Другой бы просто пригласил ее на кофе, наверно. Или предложил бы ей сигарету, галантно щелкнул зажигалкой, улыбнулся бы, заглядывая прямо в глаза, с интересом и намеком… А он ничего такого не мог. Ну, разве что кофе, конечно, сумел бы изготовить, и даже мастерски, но в его случае это бы не сработало. Почему? Он работал на улице, на специальной машине, которая с кофеваркой. И если другие стояли у аккуратных белых универсалов, то ему повезло выдавать кофе из большой розовой улитки. Ничего страшного, кончено, внимание привлекает, для бизнеса хорошо. Но вот кто бы всерьез воспринял начинку розовой улитки? Вот и он не рассчитывал на успех. И это его всерьез огорчало, ведь в здании напротив работала она.
Она приезжала в свой офис почему-то по вечерам. Всегда на красном мотоцикле и без шлема, почти всегда в джинсовой куртке без рукавов. У него не было ни одной идеи, чем она занимается, кроме курения. Два или три раза она выходила из подъезда, взмахивала выгоревшими волосами, прекрасными руками доставала зажигалку… Эти руки сводили его с ума. Он впивался в них глазами, ощупывая форму, нет, не совершенную, но такую трогательную, подростковую. Ему они напоминали мрамор – неровным загаром, скульптурной тонкостью, мрамор – но полный жизнью, бьющей через край энергией молодости, к которой так хотелось приникнуть. Эти руки так естественно для него было бы гладить, целовать.
Ее, казалось, забавляло черноглазое внимание, так контрастировавшее с розовым чудищем. Один раз она даже подошла с сигаретой, и он не нашел ничего лучше, чем спросить, может ли он что-то для нее сделать. Кофе, сказала она, был бы весьма уместен. Кофе, кофе, черный мутный поток, в котором тонула вся его жизнь. Он наполнял им весь город – и строителей, и студентов, и вот, теперь – даже ее. Осознавая себя на пороге мечты, он совершал привычные движения как внезапно наполнившийся смыслом ритуал. Его руки плавно мелькали, одновременно управляя несколькими процессами, слажено и завораживающе… По крайней мере, именно так ему казалось – пока она смотрела в сторону, остерегаясь паркующегося рядом грузовика. Она была рядом, совсем рядом, впервые так близко, что он ощущал, как запах моря и грозы, ее запах, вытеснил облако кофейного аромата. Она немного рассеяно поблагодарила его, оставила купюру и пошла обратно к подъезду, в то время как он пытался вслед ей одновременно выкрикнуть все, все слова, накопившиеся за последние недели. Было бы абсолютно уместно хотя бы спросить ее имя, но он слишком долго жил в раковине, слишком розовой, чтоб из нее обращаться к девушке мечты, будто к равной.
В этот день он задержался допоздна, и когда уже почти никто не ходил по улице, осмелился подойти к пепельнице у подъезда и достать ее стаканчик. Он погладил его края рукой, потом представил, как это выглядит со стороны, покраснел и быстро положил его обратно.
Следующие дни она не подходила, хотя курила чаще, нервничала, наверно, что-то ее заботило и отвлекало, на него она смотрела мельком и тут же снова погружалась в свою досаду.
Он придумал подвесить бумажный стаканчик к удочке, направленной к подъезду, чтоб поймать ее на маленький диалог, который он придумал и отрепетировал перед зеркалом. Поток веселых посетителей увеличился, но она не обратила внимания на колышущуюся приманку.
В тот день прошел ливень, и к вечеру асфальт радостно отражал все разноцветье огней города. Теперь дождик только чуть накрапывал, и он привесил к удочке маленький коктейльный зонтик, подведя его к самому подъезду. Она выйдет, он поместит зонтик над ее белобрысой шевелюрой и она загорело засмеется, прогнав хоть ненадолго свои проблемы.
Но она выскочила без сигареты, злая и съежившаяся. Не останавливаясь, она завела мотоцикл и рванула на трассу. Он отпрянул с дороги и увидел. Черный джип несся по улице, шел ровно, красиво и очень быстро. Она смотрела в другую сторону и резко выкрутила газ. Девушка, услышал он свой голос, милая, подавился криком он, заставляя шарахнуться прохожих. Если бы он знал ее имя! Она бы затормозила, она бы успела.
Он сидел на асфальте, покачиваясь, прижимая к себе ее руку. Руку, которую так естественно для него было бы гладить, целовать. Из нее на глазах уходила жизнь, и холод, свойственный мрамору, заполнял ее руку. Памятник моей любви, подумал он сквозь слезы. Боже! Если бы вернуть время назад! Если бы просто спросить ее имя, не флиртуя, просто – имя. И она была бы жива. Боже, боже, если бы только вернуть время назад!
…
Он стоял у своей нелепой розовой раковины, а она шла к нему с неизменной сигаретой. Он не нашел ничего лучше, чем спросить, может ли он что-то для нее сделать. Кофе, сказала она, был бы весьма уместен. Его руки плавно мелькали, одновременно управляя несколькими процессами, слажено и завораживающе… Она была рядом, совсем рядом, впервые так близко, что он ощущал, как запах моря и грозы, ее запах, вытеснил облако кофейного аромата. Она немного рассеяно поблагодарила его, оставила купюру и пошла обратно к подъезду, в то время как он пытался вслед ей одновременно выкрикнуть все, все слова, накопившиеся за последние недели. Было бы абсолютно уместно хотя бы спросить ее имя, но он слишком долго жил в раковине, слишком розовой, чтоб из нее обращаться к девушке мечты, будто к равной.
По радио передавали, что в ближайшие дни ожидаются сильные дожди.