Больница, травматологическое отделение. Время около девяти часов вечера. Ужин давно съеден, процедуры давно закончены, родственники и прочие посещающие давно ушли. И дежурная медсестра тоже ушла, но совсем недавно.
Сейчас в палате трое – Васька-токарь (ожог лица, грудной клетки и обеих предплечий. Страшон, зараза! Будучи сильно поддамши, упал в шашлычный мангал и воспламенился как газета «Искра». Бывает.), Сенька-слесарь (сложный оскольчатый перелом правой плечевой кости. Не травма, а поэзия: дома, по пьянке упал со стремянки после бурной гулянки. Зачем на стремянку полез – неизвестно. Вероятно, хотел совершить трудовой подвиг в быту. Что ж, тоже бывает, тоже ничего удивительного.) и Иван Петрович, генерал (перелом костей левой голени. Поскользнулся на тропинке. Клянётся и божится, что был трезв как стёклышко. Ну-ну…На твоей генеральской физиономии прямо так и написано какой ты невозможный трезвенник…). Телевизор надоел, газеты и журналы прочитаны, палатные книжки, по определению одного из бывших здешних обитателей, диссидента Файзыбулыбулиева (кажется, грек. Или узбек. В общем, нерусских кровей. Одно слово – «файзы».) «больно умные». Короче, тоска тоской. Настоящий больничный быт. Хоть прямо и не травмируйся совсем.
- О! Вован! – радостно кричит Васька (ему уже под шестьдесят, а он всё Васька. Люди уже в неполных тридцать имеют имя, отчество и фамилию и широкое заслуженное уважение, а он – всё Васька и Васька! И, главное, ему это глубоко равнодушно. Он привык быть Васькой. А ему, между прочим, уже под шестьдесят! А другим и тридцати нет! И ещё неизвестно, доживут ли до этих тридцати при современном уровне развития киллерских и прочих бытовых услуг, рассчитанных прежде всего на таких вот уважаемых!).
-Заходи!
В дверях стоит и смущенно улыбается «Вова из Бирюлёва» (перелом один в один как у Семёна-Сеньки, и при аналогичных обстоятельствах, но только слева. Я же говорю: бывает! И полно! А в получку вообще караул! Их легче пропить, такие получки, чем домой нести.).
Вынужденное небольшое отступление: трепачи, как известно, имеют две разновидности: наглые вруны и весёлые балаболы. Вова - из последних. Вообще-то, он проживает в соседней палате, но там ему скучно, там его не понимают, там все ушедши в самих себя, любимых и несчастных. Поэтому он регулярно приходит сюда, к соседям. Здесь попроще, и ежесекундно и прямо вот сейчас никто помирать не собирается. А они и не против его приходов: Вовина болтовня обладает удивительно мощным анестезирующим действием. Болячки если не перестают болеть совсем, то ощутимо успокаиваются, и вообще на душе от его незамысловатых рассказов становится как-то легко, спокойно и даже сонно. Потому что большой души человек этот самый Вова! Можно прямо сказать: он – местный Кашпировский, Чумак, который алый, и Вольфганг Мессинг, лепший дружбан Сталина и Гитлера, одновременно, в одном вечно улыбающемся лице. Солнечный луч в инвалидном окошке.
-Проходи! – вежливо и чуть ли не хором приглашают его в палату и Васька, и Семён, и Иван Петрович. – Чего ты там, в дверях, мнёшься как маньяк засватанный! (Почему маньяк? Почему засватанный? Да, «велик и могучь ты, о, русский язык…»).
Вова делает хитрое лицо, подходит к Семеновой тумбочке и, воровато оглянувшись, выставляет на неё из под халатной полы бутылку. Опаньки! Вот это фокус-покус! Живём, мужики! Нет, это ты, Вова, очень правильно зашёл! И. главное, очень вовремя! Ты всегда так заходи! Мы всегда тебе душевно рады!
