Дионис и другие. Х. Распря богов

               

    Вот, разливая сияние ликом своим ярко-алым, лучезарная Эос-Заря провозвестила сражение. Ополчил громогласный Арес всех индов на битву. Тут же, вооружившись у быстробегущих колесниц, встали инды вокруг повозки Дериадея. Войско же Диониса, не видя своего предводителя-бога, выступило на равнину, однако воины не имели в сердцах должного мужества, чтобы сражаться далее в битве кровавосвирепой; неуверенность и страх витали над боевыми рядами. И не бушевало безумство боя под меднодоспешной грудью ярых вакханок, не вырывалось пены неистовой из тяжкорычащих глоток! Тихо они на бой выступали, и не ударяли дланями в кожи тимпанов и бубнов, не возгоралось над ними пламя факелов эниалийских, пагубным дымом пышущих – будто бы все демоницы в робких жён обратились. Сатиры молчали угрюмо, не слышалось кликов авлоса, в битву бодро зовущих; на поле свирепого боя шли силены* понуро, не рисуя на ликах узоров, кровь знаменующих в схватке, не малевали и алых ликов ложных, пугая недруга в битве, как раньше бывало… Паны уже не пили крови львиц, прокусивши яремные вены зубами, дабы взъярившись, бурно безумствуя, броситься в битву…
 Дериадей свирепый в кровавую бросился схватку, потрясая рогами гривастого шлема; на порядки вакханок и грозный Моррей устремился! Не было Халкомеды среди всей Вакховой рати, чтобы смягчить его ярость… Метал он копейное жало, обагрённое кровью этих воительниц алой. Вдруг дева вступила на поле, где бились мужи-ратоборцы, засияв красотою, крутолукая амазонка в тканых тонких одеждах, блистая полупрозрачным хитоном – так повелела Фетида премудрая, дабы войско Вакха спасти, сраженного ярым безумием. Тут, пораженный видом одной из Харит, пощадил он целых одиннадцать дев безоружных, Моррей ненасытный! Скрутил за спиною белые длани менад, чтобы никто развязать их не мог, цепью единой связал и поволок по земле, как добычу, к тестю Дериадею, чтоб стали рабынями в доме. Не было среди индов героев, подобных Моррею, ибо в могучем сложенье его и в мощи его необорной индов, Геей рождённых, сила вся воплотилась, самородная влилась в мужа сего могучесть Тифона! Он доказал свою доблесть при киликийском Кидне* - с тех пор в киликийских пределах воин Моррей Гераклом Сандом всегда назывался…Всё это было раньше, а теперь в жестоком сраженье копьем беспощадным тиад* он пленил и, торжествуя победу, воскликнул, волю чувствам давая:
- Вот тебе, скиптродержец, для дочери царской добыча: захватил я вакханок, потом  и Вакха поймаю!
Так ответил Моррею Дериадей могучий, царь индов:
- О прекраснодоспешный Моррей! Новой добычей ты нам угождаешь! Коль хочешь, вакханок сам уведи во дворец Хайробии, дабы полнились домы рабынями; что же до Вакха, то я не нуждаюсь в Моррее: несокрушимою цепью сам я скую Диониса, ярмо водрузивши на шею! Только с рабыней своей да не возляжешь на ложе, не заглядись на очи вакханок и белые руки их, дабы дочь моя не ревновала тебя! Я же, лишь целое войско Бромия одолею, в меонийскую землю* вторгнусь, сокровищ несметных награблю, что в струях Пактола находят! До самых пределов Фригии я доберусь, всё серебро алибов в равнинах обильных разграблю, множество слитков увезу в отчизну с собою! После город разрушу, сии семивратные Фивы, дом Семелы надменной спалю, где дымились покои мрачные, не остынув еще от огненных молний супруга!
Так говорил нечестивый владыка, в дар получивши пленниц от храброго зятя, добычу в битве свирепой. Моррей же, одною цепью длани им повязав и выстроив вереницей, вестниц царской победы через весь город повёл. Одних повесили сразу под высокой аркою врат с искусной резьбою, крепко их обхватив удушающей шею верёвкой; иных в пламени жарком погибель настигла; третьих бросили в струи вод, заливших глубины колодцев – туда, где пучинные воды только вручную рабы выкачивают на поверхность…Вот уж из недр подземелья пленниц крик раздаётся, еле видных во тьме, то одна кричит, то другая:
 - Ведала я, что для индов земля и вода словно боги! Правду молва говорила: и та, и другая враждебны равно сейчас для меня, ибо бросили посередине нас меж землей и водою на верную гибель, смерть приключится со мною вот-вот от обеих…
Крикнула так несчастная пленница, и воды обильные тотчас хлынули в горло ее и принесли ей погибель без погребенья.

