Луна и лодка (Анастасия Чернова) / Проза.ру

Дима раскрыл учебник, тетрадка с несколькими короткими, прерывистыми лекциями, лежала рядом. Он хотел прочитать название первого параграфа, но, для начала, все же встал и подошел к окну. Моросил холодный дождь. Вчера еще на земле и на крышах лежал снег – сегодня его смыло, ничего не осталось.
   – Вот тебе и зима, – невесело подумалось, – а тут еще экзамен. Слякоть, сессия… не выпить ли чаю?
   В соседней комнате засмеялись, что-то негромко взорвалось, – и Диме представилось почему-то лето, знойное, далекое, лето. Он и отец идут по улице, а вокруг тихо, возле подъездов гуляют непуганые откормленные кошки – их пуфики лежат под кустами, и белье сушится на балконах, и дети прыгают у подъезда, взявшись за руки. Потом они сворачивают на другую улицу. Запах сирени. Откуда-то цветной шарик, Дима тянет его за нитку.
Воду нужно ставить, залить в чайник, кипятить… неохота. Нашел на столе пакет вишневого морса, отпил из горлышка. Сладко, противно. А в комнате опять засмеялись, на этот раз жидко, словно из единого устройства со свистом вылетела важная пружина. Мама празднует свой день рожденья, сорок лет. Собрала друзей. Как ни странно – почти все друзья – одноклассники. Есть чего вспомнить! Им всем по сорок лет. Примерно.
Дима возвращается за кухонный стол и, вздохнув, придвигает к себе учебник. Так…
А вот интересно, если представить: сорок лет. Это же – ужас, что такое! Вроде бы еще и не старость, но в тоже время и не молодость. Среднее, бледное, ни то ни се, как декабрьский дождь. Как, кстати, дождик, еще не успокоился? Старость – плохо. Вспомнилась родная бабушка. Она ходила по квартире и, тыкая в пустоту между стульями, спрашивала: «а кто здесь лежит?» Ей мерещились воскресшие покойники. Она их видела повсюду: в магазинах и в подъездах, в автобусах, на лавках и даже в детской песочнице. Особенно, когда дождь. В дождливую погоду, говорят, нет времени, нет прошлого с настоящим. Достаточно всего лишь побродить несколько часов по холодным улицам, вслушиваясь в монотонное дрожание капель, чтобы почувствовать, ощутить до основания, как дождь необратимо вбирает, всасывает, тебя и этот мир, в свое бездонное, неразличимое и пустынное чрево. «Ток-ток» – и все!
Дима подошел к окну. Так и сыпет, однако… Сорок лет. «Интересно, доживу ли я до старости?» – разволновался Дима, он и сам не ожидал от себя подобной чувствительности.
Пришлось сделать еще глоток вишневого морса. «Возможно, что и нет. И к лучшему, – подумал он, – дай Бог, институт закончить. Экзамен сдать, а там уж…»
– Кар-кар, – раздалось в комнате. Один из гостей пришел с вороной в клетке. Да, отловил где-то – и дома теперь держит, растит. Страшная ворона. Клюв черный, а глаза, как булавки, колкие. Посмотреть, что ли…
«После. Надо готовиться», – откуда только терпение и благоразумие взялось, – он сразу же сел и послушно, одним махом, прочитал название параграфа: «Проблема релятивизма в современной философии». Бред какой-то. От одних только названий начинает подташнивать. А что написано в лекции по этому поводу? Дима полистал тетрадку. Но этой лекции почему-то не было. Неужели проспал. А, да – на полях – пирамиды и черепа. Рисовал.
В учебнике, чего и следовало ожидать, про релятивизм было написано очень смутно и неубедительно. А главное – непонятно. Дима осознал это сразу же, как только пробежал глазами первый абзац. Неужели другие учат?
Чуть помедлив, он достал из кармана сотовый и нашел Дениса, своего сокурсника. Сегодня философию сдавала первая группа. Как у них там дела?
