(По сеттингу The Elder Scrolls)
Трейр, ярл Виндхельма, спал, одолеваемый тревожными снами. Спал не на мягкой кровати в своих дворцовых покоях, наслаждаясь теплотой очага, а на толстой ветке огромного дуба, непрестанно содрогаясь от порывов промозглого ветра. Ярл, конечно, птица высокого полета, но это не обязывает его гнездиться на верхушках деревьев. Впрочем, отнюдь не высокомерие заставило Трейра забраться так высоко, но страх перед разномастными тварями, которые по ночам вылезают из своих нор и рыщут по лесу. Совсем другое дело, если бы со столь важной фигурой как виндхельмский ярл был привычный десяток-другой молодцов, закованных в тяжелую броню и вооруженных до зубов, но чего нет, того нет. Оставалось только грустно вздыхать о придворном маге Фафнире с его смертоносными огненными шарами, да о хускарле Ньерде, прекрасно владеющим боевым молотом, Крушителем черепов. Но что же привело к такому бедственному положению вещей?
А дело было так.
По сложившейся традиции, каждый месяц ярл устраивал Великую охоту, и месяц Огня не стал исключением. Как, вы не слышали о Великой охоте? О, для Виндхельма это было поистине знаменательное событие, настоящий праздник! Весь высший свет, все сливки общества собирались вместе и опустошали близлежащий древний лес. Охотой руководил лично ярл. Целый день он со своими подданными скакал по лесу, стрелял дичь: зайцев, лис, волков, медведей, а то, случалось, и саблезубов. Затем, вся ярловская рать останавливалась на ночлег, и сокровенную тишину ночи нарушали стук барабанов, бренчание лютни и похабные песни. После, место стоянки можно было узнать по вытоптанной траве и нескольким сгоревшим деревьям. Так продолжалось несколько дней. По окончании Великой охоты, Виндхельм оказывался забит шкурами, а его таверны опохмеляющимися горожанами. Стоит ли говорить, что город жил от Великой охоты и до Великой охоты?
И вот наступил новый месяц, и вновь главные ворота открылись, выпуская длинную и шумную процессию. Впереди, как и всегда, ехал ярл, облаченный в сверкающую легкую броню, на крепком сером скакуне, окруженный сворой лающих гончих.
Охота, можно сказать, задалась с самого начала. Помимо разнообразных развлечений, вроде сжигания Фафниром лисьей норы, в которой пряталась мать со своими детенышами, процессия активно занималась промыслом. Дичь подчас пробегала совсем рядом, будто подгоняемая неведомой силой. Народ радовался такой удаче, но радость сменилась страхом, когда из лесной чащобы прямо на тропу вышел огромный медведь.
Мужчины вышли вперед и обнажили мечи, а женщины поспешили спрятаться за их спинами. Ярл собирался было отдать приказ напасть на медведя, но отчего-то не спешил. Он невольно залюбовался зверем: почти три метра в холке, гладкая, ухоженная бурая шерсть, огромные когти, но удивительнее всего были выразительные, не по-звериному умные глаза.
Берложник не спешил нападать, более того, он даже не зарычал. Медведь стоял и смотрел. Прямо на ярла.
В свою очередь не сводя глаз с косолапого, Трейр слегка обернулся и шепнул своему оруженосцу:
- Где копье? Подай сюда мой Гунгир!
Получив свое смертоносное оружие, ярл отвел назад могучую руку, а затем с силой метнул копье в зверя. Медведь не шелохнулся, лишь пристально продолжал смотреть в глаза ярлу. Перестал он лишь тогда, когда тяжелый Гунгир вонзился ему прямо в лоб и пробил череп. Медведь упал, и темная кровь потекла из его страшной раны.
Зверобои торжествующе взревели и поспешили поздравить ярла с точным броском. О странном поведении хищника никто не думал.