   Между тем, менад безоружных Моррей толпу провожает через город высокий, погоняя их дротом; словно пастух овец разбежавшихся стадо за ограду сгоняет, сбивая в единую кучу, а подпаски ему помогают окружить сие стадо, чтобы овцы ни единой не отбилось от общей кучи, чтоб ни одна не сбежала в кусты и не затерялась: так и толпу своих пленниц в город высокостенный гонит бурный воитель Моррей беззащитных вакханок, коих в битве свирепой он захватил как добычу. Гонит и мыслит при этом в сердце глубокую думу: если бы в этой добыче жён прекрасных Халкомедея влеклась под игом тяжким и рабским – жёнам этим подобна; чтоб мог он ее принудить, как служанку работу дневную делать, а ночью ложе с ним разделять! И не оставил боле Моррей-копьеборец битвы: Дериадею позволил напасть на женское войско, сам же на ратоборцев Бромия устремился, пылая воинов вражьих низвергнуть в яростной схватке иль в бегство их обратить. Но встала бурная дева, грозной красою блистая, близ башен града высоких, без покрывала…то вращала очами она, то пояс свой распускала на хитоне полупрозрачном – и наслаждался Моррей лицезреньем грудей, тесно прижатых друг к другу под пеплосом девы! Камень взяла Халкомедея округлый, диску подобный, столь огромный, что тяжек бы он оказался и для повозки! Могучей рукою метнула в Моррея; камень взметнулся в воздух, грозный звон издавая, и в умбон* щита он ударил – туда, где образ Хайробии был изваян из золота, во всем подобный сей деве! Изображенья глава надвое раскололась вместе с ободом крепким.
«Счастлив мой щит!» - помыслил Моррей и такие тайные речи молвил себе: «Могучая ты, Халкомеда! Незаходящая Мена! Лик резной Хайробии на щите ты разбила – если б ты горло супруги живой пронзила оружьем!» Так он сказал, устремившись под стены за девою вольной. Вот метнул мимо цели копье боевое – пустилась противница в бегство: ноги ее неустанно над землею мелькают, а ветерок поднимает кольца волос, обнажая шею, вызывая зависть Селены…Следом мчится Моррей, вьщимся по ветру шлейфом волос ненасытно любуясь – за Халкомедою гнался он так, и речи такие изливались из уст молящих Моррея:
- Остановись, Халкомеда, для битвы любовной останься! Ты красотою спасёшься, не бегством: ведь копья не ранят так, как ранит мужчину огонь любовных томлений! Я ведь не враг, о – не бойся! Низвергнуто твоей красотою мое боевое копье из меди изострой! Верным сатиром сделай меня, пусть в битве свирепой инды всех побеждали, пока держал я оружье – ныне, коли желаешь, послужу Дионису; коль пожелаешь, рази меня в пах или в шею! Смерти я не бегу от дрота девы-вакханки! Только оплачь, когда я погибну, и слезы Халкомедеи из бездны Аида поднимут павшего воина!

 Так он взывал; она же бежала, смешавшись с толпою вакханок, и вскоре исчезнув из вида Моррея, стала отважно сражаться против мужских ополчений. Между тем бассарид боевые порядки гнал до самого града Дериадей дротом своим, пока за могучие башни во врата не загнал их, стаю воительниц ярых, за высокие стены. И так, гонимы железом, вбежали внутрь укреплений они – из дебрей родимых изгнаны, там и блуждали в полном смятенье вакханки в путанице переулков. Кто в сторону Эвра бросался, кто на запад, а кто к весперийским пределам, к Нота равнинам иные спасались, а иные к Борею бассариды бежали… Покинуло мужество женщин: из менад превратились в девушек, вспомнили снова и про любовь, и про ткацкий станок, про заботы по дому, и про пряжу в корзинке! Смуглокожий воитель гнал белокожее войско меж городских укреплений в этой битве  свирепой!

