_________________________
Глава восьмая
_______________
Бор крутанул мечом и зашел справа, Рилис парировал, тут же контратаковал и заехал ему в предплечье, сопровождаемый звучным «чав». Темноволосый и весь перепачканный, словно в саже, Бор выронил меч и ухватился за ушибленное место, низко наклонился до самой земле. Рилис тоже отбросил деревяшку в сторону, наклонился к младшему брату… и заработал комок грязи в лицо. Он все еще осоловело смотрел под ноги, пока грязь капала, а Бор с веселым хохотом бросился прочь.
Я только улыбнулся, наблюдаю бросившегося вдогонку Рилиса. Они часто здесь играли и валялись в грязи, хотя свои «мечи», на моей памяти, бросили впервые. Я несколько раз слегка ударил по доске сбоку, в качестве последнего штриха, и поднялся оценить свою работу. Да, пойдет. Никогда не ставил заборов, но вышло неплохо. По крайней мере, как для первого столбика.
Неделю мы уже отсиживались здесь, проводя большую часть времени за помощью местным - обитателям хутора Северный. Северным он был относительно Серых земель и Парн-Сула, который мы с Лисс успешно обжили.
Взбодренный удачным началом, я подобрал следующий столбик – благо, меня хоть не заставляли их вырезать. А может, лучше бы и заставляли, и плата была бы посерьезней. Я снова улыбнулся. А ведь ничего не изменилось: я опять помогаю селянам, получаю за это деньги и все довольны. Правда, теперь меньше и риска, и денег. И плату я теперь получаю после работы, а не до. Как оказалось, это кардинально меняет отношение заказчика – теперь меня даже не выгоняют и не убегают, только завидев, и подхватив детей.
Несколько ударов молота вогнали столб в маленькое углубление в земле, для верности я вбил его поглубже. Я опустился на корточки, поправляя конструкцию.
На второй день на нас даже уже не косились. Стало теплее, Лисс оставила черный плащ в башне, запихав его в тайную нишу за древним камином. Первое время мы работали за еду: я колол дрова, копал, помогал ложить крышу, с местными мужиками ходил рубить деревья, Лисс же принялась помогать в хозяйстве Мартелле – хозяйке борделя. Этой помощью все и ограничилось – даже при мне Лисс несколько раз била мужланов, пытающихся залезть ей в юбку или хотя бы коснуться. Хорошо. Мартелла негодовала, и все грозилась выпереть ее, но все равно хорошо.
Я взял следующий столбик, выбрал для него место в двух шагах от предыдущего. Крутанул молотком, как Рилис крутил мечом.
Ему было десять, Бору – восемь. Они дети Сатгрина, кузнеца. Он все обещал выковать им по мечу, когда они выучатся махать собственноручно вырезанными деревяшками. За эту неделю я невольно выучил почти всех хуторян – их было не так и много. Еще были Малоф-охотник, старый Сэм, пекарь, работает у Мартеллы, кряжистый пахарь Родрик, братья-пастухи Гарет и Регаст. Вулимар, пожилой рыбак с окраины хутора, с женой Онтой и дочерью Истрин. Дотван, молочница, травница Эльга. Сейчас бы я не вспомнил, как выглядит и половина из них – но в лицо вспомнил бы по имени каждого. Имена всегда надежно откладывались в укромном уголку моей памяти.
К середине четвертого дня вдруг потеплело. Было по-прежнему темно, мир оставался серым – но этот мерзкий мороз вроде как поугомонился. Мы с Лисс, вкалывая с рассвета и чуть ли не до самой ночи, запаслись парой мешочков с зерном, некоторым количеством репы и сушенных яблок. Как-то раз, когда я вернулся в башню, Лисс разлаживала срезанные грибы на сушку – кажется, даже съедобные. Еще и щавеля где-то раздобыла.
Но мы все равно не успевали. Такими темпами, мы в снегу от силы просидим месяца полтора – не больше. Тогда я пришел к кузнецу Сатгрину, низкорослому детине, вдвое превосходящему меня в плечах. Будь он чуть уже и на голову ниже – был бы вылитый Мельдин. Поначалу он пускал меня подметаться и убирать в кузне: то, чем обычно занимаются его дети. Жена умерла при родах их третьего ребенка, который тоже родился мертвый, и кузнец до сих пор оплакивал их – спустя пять лет, воротя нос от всех местных красавиц.