- Ха, чудодейственное лекарство! – восторженно говорит Васька. – По какому случаю?
- День пограничника, - скромно краснея, объясняет Вова. – Надо отметить. А в одну харю – не могу. С детства не приучен в одну-то.
- И это справедливо! – одобряет эти его «не могу» и «харю» Семён. – Совместные пьянки, Вова, как известно, сплачивают коллектив. Это ещё Карл Маркс сказал. Вместе с Фридрихом Энгельсом. Так ты, значит, погранец?
-Ну! – смущенно подтверждает Вова. – Советско-турецкая граница! Два года от звонка до звонка! Будьте любезны!
- Молодец! – хвалит советско-турецкую границу Иван Петрович, доставая из своей тумбочки домашние пирожки и выкладывая их на семёнову тумбочку, выполняющую сейчас роль праздничного стола. На «столе» уже лежат яблоки, бананы и пачка печенья. – Значит, на границе тучи ходят хмуро…Ну, будем, что ли, Карацупа?
-Хи-хи, - довольно хихикает Вова. Ему приятно сравнение с легендарным пограничником.
Выпили, пожевали, открыв окно, закурили. Жизнь (ей, похоже, надоело показывать им свою противную, тощую, травмированную ж…) опять повернулась своим светлым ликом. Хорошо! Вкусно! Культурно! Всегда бы так жить! И главное, чтоб не было войны.
- А я и стих про границу знаю! – торжественно заявляет Васька. Встаёт в горделивую позу, чуть откидывает назад голову. Ну, чистый Квазимода! Прям чтец Александр Блок! Декламатор, прости Господи, с обгоретыми ушами!
- Посвящается сегодняшнему нашему имениннику! То есть, Вовану-погранцу! «А мы не пысаем (выразился он, конечно, более грубо) с Трезором на границе! Мы с ним друзья! Запысает Трезор – запысаю и я!». Аплодисментики, пожалуйста! Громче, не слышу!
Вежливые хлопки не заставляют себя ждать. Ну, настоящий артист! Прямо Петросян Степаненкович Дубровицкий со своим вконец придуревшим и замучившим всех поголовно «АншлаНгом»!
-Ну, давай излагай! – милостиво разрешает Васька, откланявшись. – И подробнее: где, в какой должности, в каком звании, высота над уровнем моря, количество задержаний, прочий километраж с фюзеляжем.
- Я же говорю: Батумский погранотряд. Советско-турецкая граница. Младший сержант. С семьдесят шестого по семьдесят восьмой. От звонка до звонка. Высота высокая. Летают орлы.
- Небось, на кухне Родину-то защищал? – насмешливо прищурился Васька. Он – известный «подкольщик». Хлебом не корми – дай кого-нибудь задеть-ущипнуть-укусить- в чужой горшок плюнуть.
- Когда как, - начинает в свою очередь «туманить» Вова. – Вообще-то я чуть ли не каждый день в секрете был.
- А я думал – на «губе», - упорно «заводит» его Васька. Вот такая у него, Петросяна Ваганьковича, вредная, до невозможности ехидная натура. Он просто не может без того, чтобы в каждую крынку с молоком не это самое. Не справить малую физиологическую нужду.
Но Вова упорно игнорирует эти его гнусные, оскорбительные для отличника боевой и политической подготовки выпады.
-Да… - задумчиво-мечтательно говорит он. – Вот сидишь, бывало, в секрете и думаешь…
-… о Родине, - продолжил его мысль Семён.- Которая у тебя за спиной. И которая ждёт от тебя, Вова, постоянного повышения твоей боевой и политической подготовок.