Дериадей же могучий неистово бился в сраженье – царь индов сурово на воителей Вакха уже ополчился - то их копьем длиннотенным сражая, то разрубая жалом изострым меча; то мечет он горные глыбы, то посылает из лука метко разящие стрелы… Страшно свирепо бился меж городских укреплений Дериадей-копьеборец! Вопль многошумный стоял с той и другой стороны, оросились кровью обильной улицы и переулки города, мощённые камнем; и убивали жестоко вакханок в сумятице боя: повелитель свирепый индам приказал без пощады резать прекрасных вакханок, опасаясь и ложа с копьеносною девой, дабы не отвратила Пафийка воинов от сраженья!
Вот Протонойя*, дева, о муже скорбящая павшем, отомстить за Оронта желавшая, на вакханок с оружием бросилась – будто явилась в бою сама Аталанта*! Щит и копье Моррея взяла Хайробия: на бассарид устремившись, уподобилась Горге*… Храбрая Орсибоя* явилась с воителем-мужем, в битве подобная самой Дейанире* могучей, что с недругом диким билась у парнасских отрогов! Многие бассариды заперты были прямо под кровлей дворцов, и вопли там раздавались страшные, а кто-то из женщин, преисполнившись духа Энио, на улицы вышел сражаться. Иные же с кровель камни бросали, участвуя в схватке жестокой – обе стороны в битве шум поднимали великий! Бой бушевал между башен, Арес свирепо ярился, всё лидийское племя бассарид избивая…

Халкомедея в то время одна у стены оставалась: в сторону отошла, от битвы сей уклонялась…поджидала Моррея она – не придет ли? Он же скитался, безумными очами вокруг озираясь; и деву увидев, пустился за нею в погоню, страстной любовью томимый. Ветер одежды беглянки развевал, обнажая тело ее, чаруя Моррея открывшейся взору внезапно светлой красою нимфы, спасающейся от погони. А бассарида обманным голосом лепетала, на бегу обращаясь к быстрому Моррею:
- Коли желаешь ты ложа со мною, Моррей-ратоборец, совлеки меднозданный доспех свой; разоблачись, дабы Потос* с Кипридой связали нас игом, если взойдем мы на ложе любовное оба, и Эрос низвергнет Моррея, Киприда – Халкомедею! Мне б не хотелось супруга в доспехах железных на ложе, политых потом и кровью на поле сраженья свирепом. Тело омой в водах прохладных, дабы явиться Фаэтону подобным, омывшемуся в Океане; щит свой оставь боевой, оставь и копье боевое – ты ведь не хочешь низвергнуть дротом меня смертоносным! Грозный шлем свой сними с головы пышнокудрой, ибо гребень высокий его мне помешает, нет, не желаю я видеть этой железной личины – как воспылаю любовью, если даже лица не увижу! После Моррея Вакха не допущу я на ложе, и к роду индов принадлежу я отныне! В битвах жестоких пусть индский герой свою защитит Афродиту! Ведь равно сразил обоюдным жалом желанья Химерос* нас обоих, единой мукой терзает сердце он мужа Моррея и девы грудь Афродиты!
Ей со смехом так отвечал Моррей злополучный:
- Что ж тут такого, если Моррея в медных доспехах к ложу Халкомедеи влечет копье боевое – ведь в имени девы медь звенит и трепещет! Но кровавого дрота я не подъемлю и брошу щит свой из кожи бычьей, тело же в водах омою, стану Аресом нагим, появшим нагую Киприду! Хайробию оставлю, выгоню собственноручно дочь я Дериадея ревнивую из дому тут же! Не ополчусь на вакханок, коль ты мне это прикажешь, против сограждан милых сражусь, погублю даже инда – и за Диониса, владыку нашего стану я биться!
Так он сказал и отбросил дрот свой далёко от дланей, снял с кудрей шлем свой гривастый, перевязь бычьей кожи разрешил плечевую, расстегнул и нагрудник медный, кровью забрызганный вражьей – бросил он панцирь на землю.
Вот увидала Киприда жаждущего Моррея, побежденного страстью к Халкомеде прекрасной, молвила тут же с насмешкой над индом, безумно влюблённым:
- Ты, мой Арес, побежден! Моррей от битв отказался! Ни меча, ни доспеха – из-за сладостной страсти выпустил он из длани оружие боевое! Стал из могучего воина нежным любовником сразу! Дерзкую шею склони же пред Киферейей победной; ты же, Арей, низвергнут, ибо Моррей оставляет меч, облекаясь в небриду для свадьбы с Халкомедеей!
Так говорила Киприда улыбчивая, насмехаясь над меднодоспешным Аресом – супругом и недругом. Вот близ морского прибоя Моррей оставляет одежды свои без присмотра и, сладким волненьем томимый, погружается в воду; и плещет влага прохладная подле. Молится он Афродите Эритрейской средь пены моря, дабы Киприда ему помогала морская… Вот он уже и облёкся в пеплос льняной белоснежный, каковой под доспехи воители надевают. Неподвижно, безмолвно стоит на бреге песчаном Халкомедея: печально в сторону отвернулась от нагого Моррея, стыдливо потупилась дева – ведь в обычае женщин нет такого: смотреть на мужчину после купания!
Только сыскал ратоборец место пригодное, к ложу дерзкой рукой деву стыдливую увлекает, платье хватает и тянет с вакханки, страстно желая принудить к любви целомудрие девы – как от чистого лона змея мгновенно восстала, защищая хозяйку! Вкруг чресел тесно обвилась, кольцами плоть ей прикрыла, испуская шипенье из пасти раскрытой, зазвучавшее эхом средь скал. И ужас Моррея объял, лишь заслышал он звук, трубам подобный битвенным этой змеи, защитницы девы невинной! Змей, свивающий тело в кольца, напал на Моррея, гибкий хвост он вкруг шеи ратоборца свивает, пасть, как копье, он бросает, а зубы его извергали яд смертоносный…Метал его брызги воин змеиный, как стрелы! Так умирал Моррей перед градом высокостенным, скорбною Халкомедой владеть безуспешно желая, а рать бассарид в это время спасалась от изострого дрота жестокого Дериадея.