- Не стоит сдирать с него шкуру. Чучело такого красавца я поставлю у себя во дворце, — произнес Трейр под всеобщие одобрительные возгласы. – Закиньте его на повозку.
Охота продолжилась, но вскоре стали происходить странные вещи. Ярловский скакун, храбрейший конь в Виндхельме, испуганно ржал и то и дело спотыкался. Чуть ли не каждый человек слышал рычание у себя за спиной, но, обернувшись, не видел ничего, кроме встревоженного лица едущего сзади. Страх медленно сжимал людские сердца.
А потом пропал Ньерд.
Люди подумали, что он уединился в каких-нибудь кустах с очередной девкой, не дотерпев до ночлега. Но все кусты обшарили, заглянули буквально под каждый камень, а хускарла не нашли. В конце концов, решили, что он вернулся в город.
Так или иначе, пропали почти все спутники ярла: кто-то успел слабо вскрикнуть, прежде чем затеряться среди деревьев, но большинство исчезали внезапно, будто провалившись сквозь землю. Придворный маг Фафнир объявил, что возвращается в Виндхельм, с ярлом или без него, и ушел в сопровождении небольшой горстки людей. Отчаявшийся правитель хотел было отправиться следом, но тех уже и след простыл.
Запаниковав, Трейр стеганул коня и галопом помчался куда глаза глядят, ведь путь до Виндхельма он позабыл. Скакать, однако, ему пришлось не долго. Ночь уже наступила, и непроглядная тьма стремительно окутала лес. Не различив впереди очертаний поваленного дерева, ярл на полном скаку налетел на него и, свалившись с коня, упал прямо в овраг. Когда он с трудом вылез, облепленный мокрой листвой и грязью, то увидел, что жеребец его сломал ногу. Пришлось бросить.
Долго ли, коротко ли, добрался ярл до того самого огромного дуба, на ветке которого ему пришлось заночевать. Вот так все и было.
Вдруг пронзительно вскрикнула вспугнутая птица и Трейр, резко дернувшись во сне, полетел прямо вниз. Как известно, чем выше ты забрался, тем больнее падать. Но, если подумать, выбор у ярла был невелик.
Удивляясь, каким таким чудом он не разбился в лепешку, ярл осторожно ощупал собственные ноги. Целы, а значит, идти можно. И он пошел, обдирая кожу об колючий кустарник, запинаясь об возникающие из темноты пни, пытаясь найти выход из злополучного леса.
Наконец, его усталые глаза различили впереди крошечный огонек, а до ушей его донесся едва различимый звук… арфы?
Конечно, Трейр Виндхельмский с радостью и облегчением поспешил к огоньку, думая, что то был костер его подданных. Надо сказать, что, приблизившись, он несколько удивился.
На полянке сидел седобородый старик. Глаза его были закрыты. Он изредка дергал за струны арфы, тщательно вслушиваясь в каждый звук, и еле заметно улыбался каким-то собственным мыслям. Старец устроился весьма комфортно и, судя по всему, даже получал удовольствие от своего нахождения в темном и холодном лесу. Темноту весьма успешно развеивал небольшой костерок, а от холода защищала огромная медвежья шкура, в которую закутался старец.
- Здравствуй, путник, - не разомкнув глаз, неожиданно твердым голосом произнес лесной отшельник.
Ярл, разочарованный тем, что набрел не на лагерь своих людей, а на странного старикашку, решил не церемониться:
- Кто таков?
- Я… скальд. Рассказчик о мести, верности, судьбе и смерти. Воспеватель живущих на небе и обнажающих мечи. Позволь и мне спросить тебя, кто ты?
- Перед тобой Трейр, ярл Виндхельмский. Ты, видно, всю жизнь провел в глуши, раз не знаешь меня, — градоправитель попытался было выпрямиться, но, лишь охнув, схватился за бок – кажется, повредил ребро.
