Тринадцатилетняя Катюша, очаровательная девочка-подросток, безумно обожала красивую жизнь. Нет, не свою, серую и обыденную, а ту, чужую, беспрерывным потоком струящуюся с экрана телевизора, самого главного развле-чения в небольшом, давно забытом Богом, полесском селе.
Дорогие автомобили и шикарные рестораны, пляжи Таити и нью-йоркские небоскрёбы, белоснежные лайнеры и скоростные яхты, двигающиеся по экрану, уносили Катюшу настолько далеко, что совсем не было слышно криков подвыпившей матери, грязных ругательств старшего брата и беспрерывных просьб младшего. А оторвавшись от экрана и иногда взглянув в небольшое серое окошко комнаты, старый, давно перекошенный сарай казался ей просто великолепной фазендой, утонувшей в зелени лагуны. Глядя на длинноногих, худощавых девиц в обществе серьёзных, уверенных в себе мужчин, беспрерывно дымящих сигаретами и распивающих напитки из красивых, таких же тонких и стройных, как и девичьи ноги, бокалов, Катюше безумно хотелось туда - к ним, и даже не навсегда, а так, хотя бы на час-два или на целые сутки, в лучшем случае.
Подойдя после окончания очередного кинофильма к зеркалу, Катюша, закатив повыше платье, подолгу рассматривала свои ножки, такие же худенькие и длинные, правда, с торчащими чуть сильнее, чем у заморских красавиц, коленками, но разве такая маленькая деталь могла испортить общую картину.
Правда, и с грудью были кое-какие проблемы. Она почему-то упорно продолжала оставаться размеров двухлетней давности, а если честно, ну, не было ещё совсем груди, вот как у некоторых одноклассниц, Ирки, например, или Вали. Ну, так и это беда не совсем уж большая - вырастет со временем, за то ног таких красивых, как у Кати, на всю школу не сыщешь, у всех толстые какие-то или кривые от работы, наверное, в поле, тяжелой крестьянской, с раннего детства начатой.
- Как в жизнь ту чужую попасть, ворваться побыстрее, - не раз размышляла девчонка. - Ведь тут, в селе, шансов совсем никаких, в лучшем случае замуж лет в пятнадцать выскочить за Витьку или за Васю, так тогда вместо яхт и ресторанов - детей куча да хозяйства полон двор: коровы, куры или гуси с их беспрерывным гоготаньем. Да, Витя с Васей от тоски и безысходности всё равно пить и бить начнут, сразу или через год. Это с её то внешностью: глазами карими большими, губками бантиком и самым главным достоянием - ногами, длинными и красивыми. Нет, такая перспектива вовсе не прельщала.
Куда-нибудь в город большой вырваться, пусть любой самой худшей специальности поучиться. Там бы она себя показала. Так возраст ещё не позволяет, да и не с их доходами по городам учиться, тут бы зиму терпимо перезимовать, вот жуки совсем картошку объели, травили, травили, а толку никакого. Да и вообще с этой зимой одни неприятности: на курточку новую хотела у матери выпросить, из старой совсем выросла, та как раскричалась, рот широко раскрыла - какая куртка! Дров на зиму нет совсем, покупать надо. Без дров, конечно, плохо, но и без куртки вовсе никуда, в чём в город поедешь? Было бы где заработать - сама бы заработала, негде. Огороды у соседей целый день полоть за 5 гривен или коров чужих пасти за такую же сумму, - так не с её же внешностью. А на такую куртку коротенькую, кожаную, красивую, как в последнем фильме показывали, подохнешь на чужом огороде - не заработаешь. Хорошо, хоть на джинсы поднакопила, одноклассник Витька помог - ухажёр. Раньше по конфете за каждый поцелуй давал, теперь, если полночи целоваться и в засос - пятьдесят копеек даёт. Но тоже, обнаглел совсем. Давай, говорит, как в фильмах любовью заниматься - по-взрослому. К Митьке хромому на видео водил, всякую гадость ночь напролёт крутили и вспоминать противно. Митька, урод, ещё и лапать начал грязными руками. Надьки ему, шлюхи колхозной, мало, та и без видео всё село любовью заниматься обучила, одни разговоры только каждый вечер на лавках, да у клуба, про Надьку и любовь её с прибамбасами. Витька - ухажер тоже телевизора насмотрелся, уже и цену назначил. За первую ночь любви, говорит, десять гривен дам, у отца пьяного на днях стырил, и ещё, говорит, десять через месяц. А за поцелуи как было по пятьдесят копеек, так и остаётся.