- Я не об этом… - морщится Вова. – Это само собой. Нет, действительно, вот просто сидишь и думаешь…
- О бабах!- тут же подсказывает Васька и подвигается к тумбочке поближе. – О них, родимых! Эх, думаешь! Ух! Был бы сейчас дома, уж прихватил бы свою Дуняшку прямо за её за самую… туту-фрутту ларсен! - и при этом для убедительности делает руками не совсем приличные движения. А при чём тут эта самая Тутта ( или Тута – Анюта…)? А это любимая васькина радиационная ведущая. Та, которая по радио «Маяк», и недавно родила. А что? Она, может очень хорошая! Главное, весёлая в этой своей радиостанции! Вот он, Васька, и вспоминает её, может даже и кудрявую, и к месте и не к месту. Ничего не попишешь: симпатия – упорное чувство! Всё на свете забываешь, кроме этой самой туты и её тутовых форм!
- Опять перебиваете… И при чём тут… - Вова смешно скукорживает свой нос. – Вот тебе, Вася, обязательно надо всё взять и обязательно всё как следует обгадить!
- И ничего подобного! – горячо возражает несправедливо упрекнутый Василий. – Ведь ты о каких бабах-то думаешь! О наших, о русских! Которые отечественного происхождения и нашего местного произрастания! Чего ж о них не подумать? Они хорошие! Не какие-нибудь там…в намордовых повязках.
- В чадре, - поправляет его Вова. – Это которые мусульманки.
- Владимир, а ты нарушителей ловил? – степенно и культурно спрашивает его Иван Петрович, бесцеремонно оттесняя этого долбогрёба и балабона Ваську. Вот действительно единственный серьёзный во всей палате человек. Даже несмотря на то, что безобразно переломал все кости своей левой голени, будучи, по его горячему уверению, ни-ни. Ни в одном глазу. Как стекло в выпитой бутылке. Ни-ни. Да-да? Ну-ну. Ха-ха…
- А как же! – горделиво произносит почти отличник боевой, политической и всевозможных прочих специфических подготовок. – Каждый день! – и тут же спохватывается, понимая, что вот сейчас-то он уж явно «перегнул».
-Ну, не каждый, конечно… - напускает Вова очередного тумана. – Но раз в неделю – как штык!
- Небось, шпиёны? – этак интимно, запанибратски, словно сам он это нехорошее слово, подмигивает ему Васька. –Агенты цэрэу?
-Может, и попадались, - соглашается Вова. – У них на морде не написано, что они это самое цэрэу. А только всё больше контрабандисты и наркоши.
- И чего вы с ними делали?
-По-разному. Когда задерживали, сдавали особистам. А когда назад гнали. Это уж как командование приказывало.
- Не, ты погоди… - непонимающе уставился на него Иван Петрович и даже от такого великого волнения стакан до рта не донёс. – Как это гнали? Это что, коровы, что ли, чтобы их гнать? Это ведь преступники! Нарушители государственной границы!
- А нам по барабану, - спокойно отвечает Вова. – Вот сидишь в секрете, видишь: ага, идут. Тут же по полевому телефону: барышня! Смольный! Товарищ командир! Докладывает младший сержант Компотов! Наблюдаю проникновение нарушителей на нашу территорию! Какие будут приказания?
- А командир тебе: стреляй их, Вова! – совершенно бесцеремонно продолжил Васька. - Не жалей патронов! Их у нашей Родины много! И ещё гранатами добавь, гранатами! Глуши их, паразитов, в душу мать!
-Ну, нет, зачем… - Вова, похоже, даже несколько ошарашен такой откровенной кровожадностью своего собутыльника. – Это зачем же сразу стрелять? Если они в тебя не стреляют, то открывать огонь не имеешь права. Ещё гранаты какие-то придумал…Скажи ещё – танки с самолётами! Какая битва за Берлин… Нет, здесь всё зависит от показателей. Если показатели по задержанию у заставы слабые, то командир приказывает задержать. Если показатели нормальные, без перебора – гони их с шею!
- Не, ты погоди… - опять заныл с этой своей «погодилкой» Иван Петрович (чего годить-то? Наливай, пока дежурный врач не застукал!) – Какие ещё к шутам показатели? Ты в родном колхозе, что ли? Бухгалтер? Бригадир полевого стана? Объясни толком!
