Я интер наци он а л и с т. Во!? Выговорил! Стало быть, сегодня не как вчера будет. Поясняю – ходят к нам в «кабак» арабы, студенты из соседней общаги.
Плохого про них не скажу. Народ культурный, вежливый.
- Путилька вина и салят, пожалюйста.
Правда, это на троих, как говорит Катерина, единственная представительница из нашего брата.
- От них не зае*атка, не вые*атки.
А главное, к этим троим, потом подтянутся ещё человек десять, слегка увеличив количество вина и салата.
Но вчера в заказе таинственным образом прозвучало слово ВОДКА и ещё курица на горячее. Мы с Серёгой как раз у буфета «сбежались», когда к нам «Зелёный» подкатил и, сообщив новость, вклинился без очереди.
***
«Зелёный» - в смысле Александр, ну в смысле Санька. Почему к нему приклеилась кликуха «Зелёный», честно говоря, не знаю. Может он, когда-то действительно был зелёный и неопытный, а может, потому что носил зелёные брюки-дудочки.
Впрочем, ещё может из-за его крокодильской хватки. Жаден был. Зайдёт дневной посетитель пообедать, так, скромно, рубля на три на четыре, а он ему заявляет. – С вас сто рублей.
- Почему так много!? – Сглотнув застрявший комок и дёрнувшись телом, догоняя взлетевшие глаза, хрипит пообедавший.
- А я вам девяносто четыре сдачи дам. – Спокойно отвечает Санька.
Так, с разными приёмчиками, на кусок хлеба с маслом и набегало. Правда, продолжалось это недолго. Записи в жалостливую книгу администрации надоели и его уволили. Крикнув на прощание, (А пошли вы все…!) он исчез из нашей жизни.
И вот однажды, в погожий летний день, деловито шурша импортной резиной, подкатывает к «кабаку» чёрный, чёрный автомобиль. Нагло так тормозит у самого главного входа и, распахнув заднюю пассажирскую дверь, выплёскивает на свет личность в малиновом пиджаке, в которой отчётливо угадывается худая фигура «Зелёного».
Швейцар, ринувшийся было то ли обнять, то ли пожать руку «новому» Саньку был отстранён от своих намерений холодным взглядом и коротким, но убедительным жестом. Машинально распахнув дверь, тот ещё долго провожал «Зелёного» с раскрытым ртом, в котором надёжно запечатались буквы задуманных слов.
Санька не спеша прошёл через холл, через весь длиннющий зал ресторана к выходу в гостиничный корпус, так, словно он тут был впервые и сейчас прикидывает. – Стоит ли тут закатить «банкетик»? Хватит ли места для всей братвы? Само собой он нарочно не замечал своих бывших коллег, лишь покручивая на пальце золотую цепочку изредка перехватывая её вращение ловкими пальцами некогда носившие бокалы. Стеклянная дверь гостиницы сомкнулась за его спиной, и он исчез из нашей жизни второй раз. Теперь уже навсегда.
***
- Что-то тут не так, – суетился он, - ну не могут они шиковать, жаба задушит.
- Может у них праздник, день рождения, например? – предположил я.
- Э, нет. Праздники они в общаге празднуют. На кой им сюда? – Отмахнулся Санька.
- Они тут для чего? Правильно, подрыгаться, да девок снять.
Он ловко зарядил в левую ладонь с десяток фужеров и, подхватив правой три бутылки вина, умчался в свой угол зала, где сидели внезапно подорожавшие гости.
Между тем ёмкость ресторана заполнялась. Были тут и пары и одиночки, но, в основном, группы. В компании же веселее? Это у них, там, в ресторан ходят, чтобы поесть, а у нас, чтобы себя показать. Вот, например, на «галёрку» подтянулись функционеры по присвоению излишков кооперативного движения. Кроссовки и спортивные штаны для свободы шарнирной походки выдавали их с головой. Впрочем, голова их тоже выдавала, стрижка, знаете ли. Или вот, прямо напротив сцены, сдвинув оба стола, чинно расселся весь цвет руководства из какого-то Абхазского городка, во главе с председателем исполкома.
Сцена, вместе с площадкой для танцев, делила зал на две равные половины и, в момент наибольшего скопления гуляющих, проскочить на другую половину можно было только через проход за ней. В этом проходе была арка, ведущая в кухню и ширма закрывающая вход для вокально-инструментального ансамбля без названия.
Четыре невозмутимых флегматика, и солистка - роста среднего, возраста среднего, лицо и фигура – среднее не придумаешь, но только не голос. Тут природа споткнулась, выругалась – У блин! И забыв усреднить вокальные данные, ушла на обеденный перерыв. Вернувшись и сообразив, что исправлять поздно ещё раз выругалась, добавив способность перевоплощаться.
- Пусть себе, глядишь в среднем усреднится.
Теперь совершенно ясно, что такому человеку только тут и быть. Публика разная, вкусы у всех тоже. Кому романс подавай, а кому и «Лаванду». Была такая наизнаменитейшая песня, очень хорошо на хмельную голову в тепле да сытости пребывающую, ложилась. Заказывали её часто, так часто, что когда она не звучала, то звучала всё равно. Очень уж прилипчивые слова. Ходишь с подносом, туда-сюда и вдруг ловишь себя на мысли что бормочешь себе под нос – Лаванда, горная Лаванда, наших встреч с тобой… ну и дальше по тексту.