Сатгрин, по совместительству, делал луки и снабжал Малофа с еще кого-то из парней стрелами. Дичь в этих лесах выглядывает не часто, но трава, зараза, высокая – в ней не только стрелу потеряешь, говорят, некий Раллоф, который жил здесь лет двадцать назад, во время охоты угодил ногой в расщелину между камнями. Нога ушла глубоко между заросшими сорняком и травой гранитными скалами, и пришлось резать. Два дня Билли, который мне и поведал эту историю как-то вечером, ходил к нему с топором и едой, и еще день без еды, понимая, что Раллоф так скоро свихнется. На четвертый он срубил ногу, чуть ниже колена.
Кузнец обещал научить меня стрелять и дать свой старый лук и десять стрел – если я помогу ему в сделать партию мечей для некоего дарешийца. Редкие торговцы приходили в хутор Северный каждую весну, направляясь с востока и идя дальше на север. С войной и Мором, говорил Сатгрин, едва ли дарешиец покажется здесь до следующей осени. По словам кузнеца, если дарешиец не приходил весной, то придет осенью или летом – и негоже не выполнить заказ. Он всегда хорошо говорил о мечах Сатгрина.
Покончив со столбиками, я взялся крепить доски – устанавливал их на равные подпорки, привязывал конопляной веревкой и забивал гвоздями.
Вчера мы попытались заняться мечами. Рилис и Бор слишком малы, чтобы Сатгрин подпускал их близко к горну – он вообще понемногу ограждал их от окружающего мира. И как он только им палки доверил?
Здесь я благодаря тому, что забыл вынуть стальные клещи из огня – Сатгрин обычно оставляет их на наковальне. Заметив это, он наорал на меня, ухватил за металл голой рукой… и, в общем, теперь я здесь.
- Он бы тебя еще дерьмо подметать за собой заставил, - послышался голос Яноса сзади.
Я приподнял доску, перехватил молоток поудобней; у зажатых в зубах гвоздей был скверный привкус не только метала, но еще и грязи.
- Но ведь не заставил, - ответил я. – Придержи-ка с той стороны.
Он подошел, ухватил шаткое дерево обеими руками и прижал к столбцу, пока я забивал пару гвоздей с другой стороны.
- Неужто ты и правда согласился на это только ради лука и пары стрел? – спросил он.
- А почему нет? Сам я понятия не имею, как и из чего оно все делается, и как им пользоваться. Даже выпроси я у кого-то лук и стрелы, кто б стал за спасибо учить меня стрелять? Правда, что Сатгрин был здесь первым охотником, пока в медвежий капкан не угодил?
- Сам я не знаю – я ведь в деревне тоже не так, чтобы давно. Но эту историю слышал по крайней мере раза три – может, что и преувеличили, но стреляет кузнец отменно, это все признают. Верней, стрелял. Ты не думал, что он мог подрастерять навык за столько лет? А впрочем, делай как знаешь. Я, может, и Двулицый, но нос у меня короткий.
Он помог мне с изгородью, и провозились мы до сумерек – сам бы я и до завтра, небось, не закончил. С Двуликим я познакомился на следующее утро после прибытия – он что-то проповедовал на небольшом помосте у часовни, и народ из борделя понемногу подтянулся. Может, он этим борделем хотел завлечь побольше народу да поближе к часовне? Тьма его знает, я не спрашивал. В борделе я был еще раза четыре – это оказалось единственное место на хуторе, где можно разжиться вином и зерном, - и ни разу его там не замечал, чего нельзя сказать хоть о ком-то из прочих местных мужиков.
