Реванш
Было это или это благая выдумка – кто его знает. Просто прошло около полувека с того момента, как меня забрали служить в наш доблестный Подводный Флот, и “в никуда-нибудь”, а в славный город Ленинград. Ностальгическое было время, должен вам сказать. Всё наше ребячество гражданского бытия было перенаправлено в другую колею, вдали от отчего дома, родительских глаз. И даже роба, превратившая нас в цыплят огромной птицефермы, не меняла отношения к реалиям новой взрослой жизни.
Ленинград встретил нас непрекращающимся дождём. И, тем не менее, чувство птенцов, выпорхнувших из гнезда, будоражило грудную клетку будущими славными прелестями неизвестного и заставляло сердце биться в унисон с новой жизнью. Каждый матрос мечтал о быстрейшем принятии присяги, чтобы вырваться в город. В нём было на что обратить своё внимание. Но главное, чем он, для нас служивых, был славен, так это красавицами, как из самого города, так и из его окрестностей. Для них моряки были живой наживкой на удочке жизни. Каждой хотелось любви и ласки, возможности построить личную жизнь неважно где и, довольно часто, неважно с кем. Мы были для них милыми иностранцами с совершенно разной подноготной огромной страны, о которой, в основном, они не имели никакого понятия, что придавало определённый шарм нашим отношениям. Их нескончаемая трескотня заставляла нас менять подружек еженедельно, безо всяких на то сожалений. Детей войны мужского полу, было значительно меньше, чем афиширо-валось в те годы популярной песенкой :
Пришли девчонки, стоят в сторонке.
Платочки в руках теребя,
Потому что на десять девчонок
По статистике девять ребят.
В действительности, девчат было значительно, значительно больше. Так что горевать нам не приходилось.
Но по первому году, я как-то больше увлекался музеями и театрами. Моя мечта всей школьной жизни из-за рассказов родителей, живших в нём ещё до войны и в блокадное время. Красота архитектуры прошлого, богатство и убранство дворцов, церквей вперемежку с современностью, подчёркивающей и охраняющей творения времён минувших, всё благородство зодчества завладело мной, как и каждым любителем искусств, вновь прибывшим в этот волшебный город.
Так бы я и продолжал свои бесконечные странствия в историю славного града, тем более, что меня оставили служить в отряде. Но бывалые морские волки, соседи по койкам, взяли в оборот мою нравственность и направили её совершенно в другое русло. Для них мои похождения казались полным бредом. Скорее всего, им было просто скучно и решили они, будь им всем неладно, повеселиться за мой счёт.
– Хватит Ваньку гонять! – Как бы между прочим, произнёс Владимир Буянов. Его фамилия полностью соответствовала внешности и характеру. От девок отбоя не было. Достаточно высок, интересен, даже скорее красив, и знающий себе цену ловелас. О каких концертах и спектаклях может идти речь, если его ждут пышногрудые блондинки. Смех и только.
– В субботу с нами идёшь на танцы. Точка. – Сказал он повелительным тоном, не терпящим неповиновения.
– Я не танцую. – Попытался было промямлить...
– Кто тебя спрашивает. Это приказ.
Он не был моим командиром, но, как старший по званию и сроку службы, не терпел возражений. Кроме того, он был в фаворе у начальства, что для нас, только что вылупившихся младших командиров, возвышало его в наших глазах.
– Бедные ножки этих потаскушек. – Процедил старшина 2-й статьи Ницецкий.
– Ну, тебе бы промолчать. Самто отменный любитель зацеловать все туфли, – с добродушной улыбкой заметил Буянов. Они были одногодки, но совершенно разных, просто противоположных характеров.
Меня явно не радовала перспектива прогуляться по женской коллекции обуви. Танцевать мне как-то не приходилось. Не зная, что предпринять, сдуру, в этот момент я сделал, смешно вспомнить, самый идиотский поступок в своей жизни.
Сейчас вспоминаю с иронией – какой же я ещё был салага, хотя уже и закончил школу с красным дипломом специалиста первого класса. Додуматься только – пошёл и постучал в дверь командира роты капитана 3-го ранга Калашникова.
