведя курок.
В тот самый миг Черкас вспомнил наставление деда… Он убрал пистоль за пояс и поднял обе руки ладонями вверх.
- Я не пришел со злом! – как можно добродушней произнес казак. – Дай мне пройти и я не потревожу тебя больше.
Существо в ответ издало громоподобный рык, но с тропы не ушло.
- Прошу, добродий! – проникновенно сказал Черкас. – Дай мне возможность идти дальше, ибо шибко я пораненный. Коль не добреду до поляны, о какой дед Довгий сказывал, то здесь, у ног твоих и окочурюся!
Существо нерешительно зарычало и попятилось. Огласив напослед окрестный лес грозным ревом, оно поднялось, и Черкас поразился его размерам. Существо было ростом не менее двух с половиной саженей. Метнув на казака злобный взгляд, от которого мурашки пробежали по его коже, оно в мгновенье ока исчезло в лесу.
Вконец обессиленный Черкас уселся прямо на землю, - ноги не держали его. Вновь резкая боль рванула его внутренности. Тихо застонав, Черкас повалился набок. Он пытался удержать сознание, но слишком много душевных и телесных сил отнял у него этот день. Казак рухнул в беспамятство…
Когда он пришел в себя, солнце уже клонилось к закату. Черкас удивленно огляделся: каким-то образом он выбрался из лесу и оказался почти у вершины каменного города мертвых. Вдалеке уже виднелись каменные столбы и накрывающие их каменные плиты – могилы великанов, о коих сказывал ему дед Довгий. У него не было сил идти дальше и, бросив наземь епанчу, Черкас забылся тревожным сном. Снился ему дед Довгий. «Ты проведешь ночь в виду могил, и Хозяин гор проведет ее рядом с тобой, не видимый тебе, - говорил дед, щуря глаза, выгоревшие до светло-голубого цвета под степным солнцем. – Пред рассветом ты продолжишь свой путь. Взойдя на гору, ты увидишь поляну…»
Небо только-только обозначило рассвет полоской тускло-серого цвета над камнями, а Черкас, чувствуя, как быстро покидают его силы и стремясь поскорее добраться до места, уже отправился в путь. Ему было больно и тяжело, и он бросил свою суму с нехитрыми казацкими пожитками. Затем снял с плеча перевязь с саблей и кинжалом. У самой вершины он с трудом стащил с себя насквозь пропотевшую свитку и сбросил сапоги. Широченные казацкие штаны, сшитые из алого сукна, быстро намокнув от обильной росы, выпавшей на травы, теперь мешали ему идти, и он скинул и их. Совершенно нагой поднялся Черкас на гору и увидел поляну в тот миг, когда солнце показало свой край из-за ближайшего камня. И враз вся поляна заискрилась, заиграла яхонтами и смарагдами так, что стало больно глазам. Исчерпавший последний запас сил, казак упал лицом в эти драгоценные розбрызги и прямо перед взором его оказались крупные ягоды земляники, кровью горевшие в смарагдовых травах. Черкас дотянулся до ягоды пересохшими губами и сорвал ее, проглотив не разжевывая. Он полз по прохладной росе, весь покрытый мелкими каплями, словно алмазами, срывая губами ягоды, пока не почувствовал тяжесть в желудке. И странное дело – вдруг отступила боль. Черкас перевернулся на спину, подставив лицо зарождающемуся в высоком небе светилу. Он не ощущал холода от росных трав, от земли, от прохлады раннего утра. Ему вдруг стало настолько покойно, что он уже не хотел подниматься…
Черкас долго лежал в траве, чувствуя, как возвращаются к нему силы. Лежал, пока не поймал на себе тяжелый взгляд… Скосив глаза, казак увидел черную тень у каменной плиты и все тот же пронизывающий взгляд уперся в его зрачки. Черкас приподнял голову.
- Благодарю тебя! – сказал он негромко. – За то, что допустил меня сюда!
Его вдруг плетью обожгла догадка… Не это ли чудище вынесло его из лесу и притащило до границы каменных могил? Да нет, не может того быть! Но тогда каким образом он, в беспамятстве пребывая, смог выбраться из лесу?
