Иероглиф акации зимней прочесть не могу,
то ль египетский он, то ль японский, – грущу и не ною,
а суровые горы уже две недели в снегу
и метут в них метели – всё скрыто глухой пеленою.
Возле моря тепло, с гор приносит снежинки борей,
что-то в хрупкой судьбе, по отъезде твоём, раскололось.
Как получишь письмо, отвечай, я прошу, поскорей
и звони каждый день, просто так, лишь бы слышать твой голос.
Я для горлиц с утра крошки хлеба в кормушку кладу,
птицы тут же слетают с платана безлиственной кроны;
что-то с зимнею Ялтой живу я совсем не в ладу,
хоть в саду твой миндаль распускает несмело бутоны.
А когда расцветёт он – тогда и февраль не февраль,
и всё чаще и чаще цветные начну видеть сны я,
и однажды я выйду смотреть, как проносятся вдаль
белокрылые лебеди, вспомнив гнездовья родные…