– Войдите!
– Разрешите обратится. – И, не дожидаясь ответа, – Товарищ капитан третьего ранга, поставьте меня в субботу в наряд, прошу Вас.
Командир вскинул на меня голову. Он был маленького роста, коренастый крепыш. Около 45-ти лет отроду. Как специально взращённый для службы на подводных лодках. Коренной ленинградец. Всегда одобрял моё пристрастие к театру, истории города и музейным ценностям.
– С какого перепуга?
– Не хочу в увольнение.
– Хм. Что ж сиди в роте, смотри дурацкий ящик. Кстати, в субботу в филармонии играет какой-то немец. Что случилось? – Его глаза заискрились хитрой улыбкой. – Ладно, не моё это дело. Я передам мичману Сивелю. Он вернёт мне увольнительную. Позови ко мне Буянова.
– Есть! – только и успел я ответить, заподозрив нечто подозрительное в улыбке командира роты.
Что-то здесь было не так. В голове закрутились дурацкие мысли о драконовском заговоре. Сам себе улыбнувшись посетившей глупости, зашёл в старшинскую.
Старшинская – это особое помещение в роте. Как говорили в те времена, в ней топор никогда не стоял в углу. Он постоянно парил в воздухе от движения табачного дыма. Единственная возможность не откинуть коньки вновь появившемуся некурящему молодому командиру, так это сразу начать курить самому. Курильщики, конечно же, поймут, почему. Буянов, сидя на стуле и помахивая закинутой ногой, рассказывал свою очередную байку, когда я перебил его.
– Тебя к командиру.
– Ёп! – Только и сказал он, поперхнувшись дымом.
Пока он отсутствовал две-три минуты, никто не проронил ни слова. Лето. Часть пустовала до следующего набора. Дел, только что, мелкий ремонт. И тишина. Великое безделье. Скукота.
Вернувшись назад, Буянов долго не мог остановиться от утробного хохота, явно стараясь найти какие-то не то чтобы обидные, но чудные слова в мой адрес.
– Ид ... , вот нен ... – и ещё несколько незаконченных слов, выскакивающих из него с прихлёбом смеха. И, наконец, успокоившись и протерев от слёз глаза, произнёс: “Вот мудак.” И снова заржал.
Он протянул мне приказ командира: “В субботу быть в Мраморном зале на танцах и назавтра доложить о результатах”. Число и подпись: “Калашников”. Буянов рыдал. Все старшины закачались в гомерическом хохоте, как тот самый топор. Я вскочил, стукнул дверью и убежал в Ленинскую комнату. Она была, как обычно, пуста в это межсезонье. Вот уж действительно мудак! Ситуация стала для меня ещё более дурацкая.
“Что-то надо делать.” – вертелось в голове, “Что-то надо делать.”. Но ничего разумного в голову просто не лезло. Каков поступок – таков и приказ. Идиотский приказ, блин, но смешной. Почерк командирский, каллиграфический да и роспись его. Её не подделаешь. Но это точно буяновский стиль.
– Насрать! – сказал я вслух. Стало значительно легче.
– Буян, мой первый танец с твоей подругой. Запомнил? Иначе, в чём смысл? – выпалил я, вернувшись в старшинскую.
– Да хоть второй и третий. Лишь бы она не бросила тебя в середине первого. – Он рассмеялся.
– На том и порешили. – Съязвил Ницецкий. За какие-то грешные дела он меня недолюбливал. Но я к нему относился лояльно. Всё-таки старший по званию и сроку службы. В те давние времена, подумать только, сколько мне уже стукнуло, всё ещё существовало понятие уважения по сроку лет, положению и, главное, вне зависимости от званий. И снисходительное отношение, как старшего брата, к новичкам. Во Флоте, как ни странно, сохранялась гусарская субординация.
Суббота не заставила себя долго ждать. После развода весёлой гурьбой отправились в “Мраморный”. Пешком. Погода стояла на редкость солнечная и тёплая. Градусов 20-22. Слабый прохладный бриз накатывался от залива. Все в приподнятом настроении от увольнения.
