Глава из романа «Дорога — мой дом» — о выросших детях перестройки и «лихих 90-х».
***
...Жизнь катилась, подобно паровозу, по неизвестно куда ведущим рельсам. Со временем становилось очевидным, что многие чудеса не случатся в ней никогда, и в космосе Лере тоже не побывать.
В школьные годы она верила в своё исключительное, великое будущее. В то, что однажды станет особенным, влиятельным, уважаемым человеком, которого все оценят по достоинству. Однако как этого достичь, девочка не представляла: ей казалось, что всё произойдёт само собой.
Предвкушения неизвестных и немыслимых успехов, несбыточных и манящих, к двадцати шести годам стали для Валерии наивными воспоминаниями и вызывали печальную улыбку.
Во времена ее детства в стране началось движение к неведомому капитализму. Происходило крушение авторитетов и идеологии, незадолго до этого представлявшейся многим людям незыблемой.
В большинстве умов воцарился хаос. Кто-то, напротив, ясно видел обстановку и пытался извлечь из нее выгоду для себя.
Одни за другими в зданиях школ проходили выборы мало кому понятных депутатов. Взрослые, еще без анекдотов и недоверия к власти, со всей серьезностью обсуждали будущее страны. Дети чуяли сущий праздник: слыхано ли, чтобы в будние дни о них забывали и оставляли в покое.
Одноклассники кричали и хохотали до хрипоты, кидались грязными тряпками, играя в «сифу», и рисовали на доске пошлости. Бывало, дрались, отстаивая услышанные во время завтрака политические убеждения родителей... Не потому, что мечтали о революции. Не потому, что хотели разобраться в политике... И не потому, что заботились о судьбах страны. Их не волновала даже собственная судьба!
Они чувствовали наступавшую анархию, ее вседозволенность, ее будоражившую разрушительную силу. Безудержное буйство, поругание прежних устоев казалось чем-то новым и прогрессивным... И им было весело!
«Долой эпоху застоя!» – висели в воздухе дразнящие девизы. – «Даешь гласность и демократию!»
«Что раньше было нельзя, то стало можно теперь», – следовал перевод на детский язык.
Школьники в силу своей юности не понимали сути проблем. Для них застой выражался в школьных правилах поведения, в надоевшей форме, в обязательных домашних заданиях и нудных ежедневных занятиях. В поклонении Ленинской атрибутике. В длинном и лицемерном списке правил пионеров, который они обязаны были учить наизусть.
Учителя, пытавшиеся призвать к порядку своих распоясавшихся подопечных, воспринимались теперь как отсталые «застойные» элементы и не вызывали уважения.
Валерия училась в пятом классе, когда среди пионеров началась мода не носить алый галстук. Это была именно мода, равная моде на американские джинсы и не связанная с политикой. Она стала для маленьких граждан проявлением личной независимости и силы – сродни курению за кустом.
Галстук продолжали носить лишь некоторые девочки, которым шел красный цвет. Первоначальная идея 70-летней давности лишь смешила юное поколение.
Вскоре прекратил работу и комсомол. Вот когда вокруг Леры началась настоящая анархия. Девочка не знала, как относиться к любимому развлечению мальчишек – рисованию «дедушки Ленина» в непотребных видах.
В младенчестве он действительно считался их общим дедушкой. Играя во дворе, маленькие дети рассказывали друг другу о том, что у них три деда: два родных и Ленин... У кого-то было два: мамин папа и Ленин... А у кого-то только Ленин... И вот теперь несложный профиль вождя пролетариата легко удавался всем юным карикатуристам. Его изображали на любых поверхностях: от парт до стен туалетов.
С одной стороны, это было невинным детским хулиганством, вызывавшим веселый смех. И все же здесь крылось нечто дикое. Леру коробило от оскорбления памяти человека. Неважно, какого, но — человека... Вероятно, не худшего. И, несомненно, большого фантазера с мощным интеллектом и организаторским талантом!