Так и в этот раз. Кавказские джигиты, те, что перед сценой уселись, нет-нет да и заносили «чирик» другой, чтобы солистка Лаванду спела.
- Вай, хорошо поёт. Веришь, ничего не жалко, – шептал один, закладывая банкноту во флегматичную пятерню «басиста», главного кассира ансамбля. Не по призванию, а по положению – ближе всех к публике стоял.
В антракте музыканты, как водится, «приняли на душу», у себя в гримёрке. На четверых, солистка не пила.И видимо лишку. Хотя им до лампочки, они могли вообще не играть. У них в электропианине функция имитации звуков имелась. Нажмёшь кнопочку, тут тебе и соло, и бас, и мелодия клавишная на все случаи. Остаётся только изображать игру на инструменте. Только солистке приходилось живьём петь, да ещё барабанщику иногда по тарелочкам звенеть и палочками мелькать.
Вышли флегматики на сцену, щурясь от света софитов, растягивая лицевые мышцы в приветливую улыбку, и сразу получили заказ. Это братки с «галёрки» наконец дошли до желания воспринимать высокое искусство. Заказали, конечно, самое лучшее – «Я московский озорной гуляка». Солистка петь отказалась. Пришлось исполнять «клавишнику». Вообще, ничего так получилось, с хрипотцой после выпитого, даже с задором. Но ещё не успели отзвучать последние аккорды, как вижу, «Зелёный» продирается от братвы с денежкой к сцене. Он их тоже обслуживал вместе с арабами. И снова зазвучало: – В переулке каждая собака знает мою лёгкую походку. Правда, уже похуже, концовки фраз куда-то затушевались.
Дальше, от столика с арабами к «Зелёному» подошёл делегат в чёрном пиджаке на ослепительно белой сорочке и что-то вежливо стал объяснять, явно показывая, ну не могут они «озорного гуляку» грамотно петь, пусть уж лучше «Лаванду» будут. А от столика с братвой отделяется «старшой», раздвигая тела соратников, с намерением своё слово весомое, непререкаемое, вставить. Назревало как в песне: – В нашей жизни всё бывает и под солнцем лёд не тает. Если бы «уважаемый» от кавказского столика не подключился, он по своему, по-кавказки, шмякнул на край сцены пятидесятирублёвую бумажку.
- За Лаванда!
- Во, как! – раскинул руки «старшой» и слегка покачиваясь, как моряк на палубе, подгрёб к сцене, уложив на её край сотенную, извлечённую из широких штанин.
- За Гуляку!
«Уважаемый» даже не вздрогнул, сунул руку в карман и добавил к полтиннику ещё два.
- За Лаванда!
- За Гуляку! – На край сцены легла ещё сотенная.
- За Лаванда!
- За Гуляку!...
Стопка денег на краю сцены росла с ужасной скоростью. Там скопилось на приличный автомобиль. Но уступать никто не хотел. Лица завороженных флегматиков постепенно перерождались в сангвиников с элементами холерического невроза.
«Лето нам тепло дарило, чайка над волной парила»…
В бездонном кармане «старшого» кончились деньги, но и у «уважаемого» тоже. И тут вмешался араб, положив на стопку кавказца, синюю пятёрку.
«Наших встреч с тобой, синие цветы»…
И грянула «Лаванда», разводя соперников по углам. Первый раунд был закончен.
Вновь ощутив знакомый горный аромат, я вдруг вспомнил, Серёга! Наверное, уже выбрался из каптёрки и ждёт меня у буфета?!
Будучи наставником, он не утруждал себя излишней беготнёй, а лишь указывал задачи и направления, изредка вмешиваясь в кульминацию – расчёт с посетителями, и то в самых каверзных случаях, когда требовался богатый креативный опыт.
Завернув за край сцены, я увидел, как из-за портьеры посыпались флегматики, спешно покидая её.
- Вот подлецы! – пронеслось в голове. – Совсем наглость потеряли. Пользуются тем, что музыка и без них происходит.
И тут я услышал, к песне примешались ещё какие-то звуки. Вернув себя на пару метров назад, я пожалел, что не присоединился к флегматикам.
Из дальнего конца зала, взметая ввысь и в сторону стулья, тарелки, серебристые блёстки приборов с примесью хрупкого стекла, на меня катилась «горная баланда».
Горная, потому что в неё были замешаны представители горных народов, стремительных и шумных как Ниагарский водопад.
Баланда, потому что не было понятно кто и против кого дружит. Мутная она какая-то. Накрытый и теперь тащимый ею я беспомощно кувыркался в грохоте центра событий. А где-то далеко, из другой жизни, слабо просачивалась не к месту звучащая мелодия, пока не потух свет.
- Володька, вставай.
Надо мной покачивался огонёк свечи, освещая не свежее Серёгино лицо.
- Живой?
- Вроде живой, – приподнялся я. – Как ты меня нашёл?
- Разгрёб мусор и нашёл. Что тут у вас происходит? Свет потушили, проветривание устроили, вон двойное витринное стекло прямо на улице лежит. Пошли отсюда. Я как чувствовал в каптёрке бутылку припас.