Это была наша последняя встреча с братом в тех местах, где родились, провели детство, юность, где взрослели и становились такими, какие есть.
Октябрь 2012 года. Саша прилетел в Москву, как оказалось, проститься… навсегда.
Мой любимый, родной, обожаемый брат.
Он уехал к сыну в Германию больше 10 лет назад, но каждый год приезжал на Родину. Сразу погружался в решение множества дел. Издательства, квартирные вопросы, шумные и радостные обсуждения его новых книг, картин. Друзья, старые соседи, родственники, ресторан «Петрович», маленькие, уютные кафе, корты – всё это ему было необходимо.
Нельзя было обойтись и без посещения балета, без классической и джазовой музыки, без Дома художника. Всё было расписано по часам.
Возникало ощущение, что он как бы светится изнутри - приветливая улыбка, широко распахнутые руки навстречу каждому знакомому, искренняя радость при встрече.
Он был необходим всем. Совершенно не знал усталости, не мог одной минуты усидеть без дела. Все ему что-то рассказывали, делились, просили совета. Кто-то назвал его аристократом духа. Как его любили!!!
Мне оставалось только купаться в этих солнечных лучах обожания.
О себе ему и говорить-то было некогда, больше слушал других, растворялся в их проблемах, помогал словом и делом.
Это притом, что очень любил, когда его расспрашивали о творчестве, чем и как живет и похваливали.
«При жизни добрые слова скажите мне.
С улыбкой, глядя мне в глаза, пожалуйста,
Как мама в раннем детстве и во сне,
Нет, не за что-нибудь, а просто так побалуйте.
За что – найдется, было бы желанье:
За паспарту к моей последней акварели,
За трудолюбие в нелегком этом деле,
И предвещайте мне всемирное признанье
За чувство места для картины на стене,
Удачно выбираемое мною.
За тему, вам не ясную вполне,
Но потрясающую душу глубиною.
Хвалите строк отточенный гранит
Моих, пусть недочитанных творений.
Хвалите фотографий колорит
И шарм в них остановленных мгновений.
Хвалите все, курите фимиам
И благовоньем на меня подуйте.
Мне нужен вашей доброты бальзам…
Когда умру, тогда покритикуйте"
И хвалили. Помню замечательный вечер, много друзей, родных, знакомых. Маленькие журнальные столики (кое-что у соседей взяли) с хорошими винами, печеньем, свежими и сухими фруктами, сырами - на западный манер в его вкусе. Вот уж, правда – в тесноте не в обиде. Саша всем навстречу с распростертыми объятьями, с такой неподдельной искренностью и любовью – не знаю, как его хватало.
Почти два часа читал стихи, отвечал на вопросы, рассказывал о своей жизни, шутил, показывал фотографии, дарил книги.
Многие пришли после работы, учебы. Одними сырами сыт не будешь. В квартире моей приятельницы-соседки устроили уже русское застолье с большим столом, тостами, закусками, гитарой, песнями.
В первые приезды - после немецкой ухоженности, аккуратности, чистоты - его очень раздражало московское разгильдяйство, неустроенность улиц, домов, дворов. Этому посвящена целая глава в его книге «Вчерашний день – сегодняшнее счастье».
Ворчал, но с годами поутих – всё заслоняла любимая и такая родная сердцу русская речь. Держался за грудь – щемило, видимо.
Останавливался и просто слушал с наслаждением родной язык, платок подносил к глазам. С годами стал сентиментальным:
- О как приятно всё и всех понимать без всякого напряжения. Кажется, что нет чужих людей, а все свои, родные.
А потом это внезапное, непонятно почему возникшее заболевание крови, да еще в редчайшей, какой-то экзотической форме. Может быть, из-за постоянного страдания – шесть лет каждый день он смотрел на жену, которую болезнь превратила в растение, хотя уход был на высоком немецком уровне.
Почти год лечился, не жаловался, был уверен, что поправится, улыбался мне каждый день по Скайпу, продолжал (к моей великой радости) учить меня жить, наставлять, выслушивать, советовать – ведь я всегда оставалась для него младшей сестрой.
Радовался моим пробам пера, малым успехам компьютерного пользователя. Ведь это он купил мне ноутбук, компьютерный стол, кресло, настольную лампу, продумал место, где я буду работать, всё установил и часами без устали учил меня работать, в том числе и в фотошопе.
- Пиши, потом аккуратно перепечатаешь.
