Мой рот открылся от изумления, когда я увидел у ворот Зацепского рынка огромные корзины набитые ползающими зелёными раками. Мне было лет пять, и я никогда не видел столько деревенского товара. Мама что-то покупала, звонко щёлкая кошельком. Дядьки в больших кепках тихонечко предлагали газетные кульки с лавровым листом и сразу же прятали их за пазуху. Длинные ряды прилавков звонко потрескивали на солнце жестяными крышами. Мама вела меня вдоль рядов с мешками пшеницы, овса, махорки, сушёных грибов и ягод. Согнутые старушки, не стесняясь, подбирали под прилавками ломаную морковь, упавшую картофелину или луковицу.
Колхозный рынок у Павелецкого вокзала весь пропах деревенскими запахами. Молочные ряды сытно пахли творогом, сметаной, ряженкой и дрожащими варенцами. Деревенские женщины в чёрных цигейковых фуфайках с белыми передниками и нарукавниками, обнимая серебристые бидоны с молоком, разливали мерным половником душистое пенящееся молоко в бидончики покупателей. Но самое таинственное для меня, это жестяные ящики с лампочками внутри и рядами розовых яичек.
Бабушка покрасит их на апрельскую Пасху в луковой шелухе, и мы дома будем биться ими и сразу съедать с крупной солью.
Мама уводит меня от мясных туш, висящих на крючках, к трикотажным палаткам с разноцветными трусами, отрезами ткани, нитками, посудой и игрушками. И пока мама выбирала себе длинные чулки, я взял монетку, закатившуюся за край прилавка. Но мама, больно надавав мне по попе, и вернула продавцу мои три копейки. Мама была потрясена моим бесчестным проступком. Молодой продавец стал заступаться за меня, но мама отчитала его и потащила меня через весь рынок, вдоль высочайшего глухого забора, назад к Павелецкому вокзалу.
Но вскоре мама забыла о воришке, увидев, что какой-то озорник у входа в метро вставил в пасть одному из двух львов дымящийся окурок! Прохожие останавливались около статуи царя зверей и звонко смеялись! Среди толпы ходил здоровенный небритый дед в телогрейке с холщёвой сумкой в руке и негромко окликал идущих на вокзал:
- Варёные, яички. Кому варёные, яички?
Мама моя, хоть и прошла войну, но оставалась по-детски весёлым человеком. Она, передразнивая спекулянта, вдруг заголосила, отвернувшись от людей:
- Сетки, сетки! Кому сетки!?
И спешащие вокруг люди, стали оглядываться по сторонам, ища того, кто же предлагал им столь дефицитные нынче авоськи!?
Мама работала в машинописном бюро машинисткой. Часто оставалась после работы, чтобы хоть немного подработать для семьи. Они с девчонками, видя трудную, послевоенную жизнь честных тружеников, недолюбливали сытых спекулянтов, и, по – молодости, озорно высмеивали их.
Помню солнечный день, когда я, придя из школы, вдруг закричал со двора в раскрытое окно на втором этаже:
- МА!.. Мама!
- Сынок, что случилось? – забеспокоилась мама, выглянув в окно.
- Я две пятёрки получил! – едва сдерживая радость, кричу я и чувствую, как победно развевается у меня на груди пионерский галстук! Я никогда не был пятёрочником, но твёрдым четвёрочником был. И чего я раскричался, не пойму?
- Ах, ты мой золотой! – расцветает в улыбке мама, - Иди скорее, я тебя накормлю! - Не, я к ребятам! – машу я рукой и убегаю к друзьям, бросая свой пятёрочный портфель вместо штанги футбольных ворот. Мы кричим, бьём по звонкому мячу. А в это же время, старушки на лавочке жарко обсуждают машину с дорогой мебелью новых жильцов.
Как часто мама напоминала потом взрослому сыну:
- Жена найдёт себе другого, а мать сыночка никогда.
И почему мы такие неблагодарные, когда взрослеем?