Скальд, все еще сидящий зажмурившись, произнес:
- У меня есть для тебя история. Хочешь ее услышать?
- Говори все, что хочешь, дай мне только согреться, — буркнул ярл, подсаживаясь к костерку. Почувствовав его тепло, он вдруг явственно ощутил, насколько замерз.
После некоторой паузы, старик заиграл на арфе и повел речь:
- Однажды ночью, на поляне, столь похожей на эту, сидело несколько заблудших душ. То были мечи обнажающие, именующие себя Стражами Рассвета. В тщетных поисках ночных кровопийц, заплутали они в обители спригганов. Взор потупив, страшились они неминуемой гибели. Ненапрасно то было, ведь черным нетопырем к ним вампир Носнер подбирался. Спящий в могиле, кормилец волков, столетний юнец, ему не было равных в силе и злобе. Пришел смертный час для охотников бедных, но что-то вдали заревело. Исполинских размеров бурый медведь – хозяин леса явился. Набросился ночной кровопийца, и пляска мечей началась, и пчелы ран засвистели. А зверь исполинский разил, и вскоре упал дитя ночи, в прах обратившись. Медведь, их спаситель, собирался уйти, но тут сам наземь свалился. Подошедши, охотник увидел, как костный дождь идет из ран его страшных. Заглянувши в зверя глаза, поразился он глубине их. И боль, что мучила бурого, коснулась сердца людского и сжала, сострадание вызвав. Тогда вылечил благородный спасенный хранителя своего, чью боль он познал на себе…
Скальд перестал играть на арфе и задал ярлу вопрос:
- Что скажешь, о Трейр, ты на это?
А ярл раздраженно ответил:
- Тебе не кажется странным, что у всех вампиров какие-то слишком пафосные и зловещие имена? Носнер, Изамонд, Харкоон. Будто они их специально выдумывают. Почему-то нет вампиров с именем Тимми или, например, Флорий.
В этот момент Трейр посмотрел на старика. Тот открыл глаза. Ярл побелел: они были медвежьи. На человечьем лице это выглядело поистине жутко.
Худосочный скальд становился все больше, обрастал бурой шерстью. Наконец, он медленно двинулся к остолбеневшему ярлу, прорычав:
- Ты глупец. Но я дам тебе шанс.
***
Трейр пришел в себя. Он находился все в том же лесу, но было светло. Оглянувшись, увидел свое многочисленное сопровождение, а переведя взгляд на дорогу… медведя. Того самого, чей череп он пробил Гунгиром и видел много после на лесной полянке. Зверь опять смотрел прямо на него.
В голове у Трейра прозвучал рычащий голос: «Помни о том, что я рассказал тебе. Мы тоже чувствуем боль».
- Ваше копье, мой ярл, — голос оруженосца заставил Трейра вздрогнуть.
Тот стоял рядом и подавал Гунгир. Оруженосец ждал, когда ярл возьмет его. Обернувшись, Трейр увидел, что все взгляды устремлены на него и люди ждут, когда он метнет копье и убьет зверя.
Дрожащей рукой ярл принял оружие. Медведь продолжал смотреть ему в глаза. Все ждали решения Трейра. Наконец, чаша весов, на которой находилась боязнь быть осмеянным и обвиненным в трусости, перевесила здравый смысл.
«Это было просто наваждение», — подумал ярл про себя и занес руку. Зверь не шелохнулся.
Трейр метнул копье, но из-за волнения бросок получился таким слабым, что оружие упало, не пролетев и пары метров.
«Неправильный выбор», — раздалось в голове ярла.
***
Когда спустя неделю охотники не объявились, в Виндхельме забили тревогу. Обшарили весь лес, но никаких следов ярла и его подданных не обнаружили. Потеря правителя грозила городу настоящей катастрофой. Народ подумал, что за истребление животных на них прогневались боги.
С тех пор Великая охота перестала проводиться, а со временем о ней и вовсе начали забывать.