Черкас вновь посмотрел в сторону странного существа, но за камнем никого не увидел…
- Чудеса! – вслух промолвил Черкас и легко вскочил на ноги.
Он прошел за камни, надеясь найти там обладателя обжигающего взгляда, но нашел только глубокие следы босых ног в мягкой земле, влажной от росы. Следы были похожи на его собственные, только в два раза больше. Черкас прислонил ладонь к камню. В том месте, где сидело существо, камень был еще теплым…
- Чудеса! – повторил Черкас и опустился на корточки.
Он снова срывал ягоды губами, не решаясь прикоснуться к ним руками, будто боясь осквернить землянички своим прикосновением. Теперь он уже разжевывал их, ощущая брызги сока во рту и какую-то особую сладость. Только сейчас он обратил внимание, что листья земляники по краям окантованы рыжеватым цветом, а земля под ними тоже имеет рыжеватый окрас.
Насытившись, Черкас сходил за своей одеждой. И только саблю не решился нести с собой на заветную поляну. Перевязь Черкас до поры спрятал в камнях…
********************
В течение дня Черкас еще несколько раз принимался за трапезу, постепенно насыщаясь сладкими ягодами. Он помнил наказ деда Довгого, что должен прожить на поляне три дня, питаясь одними только ягодами.
День, между тем, клонился к вечеру, и надо было думать о ночлеге. Черкас вышел к камням, у которых видел поутру Хозяина, и громко крикнул:
- Эй, Хозяин горы, дозволь мне заночевать в твоих владеньях! Клянусь, не потревожу здесь ни единого камешка! А ягоды, что ж? Одну съем, взавтре две новых вырастут!
Еще дважды прокричал Черкас свою просьбу. Эхо далеко разнесло его слова, но ответом была тишина, полненная только пением птиц да шорохом ветра в кронах деревьев.
- Что ж, не дозволяешь, значит? – упавшим голосом спросил Черкас, не надеясь уже услышать ответ.
Он неожиданно появился, как и вчера, из ниоткуда. Просто возник в пяти саженях от Черкаса: все такой же набыченый, сгорбленный, с могучими руками, свисающими ниже колен. Теперь Черкас смог рассмотреть Хозяина…
Конечно, он не был человеком… Когда казаки в прошлом годе ходили в поход «за зипунами» в турецкий Трабзон, Черкас видел в клетке, во дворце богатого турка животное, и дед Довгий, который знал все обо всем, сказал, что это «облезьян». Хотя имя у него было самое, что ни на есть казацкое, - звали «облезьяна» Гаврилой. Существо, стоявшее сейчас перед ним, было очень похоже на того самого Гаврилу, только шерсть на его теле была гораздо короче и не черная, а рыжевато-серая. И ростом Хозяин превосходил Гаврилу вдвое.
- Так что скажешь, Хозяин? – Черкас не сказал бы, что он боится Хозяина, но звериная мощь, исходящая от сгорбленной фигуры, от низко посаженной головы с покатым лбом и необъятность плеч заставляли уважать его.
Некоторое время Хозяин пристально разглядывал пришельца, и глаза его уже не метали молнии. Он медленно, как бы нехотя распрямился и, пробурчав что-то на своем языке, махнул казаку рукой, приглашая следовать за ним. Шел он вразвалку, как ходят казаки после долгого похода в турецкие земли, когда неделями не сходили они на берег.
Хозяин провел Черкаса через каменное плато и начал спускаться вниз по крутой, едва заметной тропке. Там, внизу опять начинался лес, и у самой его опушки журчал серебристыми струями родник.
Хозяин указал Черкасу на родник и, припав к струе долго и жадно пил воду. Крякнув, Хозяин опустил руку в воду и что-то там нашарил. Когда он протянул руку Черкасу, тот увидел на неожиданно чистой ладони, которая ничем, кроме гигантского размера, не отличалась от его собственной, серовато-серебристый кусок металла.
- Серебро! – ахнул Черкас. – Самородное серебро!
- Сыррр-рр-рбро! – повторил за ним Хозяин, раскатывая рычание в звуки.
- Так и есть! – обрадовался Черкас. – Так ты и говорить можешь?!