- Объясняю, - говорит Вова и выпивает. – Вот сейчас у нас в стране хозяйство какое?
-Какое?
-Вот я и спрашиваю – какое?
- Какое… А чёрт его знает какое… Хреновое, какое! Кризис!
- Ры-ноч-но-е! – произносит по складам Вова. – Слышали такое экономическое слово? А это значит чего?
-Чего? – опять никак упорно не въезжает в тему этот долболобов генерал.
- А это значит, что никто ни перед кем не отчитывается! Потому что чего?
- Может, хватит чивокать? – начинает раздражаться Иван Петрович, подозревая, что Вова этим самым «чивоканьем» хочет выставить его перед соседями по палате этаким настоящим дремучим дураком. Что, в общем-то, недалеко от действительности.
- Потому что нету ни перед кем никакой отчётности!
- Ну, это уж ты, Вова, загнул, – возражает Иван Петрович (впрочем, весьма нерешительно). Чёрт его знает, а вдруг и на самом деле нет? Он сам-то уже давно на пенсии. Давно не владеет ситуацией. А кругом ведь теперь одни частники. То есть, чего хочу, то и ворочу. Но это же тогда анархия какая-то получается! Или, наоборот, окончательный и бесповоротный коммунизм?
- А при комуняках был план! – продолжает Вова уверенно. – Учёт. Показатели. Плановые задания. Вот, например, спускают на нашу заставу из штаба разнарядку: в этом месяце мы должны задержать, скажем, тридцать человек. Ну, плюс-минус парочку. И всё. И задерживай. Выполняй задание Родины.
- А если их нету? – тихо спрашивает Семён. Он тоже несколько прибалдевши от такой неожиданной арифметики.
- А это мало кого гребёт, – спокойно отвечает Вова. – Потому что есть показатели, и ты обязан им соответствовать. Тебе, в конце концов, государство за это деньги плотит.
- Не, ну интересно девки пляшуть! – подал свой возмущенный голос и притихший было Васька. – А если и на самом деле нету? Чего я их тебе, рожу, что ли, этих нарушителей?
- Вообще-то, я подписку давал… - мнётся Вова. - Не имею права раскрывать вам эти специфические тонкости…- и опять этак картинно жеманится. Но жажда самоутверждения, в конце концов, берёт своё. Опять же очень хочется пофорсить перед этими… Ладно, не будем…
-Я вам только намекну, а вы уж сами соображайте. Вот, например, на одной заставе, допустим, с задержаниями недобор. А на соседней – наоборот, этих чурок - выше крыши. Ну, кумекаете? Да, трудно с вами, с гражданскими. А ещё взрослые люди… И значит что? А то, что командиры застав созваниваются, берётся машина, забирает с той, где перебор, энное количество задержанных, перевозит их туда где наоборот недобор, подбивается общее сальдо-бульдо, дебит-кредит…И всё. Все довольны, все смеются, пьют коньяк и жрут шашлык!
-Лихо! – восхищенно цокает языком Иван Петрович. Он хотя и всю жизнь в войсках, а о такой арифметике слышит впервые. Вот что значит не та специфика.
- Ну, штукари! Вот это по-русски! Наш мужик из любой тухлой ж… выход найдёт! Хоть самой запечатанной!
- Ну, так! – довольно, словно это он сам такой шустрый командир заставы, отвечает Вова. – Ха! Прошу налить! За отцов-командиров!
- Ладно, согласен, - миролюбиво говорит Васька после налития и выпития. – Недобор - это, будем считать, недоработка. Это значит, что такой вот Вовка, вместо того, чтобы бдеть, бессовестно дрыхнет в своём секретном окопе, и, таким тоже бессовестным образом, нагло пропущает через вверенный ему граничный участок всех кому не лень. С этим всё ясно. Ну а если перебор, то чем это плохо? Значит он, Вовка, наоборот бдит всех подряд и напропалую! Нажрётся в обед горохового супу - и давай себе бдеть! И от этого его бдежа – одна только польза. Потому что тому же командиру и медаль дадут, и премию за перевыполнение. А уж он от своих щедрот и этому самому бздиловатому Вовке чего-нибудь подкинет.
