Если жизнь на жизнь помножу,
Ноль в итоге получу.
(Из песни)
Он пришёл к нам в группу с приглашением принять участие в исследовательской работе.
Работа оказалась для меня чисто формальной - надо было записывать кривые на рентгеновском аппарате. Для чего, на каких образцах - меня, можно сказать, не интересовало. Да и моё участие быстро сошло на нет – заменилось совместными походами в кино.
Теперь я знаю: с чего начнёшь, тем и закончишь. Тогда до этого знания было далеко.
Пошли мы впервые вместе на двухсерийный фильм «Граф Монте-Кристо»; он шёл в периферийном кинотеатре «Сталь», по названию нам близкий и расположен был на середине пути между нашими домами. Когда стали запускать зрителей в зал, Гена меня отправил, а сам пошёл покурить. Зал быстро заполнился, свет погас, начался фильм. Подняться и помахать - я воздержалась: то ли из гордости, то ли из застенчивости.
Прокатилась первая серия со свободным около меня местом. Зажёгся свет, я покинула зал. Мы не встретились.
Потом ещё много было фильмов, просмотренных вместе. Когда что-то хотелось сказать по поводу заложенных в них смыслов, Гена, как правило, отсылал меня к известному на курсе «философу». Все наши разговоры сводились им к моделям теории твёрдых тел, зонам Бриллюэна... «Галка, я членкором буду», – обещал мне Гена.
Время шло у каждого по-своему; когда прерывалось походом в кино, встреча назначалась в неопределённой форме: «Как поужинаешь и приходи!». Место оставалось прежним. Я обычно появлялась первой.
Приехавший в мой город из южных краёв, Гена трудно переносил холод. «Когда это всё растает?!» – говаривал он, пиная сугроб.
Наступила долгожданная весна.
Накануне Первого мая Гена постучал в моё окно, когда уже совсем стемнело: в тот вечер не ходили трамваи. Мы шли по безлюдному переулку мимо школы. «Ты знаешь, Галка, я давно тебя люблю!» - неожиданно проговорил он - и одновременно раздался звон разбитого стекла. Я рассмеялась такому совпадению, а он дёрнулся и рванул вперёд. «Ты чего меня оставил!» – придержала я его. Был первый час ночи…
Первого мая вечером шёл дождь. Мы целовались во дворе моего дома. Дождь смывал нашу пионерскую дружбу для неокрепшей ещё любви. В те времена ходила шутка: если поцеловались, надо скорее замуж выходить. «Замуж» было для меня чем-то огромным, непонятным.
Я не люблю весну – первую половину мая, когда всё у нас, на Среднем Урале, думает: зеленеть или не зеленеть, идти дождю или не идти, быть теплу или не быть. Не люблю холодные солнечные дни - красивых женщин без души.
Я звонила ему уже второй раз с чувством явного душевного дискомфорта. Не могла ему сказать: что я хочу... Мне казалось всё само собой разумеющимся после новых взаимоотношений. В ответ на мой звонок – на мою напряжённость и нерешительность, на моё затянувшееся молчание – он положил трубку.
Уже после того, как качнулось моё душевное равновесие, я спросила себя: «Что это было?» – «Предательство» – немедленно последовал ответ.
Не знаю, хватило бы у меня тогда решимости шагнуть в бездну. Почуяв неладное, когда я присматривала в чулане, как закрепить верёвку, ворвалась мама. Я узнала, как летят искры из глаз: мама, разгневанная, хлестала меня чем-то по голове.
Много лет прошло в недоумении, в непонимании, в незнании. И вот льются слёзы, всё это время сдерживаемые, застывшие - слёзы облегчения, слёзы воскрешения. «Я тогда подумал: кто я? – читаю его письмо. – У меня нет ни собственного жилья, ни даже приличного костюма». Далее о том, чего некоторые юноши боятся и не желают делать в постели со своей возлюбленной…
Он чуть-чуть не стал членкором. У него две дочери. Старшую зовут так же, как меня. Мы остались друзьями - в обиходном смысле.
28.09.2013