Здесь придётся сделать небольшое отступление от действа. Жизнь в те безмятежные годы начала Брежневского периода была совершенно отличной от Хрущёвских времён. Это было время засилия джаз оркестров, пришедших на смену военных. В период 60-х и первой половины 70-х во всех клубах играли танцевальные оркестры диксилендовского толку. На 90% это были произведения русской эстрады. Это было время молодых Валерия Ободзинского, Эдуарда Хилля, Муслима Магомаева и других популярных певцов. В большом Мраморном танцевали много бальных танцев и танцев из старых русских репертуаров: мазурки, краковяки, вальсы Штрауса, медленные вальсы, танго, фокстроты, па-де-патинеры и т.д. Из новых в моде была Летка-Енка и ещё два-три танца. Да и в разных дворцах в тан
цевальных залах были различные порядки. Например, во Дворец Связи мужчины без пиджака и галстука войти не могли. В нём всегда было много народа. Основной солист со своим “Вокализом” – мистер Тро-ло-ло – Эдуард Хиль. А вот в Мраморный девчонки, искательницы минутных приключений, приходили без исподнего под юбкой. В те времена платья были с широким подолом. И мы развлекались тем, что раскручивали этих красоток в вальсе так, что они оказывались обнажёнными ниже пупа, на радость заказчиков. Правда, после танцев из-за этого могли и морду набить. Но с моряками не связывались, можно было остаться калеками на всю жизнь.
Вот в такой танцевальной обстановке бывшего града Петра, мы приобрели билеты на танцы и отправились опрокинуть по кружке пива или стакану вина. На выбор. За стойкой бара кто подтрунивал надо мной, а кто просто сожалел о случившемся. Но все предвкушали предстоящее зрелище.
– Ну ты влип, – с добродушной улыбкой, обняв меня за плечи, в ухо прошептал Колька Богомазов. Он был старше меня на год, маленького роста, и не мог я представить по его фигуре и лику, кто бы решился с ним танцевать.
– Ничего, прорвётся, – улыбаясь заметил рядом стоящий Воейков, – Он их интеллектом забьёт.
– Спасибо, но я Володьке хоть на пять минут, а настроение испорчу.
На самом же деле, молил Господа Бога за первый танец фокстрот. Года три назад отец перед выпускным вечером в школе меня чему-то учил.
Во дворце мраморные ступени, ведущие на второй этаж, по ширине были не меньше пятнадцати метров. Мраморные перила. Всё было широкое и торопливое вокруг. Огромное число любителей потанцевать и пофлиртовать быстро и явно привычно взбегали по лестнице. Да уж, явно не филармоническая публика. Народ толпился вокруг оркестра в виде подковы. Оркестр тоже примечателен. Полный состав духовых, рояль Беккер, ударник и несколько смычковых. Неслабо! Не зря его называли главной танцевальной площадкой города.
Вот и грянули первые аккорды рояля. Вечер начался быстрым вальсом. Это была традиция, о которой я не мог знать.
– Ну Буянов, – промелькнуло у меня в голове, – ты от меня получишь.
– Извините, можно Вас пригласить на вальс? – Обратился я к молодой особе, стоящей с Буяновым подруку.
– Его я всегда танцую только с Володей.
– Иди, иди. Нестрашно, – с улыбкой, насколько можно дружелюбной, ответил он и подтолкнул подругу ко мне.
Это был мой первый танец. В такт музыке я её завертел и буквально после третьего “па”, споткнувшись об её туфель, упал прямо на неё. От неожиданности Ира, как оказалось, так её звали, с открытыми, как у перископа глазами, явно потеряла дар речи. Мои друзья истошно ржали. Я поднялся, подал Ирине руку и, даже не извинившись, торопливо ушёл прочь. – Позор, какой позор, – стучало в висках.
Пропущу вереницу глупостей, вертевшихся в голове, просто вернулся в часть и лёг спать.