Вот теперь сиди и думай. И деньги ничего - блузку новую купить можно или на курточку поскромнее, ширпотребовскую отложить, да боязно как-то. Ещё и больно, говорят, первый раз. Вон Ирка целых три дня в школу не ходила. Но она же не по любви, а так, по пьяни - на свадьбе у бригадира, но страшновато все равно - хоть по любви, хоть по пьяни.
Настырный Витька оторвал от мыслей, упрямо и долго скребя по стеклу, присев под окошком дома. "Была - не была!" - подумала девчонка, все равно начинать когда-то надо, рано или поздно. Выпить, говорят, главное чуть-чуть надо для храбрости.
Выпить не успела. Слегка поддатый ухажер, как только очутился на бабкином сеновале, долго целовал взасос и тискал так, что начали похрустывать косточки. "Ну что? - наконец спросил он, - согласна?". И, вытащив десятку, зашелестел купюрой. "Ага, - ответила Катя, - но остальные десять не через месяц - завтра, не позже, чем начнётся очередная часть любимого телесериала".
"Понял", - ответил друг.
Потом было больно, в некоторые моменты - даже очень, а вспотевший Витька противно дышал в лицо самогонным перегаром. Но приходилось терпеть, мысли о куртке или блузке, в крайнем случае, приносили некоторое успокоение.
Когда всё наконец закончилось, уставший, удовлетво-рённый друг развалился рядом на душистом сене и тихо завёл какую-то модную песню. Его измученная партнёрша долго не могла сообразить: почему занимающиеся по теле-визору любовью дяди и тёти издают при этом сладострастные охи и вздохи, особенно у хромого Митьки на видео. И отчего это им так приятно - тут плакать хочется, а не стонать, как в горячке. И Витька, козёл, развалился, поёт, как на зло, живот поглаживает. Супермен тоже мне еще.
Через несколько дней на дискотеке в клубе подошедший ухажер и первый мужчина зашептал любимой девушке на ушко: "Котик, мы тут с друзьями посовещались - помочь тебе хотим, материально. Ты самая красивая у нас в школе, ну просто модель, можно сказать, и одета должна быть подобающе. Давай с ребятами, как со мной, тоже дадут десять гривен, только за всех - нет просто у них больше, да и цены в соседнем селе, сама знаешь, какие - бутылка, а тут наличными и прямо из рук в руки". Девчонка, обозвав ухажера набором любимых слов из лексикона брата, обиделась. Обида длилась долго, примерно через час она прошла, но неприятный осадок остался. Стоявший у ревущей и фонящей басами колонки одноклассник Мишка ехидно улыбался и беспрерывно перекладывал из заднего кармана в нагрудный смятые денежные знаки мелкого достоинства.
Выйдя из клуба, Катюша угодила в плотное кольцо друзей-одноклассников .
"Давай! - прошипел Мишка, - а то расскажем завтра всем, что ты любовью за деньги занимаешься". И сунул рублёвки в руку девчонке.
Катюша долго сопротивлялась, но четверо парней оказались гораздо сильнее.
"И чёрт с вами", - в конце концов произнесла прижатая к клубному туалету измученная девушка.
Эффект был тем же, что и в первый раз, просто было совсем не больно, но и удовольствия абсолютно никакого. Из всей компании сладострастные звуки, как в кино, издавал один Мишка, и то притворялся, наверное.