- Мм-м-о-ээ-эшь! – снова повторил Хозяин, и его уста, до самых губ заросшие шерстью, тронуло какое-то подобие улыбки.
Черкас припал к роднику и долго, с наслаждением пил воду, обладающую каким-то необычным сладковатым вкусом.
Потом Хозяин отвел его наверх и указал небольшую пещеру в камнях. Там уже лежал приготовленный кем-то хворост и кресало с трутом. Хозяин сидел рядом с пещерой и что-то бурчал, растягивая звуки так, что его бурчание весьма отдаленно напоминало пение. Но как только Черкас раздул огонь, Хозяин мгновенно исчез, растворившись в падающем на землю тумане.
Ночью казаку опять стало плохо. Он долго ворочался, корчась от боли, пытаясь найти положение тела, в котором он мог бы хоть чуть-чуть успокоить боль. Забывшись в липком беспамятстве, он не видел, как пришел Хозяин. Разбудил Черкаса его же собственный протяжный стон. Он приподнялся на локте и осмотрелся. Костер тлел малиновыми огоньками, а подле него сидел Хозяин. У его ног стоял какой-то черепок с водой, и Хозяин, смачивая в нем невесть откуда добытую холстину, отирал ею лицо и грудь Черкаса, покрытые крупными каплями пота.
Черкас с трудом поднял руку и прикоснулся ко лбу. От него несло жаром, будто от печки.
Хозяин пробурчал что-то и уложил его руку вдоль тулова. Смочив холстину, он положил ее на горячий лоб Черкаса, и, раскачиваясь, затянул опять свою бесконечную песню…
Черкас провалился то ли в сон, то ли в беспамятство…
Скоро трава стала мокрой от росы, а по земле потянул сырой холодок. Хозяин ушел в лес и принес охапку сушняка, который стал подбрасывать в костер. Он вытряхнул за землю котомку казака и, найдя епанчу, накрыл ею Черкаса, заботливо подоткнув края под разгоряченное тело. И снова запел, раскачиваясь, свою заунывную песню...
Первые розовые лучи солнца пробились сквозь листву, пробежали по траве, и Черкас проснулся.
Хозяин все так же сидел подле него, и его глаза с участием смотрели на казака.
Черкас отбросил епанчу и заставил себя подняться. Прямо перед ним сверкнули кровавые капельки земляники: словно кто-то сильно поранился и на травы брызнула кровь.
Хозяин тоже встал и вытряхнул Черкаса из сорочки. Штаны казак снял сам. Хозяин легонько подтолкнул казака, и тот упал в траву, дернувшись всем телом от пробившего его озноба. Он ползал по поляне и ел сладкие ягоды. Ползал и ел. Потом ходил к роднику и пил воду. Отдыхал на солнышке и снова припадал губами к земле…
Вторая ночь прошла более спокойно, хотя боли в животе не оставляли казака, хоть и стали не столь резкими. Но… пот больше не заливал его лицо, и не искажали его судороги невыносимой боли.
Три дня и три ночи провел казак на поляне. Утром четвертого дня он проснулся и… почувствовал, что какими бы сильными не были повреждения в его животе, они больше не угрожают его жизни. Он впервые за несколько дней после ранения услышал птиц и увидел небо.
Хозяин горы все это время не отходил от него ни на шаг, угадывая каждое его желание.
- Как же мне благодарить тебя? – спросил Черкас, прощаясь.
Хозяин отрицательно помотал головой и сунул Черкасу холстину, в коей завернуто было что-то тяжелое.
- Серебро? – догадался Черкас.
- Срр-рр-бро! – радостно закивал головой Хозяин.
- Я приду к тебе еще! – пообещал Черкас и смутился, зная, что вряд ли выполнит свое обещание.
Хозяин изменился в лице, враз набычившись.
- Прости, а?! – Черкас тронул Хозяина за руку. – Я постараюсь придти. Но я же казак! Меня могут убить в любой день и час! Ты прости меня!
Хозяин развернул Черкаса легко, словно пушинку, и подтолкнул его к тропинке.
Уже внизу, у курганов Черкас оглянулся.
Хозяин горы стоял на вершине, глядя ему вослед.