Вот быстрокрылый Гермес стремительно прянул с Олимпа, на время приняв Бромия лик и подобье, голосом тайных обрядов воззвал он к войску вакханок. Только лишь вняли девы гласу Эвия-бога, в месте едином собрались; из путаницы переулков менадское войско обходными путями вывел Резвоплесничный к городским укрепленьям, стражей, у стен стоящих, бессонно бдящие очи в сладостный сон погружает всечарующим жезлом Гермес, в ночи поводырь – и пала внезапно тьма ночная на индов. Дев, бесшумно бегущих, тайно вёл через город Гермес; вот уж божественной дланью он открывает запоры на вратах укреплений и к солнцу вакханок выводит!
Только лишь тьму колдовскую рассеял Гермес светоносный, Дериадей благомечный кинулся снова с угрозой за бассарид ополченьем, покинувшим стены и башни. Напрасно блуждал он по улицам темным, тешил надеждой себя, что пленные бассариды точно его уж добыча, пойманная во граде, но обманом явилась его во мраке победа! Свет засиял над градом, и никто не увидел вакханок! В бешенстве завопил он, гневаясь и кляня Диониса. Вне башен слышался вопль свободных вакханок в честь Эвия-бога! Бросился снова в битву Дериадей, и тут – Зевс пробудился на горной вершине: Гипноса сбросил оковы, уразумел Геры коварной лукавство; увидел он, как вакханки спасаются бегством с дорог и башен высоких, и собственного потомка, простёртого в прахе, вкруг которого стали менады, плача и причитая…Лежит неподвижно, главою во грудь, беспамятный, ткнулся и с тяжкими всхрипами дышит.
Уразумел Зевс Геры злобной замысел страшный, словом язвительно- грозным стал попрекать он супругу:
- Разве ты не довольно жестока с Семелою, Гера? Даже и против мёртвой воюешь? Не может и пламя неукротимое ревность твою смирить и утешить, спалившее деву Семелу! Гнать доколе ты будешь Бромия Индоубийцу? Разве ты позабыла железные тяжкие узы? Помни – они наготове! За ноги я подвешу под облака, в поднебесье! Будешь ты над землею, вниз головою повиснув, муки терпеть и страданья! Сведает бог могучий Арес про тебя, что повисла под облаками в оковах – родительнице не поможет! Неразрушимою цепью скую твоего я Ареса – пусть колесо над землею вращает, да побыстрее, чем сам Иксион*! Сколь же придешься по нраву ты Крониону-мужу, коль изгонишь безумье, измучившее Диониса! Так не противься же боле соложнику, поторопися, неуловимая, к склонам пастбищным отчины индов! И не строй ты больше козней иных супротив Диониса!
Так он сказал, посылая соложницу грозную, Геру, против желанья ее исцелять от безумия Вакха, дабы стала богиня дружественной Дионису. Гера же подчинилась:  целебным касанием ладоней изгнала богиня безумье с измученной плоти! Вот, исцелив безумьем охваченного Лиэя, вновь возвратилась Гера к поднебесным созвездьям.
Вернувшийся Дионис не пренебрег сражением: он вновь появился перед своею ратью, тяжелый изострый тирс в длани могучей сжимая.
- В битву! Сразимся, о други! В эту свирепую битву снова нас Зевс увлекает, владыка, отпрыску Вакху ныне он помогает, с высот защищают Лиэя все блаженные боги, и Гера уже не врагиня! Кто устоит против грома Кронида? Стать родителю равным желаю! В неистовой битве мой отец титанов одолел земнородных, а я одолею индов племя, землею рожденных! Ныне же смело бросайтесь в битву, стремитесь к победе, приобретайте добычу, сокровища недругов, коих много, как в море песка! Мстите яростной битвой за павших воинов наших, коих погибель сердце полнит мне острою скорбью… В битву свирепую, други! Единым деянием всех я спасу, если убью одного, сразившего многих!
Так он вскричал, ободряя всех своих полководцев.
Дериадей тем временем войско свое подвигал на битву. Разделились и боги, высей Олимпа насельники: помогают в той распре и тому, и другому – ибо одни за Лиэя, другие за Дериадея!
    Зевс, повелитель Блаженных, на высях Керны воссевши, смотрит на весовую чашу той распри, а в высях бог лазурнокудрявый Гелиоса кличет на битву, бог Арес – Светлоглазую*, бог Гефест – Гидаспа, горная Артемида вызвала Геру-богиню, бог Гермес богиню Лето* вызывает; и от распри божественной отзвук двойной поднялся бьющихся с двух сторон – ведь все они в битву вступили!
   В семь локтей высотою, Арес против Тритогенейи мечет дрот необорный, но невредима Афина: лишь эгиду пронзил он, прошел сквозь змеиную гриву ужасной Горгоны, коей и видеть не должно… Только разбил он косматый щит богини, и жало острое мощного дрота, скрежеща, проходит сквозь клубок шевелящийся, аспидов раня ужасной Медусы! Вот возопила Паллада кличем свирепым, дрот тяжелейший взяла и метнула медь изострую мощно! И сокрушённый Арес на колено одно опустился – помогла Афина подняться ему и послала снова к матери милой Гере после сраженья.
  Вот на Геру напала союзница горного Вакха, горная Артемида: лук напрягла свой огромный, выстрелить в цель готова – но нападенье предвидя, Гера облако Зевса схватила и быстро прикрылась им как щитом! Метая стрелу за стрелою, свищущую сквозь воздух по направлению к цели, не попала в богиню Лучница, опустошивши тул: под облаком неуязвимым скрылась противница! Как журавлей разъярённых стая, бились острые жала снарядов воздушных об округлый щит, ударяясь безвредно в облако тёмное, тучу безвидную: и ни единой раны укрытая Гера не получила! Вот подняла она вихорь воздуха ледяного, руки поднявши, метнула глыбу замёрзшую Гера и Артемиду сразила сим тяжким снарядом!
  Крепкозданный снаряд преломил ее лук с тетивою, битвы не прекратила Дия супруга, прямо в средину груди Артемиду уметила, тул покатился прочь по земле от удара и, насмехаясь над Лучницей, молвит соложница Зевса:
  - О, Артемида! Сражайся со зверем! Что ищешь сраженья с той, кто могучей? В горы ступай! И зачем тебе битвы? Ловчую обувь носи, оставь поножи Афине! Дева! Ты брака боишься – сидеть тебе с роженицей, да облегчать страданья – родам авось да поможешь! Так ступай же, беги в покои рожающих женщин: львице подобна близ ложа только родившей, для битвы ты ль рождена, о богиня? Так что отбрось-ка подальше лук боевой поскорее и с Герой не бейся: сильнее тебя ведь богиня! Бейся с Кипридой, против причины всех родов!
  Так сказала, оставив поверженную Артемиду. Пред потерявшей разум от ужаса брат появился Аполлон и, под руки белые подхвативши, утешает и быстро из схватки подальше уносит, сам же к битве свирепой возвращается тут же.