В первый раз я и не понял, что он монах. Ряса была темно-коричневая, потрепанная и изодранная у подола – единственное, что указывало на его духовный сан. Он был очень широк в плечах и кряжист, с меня ростом, больше смахивая на рыцаря или, на худой конец, блудного наемника – образ дополняли растрепанные каштановые волосы до плеч и рассеченное посередине лицо. Шрам шел от середины лба и до самого подбородка, прямо через переносицу, немного уходя в сторону у губ, и никто не знал, откуда у него эта отметина. Левый глаз у него был зеленый, правый – голубой, подбородок обрамляла, закрывая низ шрама, коротенькая бородка.
На священнослужителя Двуликий походил только когда читал проповеди. В остальное время это был веселый мужичек грозной наружности, доброго сердца – по крайней мере, так он себя выставлял – и с довольно скептичными взглядами на женщин. Опять возникает вопрос: на кой он дозволил открывать бордель? Надо будет у него спросить потом.
Два или три раза он угощал меня выпивкой, я же решил, что отказываться глупо – следует понемногу наладить отношения с главой деревни, иначе зиму нам с Лисс уж точно не пережить. Здесь я угадал – чем чаще нас замечали вместе, тем больше народ ко мне привыкал, и меньше пытался лапать Лисс. И Янос же помог мне устроиться к Сатгрину. Вся эта помощь с его стороны, конечно, не могла не настораживать, но деваться мне было некуда.
- Можно было б и лучше, - заметил кузнец, выйдя оценить работу. Он покосился на Яноса. – Но пойдет. Заходите в дом – нечего тут торчать.
Мы перекусили лепешками с мясом и отварной репой, которую Сатгрин сам и готовил, Янос ушел, а кузнец, как и обещал, помог мне с луком.
У него уже была готовая заготовка из тиса, лишенная сучков и дважды вываренная в кипятке. Плечи мы сделали из крепкого, упругого ясеня, а тетиву натянули из сухожильной нити. Вообще, поначалу он пытался мне что-то показать и объяснить – но живо понял, что дело гиблое, и взялся сам, прогнав меня подальше, дабы не путался под ногами. Ему явно нравился сам процесс – пока он не закончил, не отложил нож и не отправил меня убирать отходы, ни разу не поднял головы, собрав под ногами весь нужный инструмент.
Он снял тетиву, завернул сам лук в тряпицу и подал мне. Я поблагодарил, он только рукой махнул, глядя на новенькую, немного кривую изгородь, и высыпал мне в ругу горсть широких наконечников.
- На стрелы тебе придется поискать прямые палки, где-то в ноготь шириной и что-то около четверти фута – в длину. Перья нужны будут – иди к Родрику, он гусей держит. У Эльги тоже есть – но она, по правде сказать, зажмется и не даст даже за деньгу. Не нравишься ты ей, парень, - он остановился в пороге. – Все, свое дело я сделал – завтра, как и договаривались, жду тебя на кузне. Мечи сами не выкуются, а здесь никого, такого статного, как ты, уже и не сыскать.
Янос. Он хочет, чтобы я рассказал Яносу – тому, который так неплохо ко мне относится. Один из немногих. Сатгрин тоже понимает, в чьих руках тут держится власть. Хочет заручится поддержкой монаха… не ради себя – свой век он почти отжил, дело в мальчишках. Да, кузнец человек не лукавый по своей натуре – но ради Рилиса и Бора и не на такое пойдет.
- До завтра, Сатгрин. Скажешь мне, как оперить древко – и я обещаю, что даже клещи в горне не забуду.
К Парн-Сулу, под конец, я добирался уже почти на ощупь, особенно под конец, когда уже не было видно ног ниже колена. Темнота в последнее время, несмотря на легко моросивший снег, стала вязкой, тягучей, как мутная вода, заволакивая и таща в неизвестность. Шаркая ногами, спотыкаясь и чертыхаясь через два шага, я отпер дверь, которую сам же сколотил – жалкое подобие двери, но всяко лучше прежней. Каменная лестница увела меня в узкий коридор с низким потолком, о который я едва не бился головой, и через две дюжины шагов вывела в небольшую, уютную комнату, где я мог даже поднять руки и потянуться. К Лисс. Она стояла ко мне спиной, босая, на высоком шерстяном ковре – уже и не помню, какими правдами и неправдами его добыл. Она помешивала варево в дымящемся на закрытом кирпичами костре, в маленьком казане, держа в другой руке темную крышку. Пахло грибами и еще чем-то вроде теста… лапши. Да, лапша. Одета Лисс была в легкое, немного запачканное платье чуть ниже колен и мой плащ, вернуть себе который я уже и не надеялся.
