''Карнэ Пьера Безухова''
карнэ (от фр. carnet — записная книжка)
Пьер Безухов. Война и Мир
***
С заросшего плесенью потолка избенки обильно капало в подставленные крынки и кувшины. Ординарец Сердюков молча ждал, когда наполнится очередная крынка и, вынеся ее из помещения, выливал размашистым движением.
- Ччччерт! Что за оказия привела нас оказаться в этом забытом Богом месте?!! – подумалось Пьеру с крайним раздражением.
Он вспомнил, как на совете у Дениса Давыдова, поставленного командующим над всеми партизанскими отрядами, встал вопрос, где именно князь Безухов желает встать со своим отрядом, и, находившийся там же, поручик Ржевский все подмигивал Пьеру и делал тайные знаки руками, указывая на карту, а потом, не выдержав, ткнул в нее пальцем и предложил
- Вот тута… непременно туточки!!!
Стоял он от карты чуть сбоку, да и карта была старой и потому буква ‘’Н’’ находившаяся как раз – таки на сгибе протерлась до полного исчезновения…
Помнится, что Денис Васильевич испытующе и с одобрением поглядел тогда на Безухова промолвив
- Смело… и неожиданно. А справитесь ли? Места там очень сложные!
Ржевский отчаянно затряс головой – соглашайся, мол.
И потому они теперь здеся…
… в заброшенной и разрушенной, Богом и людьми забытой деревеньке Большие Ягодницы, посреди болот, в которых по причине зимнего времени года и ягод-то никаких не было… да и быть не могло.
Ржевский поискал в первый день по избам да сеновалам, но, ничего не найдя, запил от чувства вины и тоски.
Временно над силами французскими в этом районе были поставлены военные инженера Гердель да Грюань. Расположились они подале от болот вреднопакостных, а по краю трясины вековечной дозоров да постов понаставили… чтобы, значиться, партизаны сгнили во глубине болотных пук… а пуками в тех краях болотные выплески газов вредоносных прозывали.
… как пук произошел из трясины, так минимум пару партизан потом на погост и везть с обширным отравлением.
Поначалу Ржевский придумал болотные пуки огнем жечь, да потом промашка вышла по причине несоблюдения правил безопасности и поджигатели чуть живьем партизана Чувайса не спалили… опосля съеденного им горохового концентрату… он с того моменту волосьями огнем меченым стал и все и про газы природные заговаривался.
И пришла бы кончина партизанскому тому отряду, да провидение явилось и лик свой показало в миг, кады уж не чудилось, что живыми из сей Ягодницы возможно было спасение приобресть.
- Светлейший князь! Дозволите ли?
Пьер оторвался от карты местности сей, на коей крупно на сей раз было начертано – Большие Ягодницы и отозвался.
- Дозволяю… явись!
Ординарец Сердюков откинул полу ковра, что вход закрывало и, поклонившись, молвил.
- Местные пришли… как бэ… помочь жалают… добровольцы мабуть…
- Зови! – приказал Пьер. Заскучавший в сентябре да октябре Ржевский со звоном бутыльным встал с кровати и закурил мухомор сушеный по причине отсутствия наличия табаку.
В залу избы крестьянской ягодницкой тяжело и степенно вступили добровольцы.
Были то три особы женского роду и один навродь мужского… вступили в гостиную, да так и встали, командира знаменитейшего Безухова увидав.
- Кто такие? – спросил Пьер, сразу при виде женского полу о мадам Шерер вспомнивший, но ответ сразум ему показав, что ейные помыслы греховодны и возникли.супротив реальности
- Добровольцы мы! – сочным басом отозвалась самая крупная из пришедших дам… остальные коротким рубленым кивком выразили свое полное согласие, и одинаковым жестом положили ладони правых рук на рукояти тяжелых топоров висевших несколько слева от вертикальной линии разделявшей каждое их упругое мускулистое тело надвое…..
Пьер задумчиво, и решив показать свою мудрость в принятии решения, пожевал светски губами. Странно то было… посреди зимы да болот добровольцы какие-то… может блаженные, а может и лазутчики… причем четверо блаженных вместе то нереально как бэ, а лазутчиков в таком количестве в самый раз!
- Назовитесь! – приказал он.
- Лукреция, - сказала самая первая и крупная из пришедших особей полу женского.
- Красивое имя! – отозвался со своей койки Ржевский. – Непривычно как-то для местности сей.
- Да, - согласилась улыбнувшись Лукреция. – То барин нарек… большой учености человек был… правдыть из простых, но книга у него ученая была… оттуда и названия брал.
- Ну, хорошо… Лукреция… - Пьер дал знак Сердюкову записать в карнэ пришедших.
- А это сестры мои – Ерекция да Поллюция… - сказала Лукреция, показав рукою.
Послышалось, как у Ржевского челюсть открылась да закрылась.
Пока представленные сестры раскланивались, Сердюков, почуяв неладное, налил припасенное шампанское да в рот князю влил.
- А ето?!! – поперхнувшись, Пьер долго кашлял, указывая на мужика с топором, но тот не дожидаясь, пока Лукреция молвит слово, сам вышел вперед, и представился низким грудным рыком… словно медведь в берлоге зарычал.
Пьер со Ржевским замерли в испуге.