  Встал Аполлон, пылая сразиться с вождем глубокопучинным, Посейдоном- недругом; вот уж на лук налагает жало и с дланей обеих дельфийское пламя слетает, дабы, сияя, сразиться против влаги глубокой, свет изливающей темный – лук схватился с трезубцем! Вот пылающий пламень дрота и влажные жала сталкиваются друг с другом. Бьётся Феб-Дальновержец, небо над ним испускает ропот воинственной песни, и отвечает бурной трубою прибоя бьющая в слух Аполлона дева пенная Эхо, Тритон широколанитный раковину раздувает(сверху – муж, а от бёдер – зелёная рыба морская!). Все вопят нереиды, из пенных зыбей восстал, потрясая трезубцем, сам Нерей аравийский! Отзвук воинств небесных в битве свирепой заслышав, Зевс взволновался подземный – вдруг Энносигей*, потрясающий твердь могучею зыбью океанийских прибоев, миропорядок извечный нарушит ударом трезубца! Вдруг он недр основанье глубокопучинное сдвинет с места, взорам являя не должное видеть подземье; вдруг разобьёт он жилы скальных ям и колодцев, зыбь своих вод изливая в тартарийские бездны и затопит ворота подземного мира! Грохот поднялся безмерный от распри бессмертных – тут и трубы подземья взгремели! Но вот обращает к недругам жезл свой Гермес, выступая вестником мира, трех Бессмертных единою речью увещевая:
  - Сын Зевса и родич, и ты, Стреловержец, на ветер светоч* бросайте и стрелы, а ты – изострый трезубец! Да не смеются Титаны, взирая на битву Блаженных! Да не узнать мне вовеки потопа и землетрясенья с ливнями, льющими с неба, да не увижу конца лучезарных огней Фаэтонта*! Так уступи старшинству владетеля влаги глубинной, брату Отца своего почтенье яви, ибо чтит он твой остров – Делос, пеной омытый морскою, земли колебатель!
А ты, Посейдон – вспомни о древе оливы*! Что ополчился ты снова на Феба и на Афину, ссоры зачем ты желаешь с великою Герой? Ты, круторогий Гидасп, отец могучего Дериадея, после светоча Вакха страшись зарницы Гефеста – как бы тебя не спалил он пламенем острожалым!
  Так он измолвил, и распря богов тотчас прекратилась…