- Итак, начинаем: открыть фото - программа просмотра - «обозреватель» - редактировать - экспериментировать с кнопками – готово - завершить редактирование – файл - сохранить как – папка - диск С - мое фото - тип файла - имя файла - «jpg» - сохранить.
Теперь попрактикуемся.
- Ууф, устала, Сашка.
- Ничего-ничего, разберешься, надо работать, постигать новое, а то быстро постареешь, жить тебе станет не интересно, начнешь дергать близких.
И вот на столе стоит в рамке большая фотография, которую я делала сама (сканировала, обрезала, увеличивала размеры, убирала красные глаза, меняла резкость, печатала), вспоминая со слезами его наставления. Представляю, как бы он радовался, что у меня получилось.
Прижимаюсь лбом к холодному стеклу, замираю.
- Где же ты, как тебе там?
Так совпало, что во время болезни ему надо было переезжать на новую квартиру, практически один этим занимался, несмотря на возраст и здоровье. Кто бы еще так сумел? Всё разобрал, разложил по полочкам, по коробочкам, поработал с подключением всех приборов, сделал стеллажи для картин, красок, кистей.
Всегда любил удобства, комфорт и порядок во всем.
Казалось, болезнь отступила. Так легко о ней говорил, наверно, меня жалел.
- Только ходить, проверяться каждую неделю, да принимать назначенные лекарства. Результаты исследований - прекрасные.
Ничего не предвещало жуткого исхода. Он так же активно, как раньше, писал картины, стихи и прозу, издавал альбомы графики и живописи, каталог для своей выставки в Германии.
На самочувствие совершенно не жаловался, разве что за неделю до ухода.
- Ты не поверишь, шел в магазин и два раза присел передохнуть – самому смешно стало. Да я ли это?
Разрешили поехать в Москву на 10 дней.
Вот и встретились в последний раз, но мы об этом не могли знать. Ведомо это было только Всевышнему. Он подарил нам необыкновенной красоты Октябрь – тихий, яркий, безветренный, солнечный. Саша никуда не спешил, никаких встреч, развлечений. Один раз навестил заболевшего друга, к которому очень трепетно относился, был для него отцом-наставником, да еще успел встретиться с одноклассником, человеком очень близким по духу.
Он был, как всегда, начищен. Стильно, просто и свободно одет, только на голове, которую начал брить одним из первых, еще до появившейся массовой моды, предательски вспухло синевато-красное пятно.
Чуть поменьше эмоций, чуть медленнее шаги …
Мы много гуляли по местам нашего детства. Метро Смоленская, Краснопресненская, детская площадка в парке Павлика Морозова, Конюшковский переулок, Девятинский переулок, мимо нашей школы.
- Смотри Горбатый мост, а вот здесь стоял больной мальчик с огромной головой, его выводили на прогулку.
- А вот здесь был овощной магазин, а вот домик Грибоедова,
- А помнишь….
- А из этого окна всегда неслась фортепьянная музыка.
- А вот любимый мост над Москвой-рекой. Помнишь, как бежали смотреть ледоход?
- А здесь жила Ирка, а это дом твоего Литвинова
Вот и тополь – он помнит нас. Дома нашего давно уже нет.
- Здесь были ворота, тут горка, а рядом клумба, именно здесь вход в нашу квартиру.
И о соседях, разных случаях из нашего прошлого длиною в жизнь…
Рассказы, рассказы, воспоминания, имена, события. Сколько их накопилось, как легко обо всем говорится.
Следующие дни - по его любимым московским маршрутам, где когда-то он «…загуливал своё дурное настроение». Поварская улица, Малая и Большая Никитская, Арбат – и подробно о каждом памятнике, о каждом доме, об архитектурных стилях. Заслушаешься.
Пообедаем, передохнем и дальше по бульварам, по осени…
- Посмотри сквозь эту ветку, какой вид интересный открывается, старайся наблюдать, чувствовать настроение, искать ракурсы, слышать музыку, ловить оттенки…
Не можем наговориться. Пора домой.
Ужин с коньячком на уютной кухне с настольной лампой. Вытянул ноги, приустал.
Саша очень любил вдохновенно готовить, удивлять. Это тоже было творчеством.
- Слушай, сегодня обед делаю я, а ты отдыхаешь, но сначала – в
«Седьмой континент»
По магазину ходит медленно, вдумчиво выбирая каждый продукт. Я-то быстро-быстро схвачу и бегом дальше.