-Ага, - хмыкает Вова ехидно. - Если только трендюлей.
- Да за что?
- За то самое. Опять вам надо всё объяснять…Если. Допустим. Должны. Задержать. Тридцать человек. А задержали сорок, то на следующий месяц что?
-Что? – опять «заштокал» Иван Петрович. Достал своей твердолобостью! Ну, слаб человек умом, что поделаешь! Узок мир его интересов! Страшно далёк он от народа! Одним словом - военный кругозор! Да и академию-то всего лишь одну закончил. Которая Генерального Штаба. Ну и что, что Генерального? В конце концов, не всем же быть фельдмаршалами клаузевицами или михайлами ломоносовыми!
- А то, что в штабе, получив этих сорок, подумают: о, ребята, как вы хорошо ловите-то! Прям как карасей в деревенском пруде! Вот в следующем месяце нам тоже столько же наловите. Нате вам разнарядочку не на тридцать, как всегда, а теперь уже на сорок нарушителей! То есть, на десять больше! Всего вам хорошего! А вот теперь отсюда вопрос: а кому это надо? Командиру? А, может, нам?
- А-а-а! (ну, слава Богу, покос скосили! Догадался, сердешный!). Так вот в чём тут весь фокус-то!
- А ты думал! – донельзя довольный произведённым эффектом отвечает Вова. – Бухгалтерия! Это вам не девок тра-та-тахать! Ну, давайте, что ли, за бухгалтерию!
Выпили, закусили, закурили. Нет, и на самом деле хорошо! И разговор не только интересный, но и крайне содержательный! Это вам действительно не девок это самое! Это даже помудрёнее, чем в шахматы играть. С ихним турецким шахом и нашим российским матом.
- Ну, ладно, Вовк. С задержанными, будем считать, разобрались, - миролюбиво предлагает Семён. – Теперь с теми, которых гнать. Как это происходит-то вообще? Ну, технически! Вылезаешь ты из своей ямы, ладошки рупором складываешь и начинаешь орать: идите отсюдова, фулюганы нехорошие! Граница на замке! А то ведь стрельну! Так, что ли?
- Из какой ещё ямы? – не понял Вова (а, может, и понял. Да скорее всего! Паренёк-то он весьма сообразительный! На границе служил – не на продуктовом складе! Просто ему сейчас обижаться неохота. Праздник всё-таки. Его профессиональный, можно сказать, пограничный день.).
- Или из окопа какого секретного…
- А, это ты про секретный дозор! Да, Сёма, турок, ты и есть турок! – весело говорит Вова. – «Вылез, орёшь»… И на самом деле как в колхозе! Это нарушители, понимать надо! Они к нам не в парк идут, культуры и отдыха, пиво пить и на каруселях кататься!
- Чего, с автоматами, что ли? – понизив голос до тревожного шёпота, спрашивает Семён.
- Нет! - сурово поджав губы, отвечает Вова. - С рогатками с деревянными! Говорить с тобой…
- Ну а вы?
- А мы тоже не на помойке найденные. Сначала, как положено, требуем сдаться.
- А они берут и не сдаются.
- Понятное дело, - Вова вздыхает. – Тогда – перестрелка.
- Долго?
- Чего?
- Перестрелка.
- Пока патронов хватит.
- А если не хватит, гранатами их, Вова, гранатами! – опять начинает проявлять свой буйный нрав Васька. Слава Богу, что таких на границу служить не пускают. Уж он бы там действительно наслужил! Ни один МИД бы с Министерством обороны его трагических последствий не разгрёб! С этим его мешком гранатов!