– Ужасно! – Денис тут же развеял все иллюзии, – капец! Полный! Ты прикинь, – на пересдачу – полгруппы! Катя Давыдкина – с трудом тройку. Да-да, Давыдкина, ты прикинь!
– А это самое… – от волнения Дима не мог вспомнить слова, – это самое. Ну, в общем, что такое… релятивизм, спрашивают?
– Диман! Да все спрашивают! Все! И релятивизм там, и фигизм, уж я не знаю…
– А ты-то сам?
– Последний пойду, хана полная. Уж я лучше погуляю пока. Да новости узнаю. Ирсинев шпоры в носки засунул. Воспользоваться не смог. Я теперь думаю – свои куда прятать.
– Уж лучше без них!
– Диман, да идти на экзамен без шпор – неприлично. Все равно что в опасное сражение ввязаться без оружия. Браво-браво, а дальше что?
– Ну, ясно… – Дима попрощался и, отключив телефон, придвинул к себе учебник. Теперь, однако, он не мог сосредоточиться. Раньше он был просто рассеян – оттого, что на улице, в декабре, моросит дождь, а в комнате скребется ворона и гости радостно шумят. Он привык заниматься на своем диване, полулежа, – а не за кухонным столом с этой старой, выцветшей клеенкой. Казалось: достаточно додумать мысль, хоть и пустую, дойти до ее корня (дождь – когда-то они с отцом купили цветной шарик) – а там, истощив все чувства, все мелкие ощущения и воспоминания – взяться с новой силой – за трудные темы. Не так уж это сложно! Но теперь… Теперь, едва он прочитал: «Проблема релятивизма в современной философии» – как тут же представилась аудитория, большая и холодная, на девятом этаже университета. Тамара Викторовна берет зачетку. «Да, а что такое релятивизм?» – спрашивает. Денис где-то шпоры оставил. Они лежат под партой, как все просто: парта с двойной крышкой. Но разве можно нагнуться, взять…
– Я не знаю, – отвечает Дима. «Да, я вообще не могу обманывать. Если я не знаю – я так и говорю, что не знаю. Не умею списывать. Не умею!»
А Тамара Викторовна вновь спрашивает: «что такое релятивизм?» Смотрит, скучая, с ожиданием. Ее бледное острое лицо кажется изможденным от груза философских истин…
– Истины, – ловит слово Дима, – истины…
– Так-так… – она придвигается ближе, словно желает лучше слышать, – что-что?
Звонит домашний телефон. Дима срывает трубку.
– Да! – («быть может, Денис, расскажет сейчас, как сдал…»). А за окном – уже темнеет… сумерки крадутся на кухню. Серая рябь на стене.
   – Дим, привет! – тонкий голос.
   – Ира? Здравствуй!
   – Слушай, ну ты где, ты не помнишь, что обещал?
Он пытается вспомнить и молчит.
– Ну даешь! Мы же договаривались… что сейчас делаешь-то?
– Готовлюсь, экзамен завтра!
– А… погулять ты не хочешь?
– Гулять?
– За одно в магазин бы зашли. Знаешь, сейчас распродажа шнурков для роликов. Давно хотела. Помнишь, говорила тебе… И такой случай. Пойдем?
– Ира, да я не могу сейчас.
– Не хочешь?! Ну, знаешь ли…
– Экзамен завтра…
Когда они попрощались, Дима отключил телефон и вошел в комнату. Ворона сидела в центре стола, ее клюв был широко раскрыт, и черные бусины глаз подернулись зеленоватой слизью. «Аллергия, – пояснил хозяин, – съела кусок торта. От сахара все проблемы».
– Как Дима вырос! – сказала Мария, девушка лет тридцати, она работала с мамой младшим помощником, и уже третий раз за сегодня повторила свою фразу – «так вырос». Ее глаза были светло-голубые и очень большие, словно застывшие в удивлении.
– Ты занимаешься? – строго спросила мама, – смотри, чтоб все было на «отлично».
– Ну да, – пожал плечами Дима, – а нет ли у вас горячего чая?