У каждого поколения свои проблемы, свои задачи. Проблема нового поколения обозначилась потерей общего деда.
В любых обстоятельствах детям нужны хоть какие-то – воспринимаемые ими! – положительные ориентиры. Без них личности формируются случайными, непредсказуемыми ветрами. И новые люди ищут духовную опору в гибельных — зачастую — занятиях.
Среди неразберихи взрослые люди забыли о главном: знали они, как жить дальше, или нет, знали они, что будут есть завтра, или нет, но от них зависела судьба подрастающего поколения.
Идеологические трудности перехлестывались материальными, и забота о хлебе насущном зачастую затмевала необходимое духовное общение.
Молодым родителям, которые сами недавно бегали детьми и мечтали о необыкновенном будущем, трудно было удержаться на плаву, прокормить свои семьи в резко изменившемся мире. Среди умных, образованных людей речь порой шла только о том, чтобы голодные, не видевшие конфет и хорошей одежды отпрыски не выросли ворами.
Дети жестоки и категоричны. Они не в состоянии оценить сложность ситуации. Они не способны обеспечивать себя сами, но каждый день хотят есть, шалить и одеваться не хуже соседей. Самим своим существованием они подминают под себя предков, заставляя тех жить и работать для себя, хочется им того или нет. Не понимая, что, являясь физическим продолжением родителей, ломают зачастую их внутренние стремления. Отбирают, по сути, их судьбы, которые не ценят, не реализуют с помощью своих, и смеют критиковать. Которые после могут отпихнуть от себя, как ненужный хлам. И это – естественный ход жизни.
Зачастую взрослые люди ломались, не в силах справиться с обстоятельствами. На предприятиях шли сокращения, большинству месяцами и даже годами не выплачивали зарплату.
Оставшись без денег, одни бросали свои семьи на произвол судьбы, другие прятались от мира дома на диване. Третьи ради семей оставляли в стороне свои интересы и амбиции и зарабатывали — кто чем мог. Историки вместо увлекательных экспедиций и преподавания торговали на рынках. Инженеры вместо конструирования космических кораблей сторожили склады или ремонтировали оборудование на колбасном производстве.
Всё это добавляло разрухи в мировосприятие детей.
Кто-то назвал подрастающее поколение потерянным, не догадываясь, что последующие поколения будут еще более неприкаянными.
Поколение — масса, ни к кому конкретно отношения не имеющая. Ее легко заранее осудить и от нее отказаться – из-за своего бессилия что-либо изменить. Поколение без ориентиров, целей и ценностей, без смысла жизни... Его мысленно вычеркнули из человечества. Легко и одномоментно сложив с себя ответственность за его действия в будущем. Сложив с облегчением, что хоть о чем-то не надо заботиться.
Между тем, будущее счастье подрастающего человека и его отношения с обществом – в любом поколении – определяют самые простые основы. То, что на поверку оказывается сложнее всего создать... Это общечеловеческие устои добра и порядочности, разностороннее образование, восприимчивость к новому и объективный анализ старого, уважение к себе и другим, умение ценить жизнь.
Искорежить судьбу гармонично сформированного человека может только война. Но гармоничных людей мало кому удается воспитать.
Многие из педагогов пытались сохранить точку опоры и донести до детей понятия ценности образования и общей культуры, но перед ними вставала непробиваемая стена. Непоправимые изменения нарастали снежным комом.
Школьники, не желавшие учиться, не думавшие о будущем, собирались вместе с ПТУ-шниками и прочими старшими товарищами в грязных прокуренных подвалах. На притащенных с помоек диванах, казалось, бурлила жизнь. Там играли на гитарах, нюхали клей, совокуплялись...
Развязность, неспособность решать простые задачи по геометрии и писать без ошибок, а особенно курение и пьянство были для Леры синонимом второсортности.