    Дериадей же безумный и яростный кинулся в битву, лишь только снова завидел вакханок, дев безоружных. Вот углядел он на поле исцелённого Вакха, стал призывать к сраженью бегущих своих полководцев:
   - Иль Диониса сегодня схвачу я за кудри густые, или же в схватке вакхийской инды навек осрамятся! Устремитесь все на сатиров – рок нам повелевает биться! Дериадей же схватится с самим Дионисом! Лозы и гроздья, и листья, и утварь прочую Вакха жгите, шатры его грабьте, менад же к Дериадею, рабские цепи на шеи надев, поскорее влеките! Недругов тирсы предайте огню, сатиров толпы трусливых под корень железом срезайте так, как жнец все колосья срезает серпом беспощадным, дабы на двери жилищ нам прибить их рогатые головы! Да не свернет Фаэтонт на закат своих огнедышащих коней прежде, чем Вакхово войско наземь я не повергну, рабским ярмом удушивши, пока копьем их небриды пёстрые не изорву в лохмотья жалкие, тирсы их не отброшу прочь, а прекрасных их жён в венках виноградных на жарких кострах не сожгу я! Доблесть в себе разбудите и после сраженья победного восславите Дериадея, дабы и много позже все трепетали народы пред всепобедным ликом инда, рожденного Геей!
  Так он кричал, ряды своих войск один за другим объезжая, поощряя возничих слонов, трубным ревом зовущих к бою, строя своих пехотинцев в колонны, пригодные к битве…
  С равною к битве заботой Бромий тирсобезумный зверей выстраивал в битву, с пустошей диких пришедших; воители с гор испускали рёв, божественной плетью подгоняемы в битву! Многие звери пасти с клыками своими отверзли; были и змеи, что зевы пооткрывали, готовы плюнуть в недруга ядом – далеко б полетели в противника струи отравы! Были ползучие гады и аспиды, стрелам подобны, дротам живым, что сами цель для себя находили, мощно извивами тела свиваясь и развиваясь, индов они оплетали ноги, душили смертельно воинов, готовых уж биться…
    Вот из аспидов некий как дротом каким длиннотенным плюнул струею отравы в прямо в Дериадея, но промахнулся – лишь панцирь забрызгал плевок смертоносный! Вот некий воин на землю упал бездыханный, живым поражённый снарядом; вот, лапы в прыжке растянувши, прыгнула на загривок крутой прямоногого зверя, впившись в череп, пантера, и слон завертелся на месте – громко трубит он и прядает, дикий, затруднив нападенье слонов боевых на вакханок; дрогнули воинов толпы, свирепое слыша рычанье львов, явившихся с диких скалистых пустошей горных; кто-то умер от ужаса, бычьему рёву внимая, грозные острия узрев рогов смертоносных, рассекающих воздух; а некие пешие воины страхом объяты внезапным, завидев пасти медведиц…
   Лай испуская из множества глоток, псы завизжали непобедимого Пана в ярости неизмеримой, натиска воющих свор устрашились смуглые инды! Тут разгорелася распря меж ратями воинов злая: по-над жаждущей твердью земною полилися потоки крови, резня началась с убийством всеобщим свирепым…Леты поток содрогнулся от тел, валящихся в струи, собственною рукою Аид врата раскрывает мрачные шире возможно, дабы открыть свои бездны мертвецам приходящим, и несется из бездны берегов Ахеронта подземное эхо…