- Нет, нет. Ты должна внимательно прочитать, что входит, какие проценты, какой штрих-код, дата выпуска. Прошу тебя, умоляю, обещай мне заботиться о своем здоровье. Соглашаюсь, но знаю, что никогда не выполню этого, меня даже раздражает эта въедливость.
С полными сумками, которые несет только он, (а это уже было за два месяца до смерти, всегда был настоящим джентльменом) возвращаемся домой.
Ловко, споро, с удовольствием подготавливает всё для предстоящей работы. Наблюдаю за его движениями.
Фартук, закатанные рукава, кастрюльки, сковородки, бумажные полотенца, блендер.
Слегка поругивает - что-то не под рукой, зачем столько пустых пакетов, не все продуманно для удобства. На кухне должно быть так, чтобы чужой человек легко ориентировался - тогда только логично и правильно.
- Ой, Верочка, прости, пожалуйста, ну, кто тебе еще это скажет. Ты садись рядом, отдыхай. Расскажи мне что-нибудь, я так люблю тебя слушать.
Начинаю рассказывать какую-то смешную историю.
Смеется и радуется, как ребенок.
- Обязательно напиши миниатюру или рассказ.
Я счастлива, я им любуюсь, я им горжусь.
Супчик-пюре готов: золотистый, душистый, переливающийся, украшенный яркой зеленью и несколькими не протертыми креветками.
На второе делает отбивные с взбитой картошечкой.
Сервирует стол, приглашает обедать. Доволен!
- Ну, за все хорошее!
До вечного отъезда еще несколько дней, а пока навещаем могилу отца на Митинском кладбище. Надо долго, долго идти по плавно поднимающейся дороге. Солнце такое яркое, синее-синее небо, разноцветные листья под ногами, над головой.
Идем не торопясь, расстегнули куртки, в руках осенние цветы.
- Ну, почему нельзя пустить платную маршрутку, посмотри, как тяжело идут старики, конечно, к нам это не относится. Улыбается.
Опять бесконечные разговоры, уточнение каких-то деталей, экскурсы в прошлое.
- А помнишь в парке культуры, как отец любил смеяться вместе с нами около кривых зеркал.
- А еще был какой-то вращающийся круг, с которого папа первый слетел, потом ты, а я последняя.
- А вот и отец. Ну, здравствуй, дорогой.
Часто теперь вижу его, стоящим на этой могиле. Поднял руки, глубоко вздохнул.
- А знаешь, похорони меня здесь. Как легко дышится, какие высокие деревья, голоса со знакомой речью, ты будешь приходить ко мне. Хорошо, спокойно, тихо.
Да, да! Давай серьезно поговорим об этом.
Опешила. В горле что-то сомкнулось. Думает о смерти…
- Сашенька, да ты что? Да и кто из нас уйдет раньше? Рано еще нам с тобой, поживем. А как же, сын, внучка. А могила твоей Нины?
- Ты права, я сказал глупость, пусть хоронят в Германии.
А сейчас так жалею, что отговорила. Вот дети его собираются переезжать на Канарские острова, а он – там, один останется на чужбине, а я – здесь. Как больно! Читаю его стихи.
"Что сделано, останется со мною.
В реальность ничего не доложить.
На материк с покинутой землёю
Теперь не долететь и не доплыть.
И новых не послать из сна картин,
И новые стихи не прочитать…
Во сне необитаемом один
Останусь, чтобы только вспоминать.
О том, что рай земной, где раньше был,
Так непростительно я недооценил…."
Всё! День отъезда! Легкая сумка на плече. Присели.
- Что за грусть, Вера, я этого не люблю.
Еще какие-то часы с ним в метро от Речного вокзала до Павелецкой.
- Сашка, ну, пожалуйста, разреши мне с тобой до Домодедово.
Вот и вокзал. Какой-то сдвиг в расписании, следующая скоростная электричка через два часа. Можно еще пообщаться.
- Знаешь, я стал ощущать бесконечное одиночество, пугающую меня безысходность, пустоту. Мало что радует. А в Москве мне так было тепло с тобой.
- А уж мне-то как хорошо, Сашенька.
Сейчас думаю, Может быть, его
одиночество - высшая форма совершенства человека?
Аэропорт. Прощаемся… навеки. Мне кажется, что он очень взволнован. Последние напутствия, слова.
- Беги, ты еще успеешь на этой же электричке уехать обратно. Тебя ждут.
Оборачиваюсь. Машу рукой…