Ежедневно, по пути домой, отец показывал ей возбужденную, алчущую очередь возле окна замызганного пивного ларька, стоявшего рядом с их домом. Обращал внимание на брызги пены в дурно пахнущих желтых лужах, на припухшие, неестественно покрасневшие лица всклокоченных людей с огромными кружками, сидевших среди мусора на ящиках. А главное – на то, как смешон, нелеп, жалок и отвратителен пьяный мужчина и насколько непристойна и безобразна пьяная женщина.
В маленькой Лере выработалось отвращение ко всем подобным явлениям. Не могло быть и речи о том, чтобы когда-нибудь она, например, закурила. Однако была здесь и обратная сторона медали: девочка воспринимала ближних как злых, заразных бродячих собак. А те чувствовали отношение и по-своему мстили ей.
Школа до известной степени служит детям моделью мира. Воспоминания Валерии о детстве казались сродни воспоминаниям стариков о партизанской войне. Самостоятельный поход в магазин становился для нее героической вылазкой, а каждое утро ставило перед девочкой внушавшую ужас задачу: благополучно дойти до школы и пробраться в класс.
Она часто симулировала болезни, чтобы остаться дома. Но, в конце концов, обстоятельства и инстинкт самосохранения научили ее безжалостно драться. Палки, прутья и цепи становились оружием в ее руках. Нежная, едва не падавшая в обморок от страха девочка швыряла булыжники и вырывала у врагов клочья волос...
Низкий уровень жизни и естественное желание молодых идти в ногу со временем – а на тот момент это означало отрицать и разрушать – породили криминальную обстановку. Вечерние прогулки сделались опасными. Хулиганство, разбой, растление стали обычным явлением.
Имея в подсознании столь оригинальную модель мира, Валерия и после школы, и десять лет спустя, когда всё переменилось, продолжала жить – в некотором смысле – как на войне. Цель была одна — выжить.
Она выжила, но продолжала сопротивляться окружающему миру. Часто — беспочвенно.
Усталые родители, задёрганные учителя – можно ли упрекать их в невнимании, в пущенном на самотёк воспитании детей, когда они не знали, что думать о мире и о своем месте в нем, когда произошло крушение всего, с чем они жили, во что верили? Когда многим нечем было кормить своих чад? Когда они сами, молодые и красивые, не могли позволить себе никаких удовольствий? Когда рядом с ними разочарованное, униженное старшее поколение восклицало: «Получается, что мы жили зря?» А подростки, юнцы, еще переполненные ощущением собственной вечности, насмехались над недавними святынями.
Лера, много размышлявшая о происходившем, пришла в то время к единственному выводу: «Жизнь нужно наполнять лишь важными для самих себя занятиями. Жизни нужно радоваться, тогда в старости не сможешь сказать, будто она прошла бессмысленно!»
Однако, поняв истину однажды, очень важно не забыть о ней после. За детской рассудительностью следуют пресловутые кризисы переходного возраста и взрослые безумства.
Хотела того или нет, была похожа на других или нет, она разделила со своим «потерянным поколением» общие беды. Рука об руку с ней не шли, а тащились люди зачастую талантливые, но несерьезные, без целей и ценностей, впитавшие вкус разрушения – в том числе своей жизни. А значит, без определенного будущего. Потерянные... Каких они могли, в свою очередь, воспитать детей?
С годами много ровесников полегло в горячих точках. Много — от небрежного отношения к жизни, лихачества, криминала, наркотиков и пьянства. Поколение сильно поредело. У некоторых из оставшихся появились дети... Полагавшие, что в Великой Отечественной победили американцы.
В школе Валерия еще не знала, отождествлять ли себя с ровесниками, ведь ей рисовались иные картины грядущих лет. Не хотелось верить в глупые — казалось — предсказания. Было обидно!
По прошествии времени однозначный ответ так и не появился. Порядочные люди остались порядочными. Стали не великими, но, во всяком случае, достойными. Кто смог — поумнел. Остальные умерли...