– В лесу родилась елочка, в лесу она росла… – пробормотал гость и зачем-то ткнул ворону пальцем. Она дернулась, и остановила на нем свой взгляд.
– Посмотри в чайнике… вообще, вскипятить бы…
– А какой на улице дождь! И это – под Новый год! – завязалась оживленная беседа, – говорят, глобальное потепление. Говорят, ледники скоро растают. Говорят…
«Говорят, говорят… – Дима опять стоял на кухне, перед окном, с телефоном, и слушал Дениса, – и это совершенно точно. Факт! Учи античность. Прежде всего, античную философию. Всех спрашивает. Кто не знает – считай, конец.
– Античность, Денис?
– Ну да, да! Из чего там мир произошел. Леха – все знал. От и до! Так его спрашивают: а что думал Анаксимен? Не помнишь? На пересдачу.
– Жесть.
– Ну, и я о том же!
А как прекрасно, наверное, сейчас гулять… Идти по сырым, спящим, улицами, сквозь туман. Вдыхать сладковатый городской запах… запах тления и теплой воды. Весь мир был похож на огромную чашу, доверху наполненную водой, и следующий, наступающий, год – всего лишь очередная, холодная и бесконечная, волна…
Похожие мысли Дима неожиданно нашел у Фалеса, античного философа. Стало приятно. «Ну, приятель… – нахально и нежно подумал Дима про философа, – ты попадаешь в точку». Особенно понравилась догадка о том, что, мол, солнце и другие небесные тела питаются испарениями воды. «Возможно», – подумал Дима, – возможно, ты и прав».
   Со всеми мыслителями прошлого – он разговаривал на «ты». Разве можно относиться серьезно, если человек существовал сотни лет назад, и даже могила его неизвестна. Ничего от него не осталось, кроме странных, смутных озарений, очерченных словом. «Лучше бы ты этого не писал! И не говорил! И не думал! – твердит студент, пролистывая перед экзаменом учебник.
«Беспредельный воздух – начало не только тела, но и души», – утвердил Анаксимен. «А ты противоречишь, – Дима задумался, – и кто же из них прав?»
Кто прав. Над этим вопросом он размышлял добрый час. Из кружки, морщась, отпивал крепкий горячий чай, а из холодильника достал к черному хлебу – сгущенку. На душе было мирно и светло. «То ли вода, то ли воздух, то ли…» А еще через час он шел с Ирой вдоль шумного проспекта – в спортивный магазин.
Она была в плащевом пальто и без шапки. Ее светлые волосы спадали смешными кудряшками, а губы, ярко накрашенные, казались в темноте раной.
– Ты нарядил уже елку? – спросила Ира.
– Нет, мы всегда где-то тридцатого наряжаем…
– Так поздно! Ну, странные…
Ему нравилось сее лушать, словно погружаться в иной, праздничный, мир, пустой и веселый.
– Я на танцы хочу, Дима, мы танцевать пойдем?
– Конечно-конечно, – говорит он. Вспоминается душный зал. Два-шага-назад, два-шага-вперед, ничего более скучного и придумать нельзя! В своих руках он ощущает легкие и горячие, маленькие, ладошки Иры, лицо ее то приближается, то отдаляется, она улыбается, как любит он ее улыбку, тихую, словно краткий вздох, и кажется, будто в общем движении – они стали едины, внутри друг друга и внутри музыки, два-шага назад.
– Тормоз, – говорит вдруг Ира, – танцы сегодня в шесть. Мы опоздали.
– А в другой раз…
– У тебя все: «в другой раз!» – она отворачивается. Серые деревья кажутся призрачными: их ветви, словно мутные, дождевые, разводы, и небо – бледно-золотистое от прожекторов, касается высоких крыш…
– Слушай, – неожиданно говорит Дима, – а как ты думаешь, из чего все произошло?
– Из чего? – Ира хмурится, – ну ты даешь!
– А что, есть разные мнения!
– Ну и?
– Из воды. Другие говорят, из воздуха… это философия.
– Мм…
Она ничего не отвечает и чуть прикусывает нижнюю губу – детская привычка. Дима понимает: ей приятно – так же как и ему – представить момент зарождения мира… самый первый.
