Конец сороковых прошлого столетия. Ближняя окраина Москвы за Таганской площадью. Ночь. На улицах шалит лихой люд. То сумочку подрежут, а то и ее хозяина. Сохнущее белье с чердаков крадут. Детскую одежду с детей. Не брезгуют ничем, потому, что ничего в достатке и не было. Грабили и квартиры, невзирая на наличие жильцов.
Чекист Василий спал чутко — сказывались навыки нелегальной работы на оккупированной территории. Просыпался на каждый шорох. Вот и сейчас он очнулся от звуков подозрительной возни за стеной соседней комнаты. Вытащил из под подушки пистолет, снял с предохранителя. Прислушался. За стеной, где проживала старуха, лет пятидесяти, раздались приглушенные стоны и неясные шаркающие шаги. Василий откинул одеяло и босиком в исподнем осторожно подошел к двери. За стеной раздался грохот, похожий на падение мебели и отчаянный женский крик. Василий ногой выбивает собственную дверь и, дважды стреляя в темноту, бросается на звуки. Крики. Визг. Собачий лай. Обрушение чего-то тяжелого. Кто-то из соседей зажигает свет на общей кухне.
В дальнем углу кухни у открытой комнатной двери на корячках стоит ошалевшая соседка. Вокруг ее ног груда кирпича. С противоположной стороны на нее с испугом взирает другая женщина в ночной мокрой от пояса сорочке с белой собачкой наперевес. Собачка, только, что обмочившая свою хозяйку заливается нервным лаем. В середине кухни стоит Василий в кальсонах с болтающимися тесемками и с пистолетом в руке на изготовку. Он настороженно оглядывает поле боя.
Все прояснилось довольно быстро: соседка рано закрыла печную задвижку; сильная головная боль заставила ее в темноте идти открывать окно; по дороге она задевала мебель и, наконец, опрокинула стопку припасенных кирпичей, дольше сохраняющих тепло в комнате. Один из кирпичей упал ей на ногу. От боли она закричала. В ответ началась стрельба, крики, лай. От страха она упала.
Оказав первую помощь пострадавшей, соседи разбрелись по комнатам. Сквозные пулевые отверстия заделали утром.