Ещё через несколько дней, после купания с друзьями в реке, процедура повторилась в той же компании и за те же деньги. Правда, присоединившийся к ребятам "Шлепа" из десятого класса денег не дал, попросил отсрочить на недельку.
"За просрочку отдашь пять, - твёрдо произнесла Катюша, - в два раза за просрочку". "Шлепа" не спорил. Ещё и Витька -ухажер за него поручился.
Жизнь становилась немножко веселей. Уже можно было самой купить понравившийся пластмассовый браслетик или шоколадку большую съесть, и притом одной - целую плитку.
Маманя, разглядывая новый дочкин летний сарафан, даже не поинтересовалась, откуда взялись деньги: какая разница, не украла же, во всяком случае.
В один из очередных любовных сеансов Катюша даже попыталась взвинтить цены: "По пять гривен, ребята, а то живот после вас болит сильно".
- Э нет! - ответил сладострастный Мишка, - в сосед-нее село пойдем - там за бутылку, её и вытянуть из дому легче и развести водой наполовину можно. Ты у нас и так по высшей категории идёшь - такие деньги бешеные платим. Вот отец целый год в колхоз на бригаду проходил, а что заработал - зерна припорченного, поросёнка одного прокормить не хватит. Или сестра селёдкой на рынке торгует - три гривны в день, в лучшем случае, ещё рыбок парочку утянет, в мороз и холод, и на боли в животе никогда не жалуется.
Как всегда, выручил ухажер Витька:
- Тут, говорят, в село на прошлой неделе богатенький Буратино приехал, родственник какой-то дальний, бабку навестить. С заработков из-за границы прибыл, гуляет каждый день и водку в магазине покупает, самогоном не балуется. Давай сходим в гости к нему, хоть посидим хорошо - там дальше видно будет.
Дальний родственник, мужчина предпенсионного возраста, угощал хорошо, широко, чем больше хмелея, тем чаще бросал похотливые взгляды на Катюшу. Через несколько часов посиделок, о чем-то пошептавшись с Витькой, отправил того в магазин за очередной бутылкой. Когда за парнем затворилась дверь, спросил без обиняков, в упор глядя на девчонку.
- Сколько ты стоишь, крошка? Думай, пока этот дурак в магазин бегать будет.
- Пятьдесят! - без раздумий назвала девчонка первую, пришедшую на ум астрономическую цифру.
- Долларов что ли? - спросил лысоватый дядюшка.
- Угу, - кивнула головой Катюша, не на шутку испугавшись.
Банкнота с изображением американского президента тут же легла на столе рядом с Катиной тарелкой.
- Дороговато, конечно, - пролепетал дядюшка, - но когда за этими заработками для себя поживёшь, я и в молодом возрасте с такими юными никогда не был, бери, не признавайся только никому.
- Дура я что ли, признаваться, - подумала Катюша, пряча деньги под тарелку, - молодец всё-таки Витька, за все грехи свои рассчитался.
Обнимая лысоватого «буратино», не то отца, не то дедушку, даже застонала несколько раз так страстно, как в фильмах - для проформы. Голубая мечта - короткая коричневая куртка, наконец, была в её руках. Дядька долго возился, беспрерывно бормоча что-то не совсем членораздельное себе под нос, но Катюша терпела, совсем на него не обижаясь.
Дома опять лупил меньшего старший брат и работал включенный с утра на всю мощь телевизор.
"Скорее бы вырасти - и в город", - подумала, засыпая под крики слегка выпившей матери Катюша.
Во сне перед глазами проплывал огромный теплоход и взмывал в небо белоснежный лайнер, а из распах-нувшейся дверки шикарного автомобиля манил рукой симпатичный брюнет спортивного телосложения.
Катюша безумно любила жизнь. Нет, не свою - чужую, красивую.
2002 г.