Теперь Валерия сама находилась в детородном возрасте и задумывалась:
что можно взять с нее как с родителя и педагога, если она, в свою очередь, не знает, что думать об окружающем мире и о своем месте в нем? Когда разрушилось даже то малое, во что она верила — картинка прекрасного взрослого будущего?
Она верила в сказку. А больше — с самого начала — и не было ничего! Ни страны, которой она была бы благодарна — хоть за что-нибудь, и работать на благо которой видела бы смысл. Ни народа, которым хотелось бы гордиться. Ни уверенности в чем и в ком бы то ни было, включая себя.
Валерия получила интересную профессию, но оказалось, что прокормиться с ее помощью на Родине не удастся. Выходило, что девушке, в свою очередь, придется отречься от призвания, а значит – поставить на себе крест как на личности. Либо искать работу, а проще — сразу мужа на чужбине. Это значило бы лишиться корней, отказаться от родного языка и жить с человеком, не способным проникнуть в душу. Самой не понимать его глубины... И в конечном итоге лишиться настоящей любви.
Лера попала в тупик и не видела из него исхода. Кроме того, в спину — теперь уже ей самой — дышало разочарованное старшее поколение, восклицавшее: «Мы пожертвовали всем: своей реализацией, своими впечатлениями, а значит — жизнью, чтобы вырастить вас. Света белого не видели, а вы... Словом, живете не так, делаете не то. Получается, всё было зря? Значит – мы жили зря?»
Лера улыбалась: «Ваши родители, насколько я помню, винили в бессмысленности своей жизни власть. Но у вас нет подходящей для этого власти. Политика последних лет двадцати зыбка, непонятна и ничего радужного никому не сулила. А виновные нужны, и вы вините нас.
Скажите, что значит жить «так» и делать «то»? Разве были у нас конкретные цели, возможности, идеология? Даже религия еще была нам чужда!
На наших глазах атеистическое общество разлетелось, как зеркало, вдребезги, утратило прежнюю точку опоры и тут же поползло искать новую в храмы. Лишь потому, что без мудрых наставников, без строгой авторитетной системы и духовной поддержки людьми овладели паника и чувство безнадеги, бессмысленности бытия. Они не знали, как жить дальше, и, как в любые смутные времена, обратились к мистике.
А мы — уверенные в себе, еще не знавшие о переменчивости мира одиннадцатилетки — смеялись, считая такой порыв лицемерием или сумасшествием.
Для детей не существует резких перемен во взглядах близких людей, окружения. Для них истинный мир — тот, к которому они успели привыкнуть за свою короткую жизнь. Всё остальное — игры. Как во дворе: крикнул «я заяц», присел в траву, и тут же находятся «лисы», «медведи», целый зоопарк. Дети подыгрывают друг другу, бегают, пока не надоест или кого-то не позовут домой. Но взрослые не умеют по-настоящему играть. Они со всей серьезностью впадают в различные состояния и каждое по очереди считают истиной. На их основе правят и командуют, чем вызывают у детей недоумение. Мнимые взрослые... Потому что однажды, вырастая, ты обнаруживаешь, что взрослых нет... Есть лишь вздорные и растерянные великовозрастные субъекты с отшибленной памятью, затуманенным разумом и давящим жизненным опытом. С новыми вопросами без ответов.
Но разве вы не желали нам счастья, когда растили?
Предъявлять претензии взрослым детям не конструктивно: выросло то, что вы сами вырастили, нравится вам это или нет. Не мы вас рожали и воспитывали, а наоборот. Поэтому нам не проследить причины и следствия спорных отношений, обстоятельств, даже собственных личностных черт. Но мы выжили! Мы, как и вы, что-то делаем и творим. Благодаря вашим прошлым усилиям!
Ничья жизнь не напрасна. Время жизни само по себе не способно быть потерянным: оно всегда чему-то служит, чему-то учит. И – в конечном итоге – ведет к чему-то важному, неизвестному нам сейчас».
2009