- И не холодно тебе? – спросил я, присаживаясь на табурет и стягивая сапоги. Стальная крепость была огромна – да вот ни одной жилой комнаты с кроватью нам так и не удалось найти. Спать приходилось прямо здесь, на ковре, укутавшись одеялом и прижавшись друг к другу – никто не жаловался, но дальше этого не заходило. Да и не больно-то хотелось.
По той же причине мы ходили босиком.
- Эльга сегодня звала меня к себе, - Лисс, не обернувшись, продолжала помешивать лапшу. Я сложил сверток с луком под табурет, завернув туда же тетиву и отдельно - наконечники. - Она говорит, что в детстве частенько бегала сюда и помнит, какое это мрачное место. У нее большой дом остался, после того как Игрин… Того… Вот она меня и позвала, когда я помогала ей стираться. Ей там одиноко и грустно, есть мягкая кровать и там тепло. Вот только… - она запнулась.
- …Только не хочет видеть в этом большом доме меня? – было ясно, что я попал в точку. Лисс молчала, сняла котелок, наполнила две хрупких глиняных миски лапшой с грибами и подала одну мне. Я продолжил. – Я не против. Серьезно. Я даже могу помочь тебе перенести вещи, пока морозы немного отступили – благо, их не так много.
- Ну а ты?..
- Мне не помешает немного одиночества, - я выдавил из себя улыбку, помешивая деревянной ложкой еду. – Тем более, мне будет проще – меньше поленьев буду тратить, - я пытался высосать из пальца еще хоть какой-то аргумент, но, не найдя ничего адекватного, взялся поглощать горячий ужин. – И холод я переношу получше тебя.
Вранье. Я покосился на нее, развалившуюся на ковре, растопырив нагие ступни в стороны, в одном полупрозрачном – но все же закрывающем все, что надо – платьеце, едва накинув плащ на плечи. И украдкой оглядел себя: в теплой одежде, сжавшийся, вцепившийся в горячую миску обеими руками и подобравший под себя все, что только можно. Конечно, я только что с мороза, и все же…
Я положил в рот еще ложку безвкусного, таящего во рту жара. Тепло я сейчас тоже, признаться, толком не ощущал.
- Я отказалась, - тихо сказала Лисс, как будто боясь осуждений.
- Почему?
Она молча уткнулась в свою миску. За эту неделю мы почти и не разговаривали – я был рад уже и тому, что она не жалуется. Жаловаться ведь было на что, но она держала все в себе… Так может не стоит здесь радоваться? В любом случае, она заслужила право уйти от меня. Уйти, когда нужда во мне отпала. Так почему же?.. Может быть, дело в крепости? Здесь вполне могло находится нечто эдакое, ради чего стоило бы терпеть мое общество. Но откуда ей об этом знать, и на что оно ей, чем бы эта штука не оказалась? Ерунда. Бред все это… Тогда что? Она осталась, и напрашивался один-единственный вывод… Нет. Тьма его побери, нет!
- Чтобы ты не остался один, - она отложила пустую миску, глянула мне в глаза – всего на миг, но как глубоко… Светло-голубые. Как две огонька во тьме. Я отвернулся и промолчал, она отвернулась, убрала посуду и легла спиной ко мне.
Я потупился в миску. К горлу подступила противная рвота, словно чума вернулась. Я отложил миску в сторону, не в силах доесть. Долго я еще там сидел… Может полчаса, может час, а может и полночи – думал о чем-то, да вот уже и не вспомнить о чем. Потом лег и не смог уснуть, ворочаясь на противоположной половине ковра, дрожа от холода и чего-то еще.
Говорят, у малефиков, черных магов, нет души. Они в младенчестве отдают ее в обмен на темные, запретные силы. Может, оно и так… Но какого дьявола меня так скребет изнутри?!