Наутро было только и разговору, что о вчерашнем происшествии, из которого я узнал о продолжении действа, к великому моему удовлетворению. Ира отвесила Буянову увесистую пощёчину и поинтересовавшись, как он мог так унизить своего друга, развернулась и ушла с танцев. Я явно её зауважал. (Вряд ли сегодня это могло бы произойти – нравы резко изменились).
Когда я зашёл в старшинскую, все сразу замолчали. Речь, очевидно, шла обо мне. Буянов без обиняков сразу обратился:
– Мы квиты, останемся друзьями. Ты мне испортил весь вечер. Извини меня. Так мне и надо. От души прошу. – Смотря прямо в глаза, сказал Володя, протянув руку. Это был знак уважения и, главное, принятия в следующий ранжир отношений. – Друзья?
С тех пор мы действительно подружились.
II
На следующий день, будучи в гостях у моей сестры, на книжной полке в кабинете наткнулся на тоненькую книженцию “Уроки бальных танцев”. Надо признать, что будучи изданной ещё до революции, она читалась достаточно легко, невзирая на старый русский алфавит. Но самое главное, что во всех описаниях танцев, каждое “па” освещалось картинками со стрелочками для перехода к следующему. Явно учебник для самообразования. Представляете мои глаза? В них легко прочитывалось: “Ну, Буянов, погоди”.
Объявив себе месяц без берега, каждый вечер один час, а то и больше, заперевшись в классе, изучал каждое движение в каждом танце. Мой партнёр был неприхотлив. Стул – спинка олицетворяло плечо, а середина сзади – талию.
Благо мне во время учёбы ни разу не пришлось наступить никому на туфлю. Правда, несколько раз я чут было не сломал свою партнёршу, то бишь стул. Месяц упорных занятий, а упорства у меня хоть отбавляй, всё-таки два курса университета мехмата уже были за плечами, не прошёл даром.
Решившись проверить, чему я научился на практике, в великой тайне от всех двинул любопытные стопы свои во Дворец Связи. Наши в него не ходили. Хотя бы в этом я был спокоен. Долго выбирая жертву, даже не заметил. как появилось передо мной это чистое, хрупкое создание.
– Можно Вас пригласить на Белый танец?
Незнакомка, брюнетка с огромными голубыми глазами, тонкой талией, на очень высоких лакированных шпильках, с улыбкой обращаясь ко мне, протянула руку.
Меня как током стукнуло. Стою чурбан чурбаном и не дышу.
– Пойдёмте пожалуйста. Это медленный, мой любимый вальс “Мои цветы.” – Отказать таким глазам было невозможно. С первых же тактов ноги, совершенно не думая о моих страхах, повели девушку в середину зала прямо в танце. Удивительное ощущение.
– Я не ошиблась. Вы хорошо танцуете. Это видно по вашей выправке. Мне мама всегда говорила – не доверяй матросской выправке. Она явно не права. Меня зовут Лена. Лена Спасская. А Вас?
– Давид. Должен вам признаться – это первый танец в моей жизни. Скорее второй... Мне приятна Ваша лесть. Я Вас не обманываю и при случае всё расскажу. Занятная, должен сказать, произошла история. Но всему своё время.
– Так я вам и поверила. В этом зале правильно танцевать вальс “Бостон” могут только двое, но они профессиональные танцоры и сюда приходят по средам. Это друзья Эдика и он для них поёт “Вальс расставаний”. А вы танцуете “Большой Венгерский”? – И, посмотрев на часы и почему-то решив, что конечно “да” (не поверь после этого в женское чутьё), схватила меня за руку и быстро повела к выходу, напрочь забыв про свой любимый “цветочный" вальс .
Не знаю, что на меня нашло. Я с готовностью устремился за ней куда-то в новую жизнь.
– Такси, такси. – Она быстро забравшись в него, обратилась к таксисту: – В Мраморный и побыстрей пожалуйста.
Лена продолжала держать мою руку. В тепле её прикосновения ощущалось доверие. Будто мы давно знакомы.