_ _ _ _ _ _ _ _ _

*Силены – спутники Диониса, представлялись отцами сатиров, отличались от них конскими копытами и хвостами;

*Кидн – река в Киликии, в Малой Азии;

*тиады – «безумствующие» - то же, что вакханки;

*меонийская земля – другое название Лидии и Фригии;

*умбон – центральная часть воинского щита, предназначенная для отражения прямых ударов; обычно выполнялась в виде полусферы или конуса, но иногда украшалась искусными резными изображениями (обычно у военной знати);

*Протонойя – дочь Дериадея, супруга Оронта;

*Аталанта – аркадская дева, воительница и охотница, славилась искусной стрельбой из лука и быстротой бега;

*Горга – дочь Ойнея, калидонского царя; когда ее брат Мелеагр отказался участвовать в войне с куретами, напавшими на Калидон, сама взялась за оружие и доблестно сражалась на городских стенах;

*Орсибоя – супруга Дериадея;

*Дейанира – супруга Геракла, ставшая невольной виновницей его гибели. В классическую эпоху создан образ ее как ревнивой жены, боящейся потерять любовь своего мужа. Однако древнейшие предания изображают ее храброй воительницей, участницей войны с дриопами в Фессалии; считалась дочерью Диониса;

*Потос – «томление» - иногда мыслится как Эрос, иногда – как божество похоти и грубого плотского желания;

*Химерос – «сладостное томление», другое имя Эроса;

*Иксион – родоначальник племени кентавров; в наказание за попытку овладеть Герой поражён молнией Зевса, сброшен в Тартар и там терпит вечную пытку, прикованный к огненному вращающемуся колесу;

*Светлоглазая – Афина;

*Лето – титанида, возлюбленная Зевса. Спасаясь от змея Пифона, посланного ревнивой Герой, нашла приют на острове Делос, где и родила близнецов – Аполлона и Артемиду;

*Энносигей – он же Эносихтон, «колебатель земли». Другое имя Посейдона;

*светоч – пылающий факел;

*древо оливы – ветвь оливкового дерева издревле служила у эллинов символом мира;

*Фаэтонт – (не Фаэтон!) – другое имя Гелиоса.