… В магазине народу почти нет. Девочка лет пяти рассматривает коньки.
– Будет ли в этом году лед? – спрашивает мама.
– Ну да, – отвечает продавец, – в любом случае, каток зальют. А знаете, ударит ночью мороз – весь город – станет катком.
– Аа-х, – вздыхает старушка у прилавка, – куплю этот мяч. Позвольте, сколько он стоит?
Она так странно, вытягивая губы, говорит «позвольте», от всей ее фигуры веет слабостью и чем-то прошлым. Прошлым веком, прошлым, давно забытым…
– Футбольный? – переспрашивает продавец.
– Мама, купи мне велосипед! – требует девочка, притопнув от нетерпения ногой.
Разноцветные шнурки висят между полками: «распродажа, 100 р., пара», «как хорошо, – радуется Ира, – давно мечтала, хочу красные».
Дима проходит к кассе, достает кошелек.
– Да ладно, не надо… слышишь, у меня тут без сдачи, – она наклоняется к сумке.
– Ну, так у меня – тоже…
– Очень прочные шнурки! – утверждает продавец, – хоть лифт крепи – и будь спокоен.
– Да знаю! – хихикнула Ира, – отлично знаю.
Когда они вышли на улицу, чуть крапал дождь.
«Здание состоит из кирпичей. Дерево из древесины, – продолжила Ира, – песня из звуков, картина из красок и картона. Каждый предмет из своего материала получился. А весь мир – произошел из предметов. Потому что состоит из предметов. Множество предметов – и есть мир».
Она долго еще говорила по поводу предметов, мира и первого, трепетного, мгновения зарождения, причем, предметом обозначался не только сапог или доска, но так же и облака, глубинный ход рыб и молчание звезд, а когда они попрощались – у Димы осталось приятное ощущение плодотворного, содержательного, разговора. Он поспешил домой, чтобы тут же, не потеряв хорошего настроения, дочитать учебник, выучить все определения и сложные фамилии философов. Особое внимание он собирался уделить мыслителям античности. Но на повороте, за кирпичным домом, его окликнули.
– Эй, эй!
Дима оглянулся. Старый знакомый, друг детства, Федор – махал рукой.
– Здорово, ты постой!
Федор – первокурсник. Поэт и мечтатель. Учится в Литературном институте, и уже давно разочаровался как в жизни, так и в творчестве. Что, однако, не мешает ему оставаться мечтателем. «Когда я иду в киоск – то сочиняю стихи. Они похожи на дым сигарет. Не записываю, конечно. Потому что давно… очень давно… разочарован в творчестве. А так же в жизни». Еще Федор мастер рассказывать истории. У всех историй одинаковый зачин: «как-то раз, когда я набухался…». А вот дальше происходят самые невероятные приключения, случайности, погони и даже преступления.
Вот и сейчас Федор сказал:
– Ты знаешь, купил вино. Пойдем, угощу. Сессия. Поэтов не берегут. Какие-то глупые темы, куча вопросов. Учить – смысла нет.
– А почему?
– Самому главному – поэзии – не научишь. Поэзия, ты знаешь, как…как неуловимый эфир. Чтобы его почувствовать…
– Ты должен выпить.
– Вот именно.
Они пошли к лавке, вглубь сквера. Федор расстелил газету, достал бутылку – Дима в который раз удивился – слабое вино, со вкусом воды, разведенной сахаром.
«Как-то раз, когда я опять набухался», – начал Федор, его голос мелодично звенел, словно непрекращающийся звон бокалов в пустом парадном зале, где догорели свечи …
… Уже дома, засыпая, Дима прочитал: «первоначало всего сущего – огонь. Все в мире возникает из огня». Третья версия! Но обдумать не успел: то ли дождь баюкал, то ли запах недавнего праздника, немытых тарелок и пирога тяжело витал по комнате, так, что сон надвинулся сам и превратил все мысли в серые разводы. Лошади топали под луной. Луна плыла в серебряной лодочке.