– Через двадцать минут там объявят этот танец. Я столько времени мечтала его станцевать по-настоящему. Спасибо Господи. – И, не моргая, рассматривала меня счастливым взглядом.
Этот танец я разучивал больше остальных. В нём было много совершенно различных движений. И специальных поворотов головы. И степенно медленная ритуальная часть, переходящая в широкий быстрый вальс. Со стулом, безголовым, было трудно всё запомнить. Но сейчас, утонув безвозвратно в этих глазах, я ничего не боялся. Интересно, сколько ей лет? 17-ть ? 18-ть? Да какая разница, если хорошо.
Вбежав по мраморным ступеням в зал, мы только и успели к первым аккордам оркестра.
Внутреннее состояние взяло вверх и я уверенно и бережно, почти как стул когда-то, чтобы не сломать, повёл Лену по кругу. Как светились её глаза! Я был сражён. В первый раз и так влипнуть. Мы дотанцевали танец, немного вспотевшие и разгорячённые остановились у открытого окна перевести дух. Я осмотрелся. Огромный зал мог вместить наверное до 3-х тысяч человек. Очень высокие потолки и колонны с резными великолепными пилястрами создавали настрой бала, как в сказках.
– Давид, ты не представишь нам свою даму? – Перед нами откуда ни возьмись появился Буянов, весь из себя в лоснящейся улыбке до ушей, и Ирина. – Владимир. Моя подруга Ира. – Представился он.
– Очень приятно. Лена. Я Вас видела в танце. Вы неплохо танцуете. Правда, не знаете всех движений. – Она вела себя так непринуждённо будто знакома со мной всю жизнь. Не знаю как снаружи, но моё внутреннее состояние было по-идиотски счастливым. Все мои страхи куда-то улетучились. Буяновская чарующая улыбка по кривым складкам форменки быстро стекла вниз.
Объявили следующий танец – Краковяк.
– Давид, ты не хочешь поменяться парами? – Вдруг спросил Буянов, словно прочитал мои мысли.
– Если Лена не возражает... .
– Только на один танец. Мне очень нравится кружиться с тобой. – Она посмотрела на меня сияющими глазами, искренне тому радуясь.
Ирина же смерила меня совершенно иным, непонимающим взглядом. Когда Володя с Леной зашли в круг, она резко повернулась ко мне. В глазах её
можно было прочесть всё, что угодно, но только не радостное возбуждение.
– Вы меня тогда обманули и специально упали на меня? – Её глаза наполнились слезами. – Зачем?
– Нет, нет. Всё было именно так. Неуклюжий! Никогда не танцевал. Я действительно с вами пошёл танцевать, чтобы проучить Володю. Просто после этого позора пришлось учиться танцам в школе, так мне было стыдно.
Хорошо, что Лена не присутствовала при этом. Во время разговора я следил за ней и откровенно любовался.
– Считай, что я поверила. – Прошептала Ира, переходя на ты, и потащила меня в круг.
Моряки редко провожали своих подруг до дома после танцев. Легко можно было опоздать в часть. Девчата это знали и не обижались. Лишь после двух лет службы особо ретивые уходили в самоволку на ночь. Мне до этого было ещё далеко.
Как и следовало ожидать, мы брели не торопясь в направлении части. Я по дороге поведал всё, как есть на духу, что со мной приключилось и рассказал о своих интересах. В следующее воскресенье свидание назначили в зале Куинджи в Рус-ском музее.
. . . . . . . . . . . . . . . .
Вернулся в роту в прекрасном расположении духа. Лена, свалившаяся мне на голову как снежный ком, очень понравилась. Благодарности к ребятам, решившим резко изменить течение моей жизни, “мою нравственность и направить её совершенно по другому руслу”, не было границ.
Но, главное, взят реванш. Из старшинской доносился возмущённый голос Буянова: – “Она мне говорит, представляете, мне, что не помешало бы взять несколько уроков танца у Давида. Насколько он легче и свободнее ведёт.”
Пойду-ка я помечтаю. Зачем портить настроение дня, изменившего всю мою жизнь.
09.26.2013.