- Поликарп, - сказал мужик и сделал шаг назад.
Пьер и поручик с облегчением выдохнули.
- Это тятенька тако имечко простонародное дал! – с досадой сказала Лукреция, исподтишка показывая Поликарпу кулак. – А барин приказал звать по-благородному – Фаллопием.
Ржевский томительно открыл и закрыл рот.
- Все места мы туточки ведаем, - подала голос Ерекция. – Как надоть проведем и французишек етих… ето самое… - она сделал жест рукой могущий означать что угодно – от вставления клизмы, до вбивания кола.
Ржевского передернуло.
- Что это? – хриплым шепотом спросил Безухов указывая на нечто торчащее из-под полы Поликарпа – Фаллопия.
Поликарп подобрал бороду вбок и взглянул.
- А! – прогудел он. – Ето труба…
- Труба… - произнес тихо, но слышно на всю избу Ржевский. – trompes de Fallope… мне надо б выпить чего-нибудь.
Он, пошатнувшись, встал и вышел… слышно было как он удаляется от штабной избы бормоча
- Надо уходить… это все болотные газы… мерещится что-то… в монастырь… ей Богу – в монастырь пора.
- Да, труба! – с вызовом продолжил мужик. – Я с сызмальства барином обучен на трубе играть… у самого губернатора на свадьбе…
- Послушайте, Поликарп, - прервал его Безухов.
- Фаллопий! – тихо, но твердо поправила его Лукреция.
- Да-да, - поспешно согласился с ней Безухов, внутренне содрогнувшись. И вдруг понял, что все что ни скажет он вызовет, возможно, к жизни еще более жуткие подробности жизни аборигенов Больших Ягодниц.
- Спасибо вам, дорогие мои добровольцы! – торжественно сказал он и сказал еще несколько фраз о том, что отечество в опасности и нужно быть готовым положить… отдать… нет-нет… принести жизнь свою на алтарь…ммм… на алтарь жертвенности во имя… в-общем идите к остальным партизанам и располагайтесь.
Тут как раз приказ пришел от Дениса Васильевича об всенепременной активации партизанских действий супротив супостата в связи с наступлением зимнего периода и приближающегося Рождества.
Добровольцы оказались тут как нельзя кстати. Тайными болотными тропами, в обход хищных топей и непролазных трясин первой к позициям французов выходила со своей группой Лукреция… за ней Ерекция и опосля нее уже и Поллюция с диверсионной группой крестьян – штурмовиков, вооруженных дубинами.
После того как сестры уничтожали дозоры и посты под призывный глас Фаллопиевой трубы в бой шел весь отряд. Так были взяты деревеньки Пролей Каша, Облянищево и Звездец, а также село Bljadino. Село, не имевшее стратегического значения предложил взять Ржевский, а после того как в нем кроме немногочисленного отряда французских фуражиров местного населения обнаружено не было он в сильном расстройстве воздел руки к небу и произнес
- Oh mon Dieu!/Боже мой!/ Как же точно название сие отражает сущность моего состояния.
После этого случая он совсем заскучал.
Так все и шло… среди французов начались беспокойства и суеверия по поводу партизан… они шепотом рассказывали как под самое утро из топей болотных и сумрака приходят к ним беспощадные Луреция, Ерекция и Поллюция. По окрестным селам были расклеены объявления и назначена награда за их поимку. Император Бонапарт отказывался верить донесениям Герделя и Грюаня и полагал причиною их усталость, недосыпание и недоедание, а также долгое непосещение борделей.
Как ни странно, но самым человечным среди добровольцев оказался Поликарп. Он не зверствовал во время боев, а в перерывах сидел со своей трубой на самом краю болота и сочинял мелодии и стихи. Как – то раз, заслушавшись препрелестнейшей музыкой Безухов приблизился к нему и услышал, как он напевает
Я вижу зелёные листья деревьев и
красные лепестки роз
Вижу, как они цветут для тебя и меня
И я понимаю,
Что этот мир полон чудес…
Незаметно пришла весна… топи освободились от снега, покрылись слабенькими пока росточками травы и зазвучали призывными трелями проснувшихся от летаргии лягушек.
Поликарп дружил с лягушками… толпы их собирались послушать как он играет на своей трубе… а потом этому содружеству удалось найти и полезное применение.
Поликарп со своими лягушками выдвигался к французским позициям… лягушки по сигналу Поликарпа начинали петь и голодные оккупанты шли на звук еды… тут их и брали сестры. Правда, приход весны ознаменовал и появление новых сложностей… так во время одного из рейдов Ерекция снасильничала над двумя пленными французскими драгунами и один из них после чуть себя жизни не лишил. Да и весь личный состав партизанского отряда стал сторониться сестер, а ближе к восьмому марта и вовсе стал разбегаться.
Как не было Безухову жаль терять таких закаленных бойцов, но с ними пришлось расстаться.
Они ушли в родные им болота и растворились в тумане, но еще некоторое время звучало в отдалении
Я вижу белые облака на голубом небе
Ясный солнечный день
Тёмную тихую ночь
И я думаю про себя:
Что за волшебный мир!
Примечание.
***
Деревня Пролей Каша
Деревня Облянищево
***
Село Bljadino
***
Звзедец
***
Ягодница
**