- Мы же одновременно вызываем тревожную группу. А пока она добирается, мы с напарником держим оборону. Или, я уже сказал, гоним нарушителей на их территорию.
- Ага. Понятно, – кивает Семён. Он вообще-то сообразительный. Когда трезвый или, как сейчас, слегка «ужаленный», то схватывает всё буквально на лету. Он в школе – сам рассказывал – даже хорошистом был.
-И далеко?
-Чего?
-Гоните.
-Когда как… - опять начинает темнить Вова. – По-разному. Бывает километров на сто- сто пятьдесят.
- На скока? – охает Иван Петрович. Ну, ничего себе, действительно парк культуры имени отдыха! Не парк, а одна сплошная комната смеха! Полотораста кэмэ! Какая прогулка по Монмартру и живописным парижским окрестностям!
- А чего вы думаете? – ничуть не смущается Вова. Он вообще-то приврал. Ну, не на сто пятьдесят, конечно нет! На сто сорок девять. С половиной. Сантиметров. Да и то такое происходит в очень исключительных случаях. Командир потом отбрёхиваться устаёт, что проникли с оружием на сопредельную территорию. Но ведь не объяснять же этим вот калекам-дундукам, что это, вообще-то, шутка такая. Пограничная!
- Ну и? – торопит его с дальнейшим рассказом и с загоревшимися глазами Семён.
-Чего? (это в их сегодняшнем разговоре самое часто произносимое слово. Причём у каждого. Прямо не травмированная переломами, ожогами и алкоголем палата, а какой-то любознательный клуб почевочек и почемучек.).
- Ну, гоните вы их, гоните. И ещё гоните. И дальше. Десять, двадцать, сорок километров. И всё лесом, лесом! И без перекура. Без перекура ведь?
-Конечно! И какой там лес? Горы! Орлы! «Белое солнце пустыни» смотрел? Вот и там также! Кругом один песок! И какой перекур? Ты же не на заводе!
- Вот! И никаких петрухов с верещагиными! Жрать охота, пить охота, устали как собаки. А всё гоните и гоните… Правильно?
-Ну, - уже чувствуя какой-то подвох, но ещё не понимая, в чём он конкретно заключается, осторожно соглашается Вова.
- Вот я и говорю! – воодушевлённо напирает на него Семён. – Отмотали вы эти полторы сотни вёрст - и что?
- Что? (где же здесь подвох-то? В чём? Вот люди! Совсем шуток не понимают! Им не водку пить – кефир! И то обезжиренный!).
-Да, что? – Семён уже, как говорится, «на коне». И коня этого, как говорится, уже неудержимо понесло. И на скаку его, долгогривого, просто так не остановишь!
- Ведь возвращаться-то вам, не вот, через улицу перейти - и дома. Сто пятьдесят кэмэ! А вы уже устали вусмерть. Выбились из всех своих пограничных лошадиных сил. И чего делать?
- Чего? – заладил, как попугай, Вова. Теперь уже он сам явно растерян и, одновременно, заинтригован.
- Отдохнуть надо перед обратной дорожкой, правильно? А как это сделать? Да очень просто: заходите в магазин, берёте пузырь. С пузырём - в баню. После бани – по бабам.
- Ты чего? – непонятно, то ли обиделся, то ли удивился Вова. – Какие бабы? Там же чужая территория!
- Ну и что? – совершенно не смутился от такого неожиданного факта Семён. – Бабы – они и есть бабы! Что наши, что чужие. Единственно, не по-нашему разговаривают. И в этих…как их…ну, медсёстры наши ходят… в марлевых повязках…
- В чадрах!
- Вот я и говорю – в повязках. А чего с ними разговаривать-то? Об чём? Об мировом об положении?
- Сам трепло! – доходит, наконец, до Вовы, что его элементарно разыгрывают. – «Бутылка, баня, бабы»…А на что? – решил он подыграть Семёну и, хитро прищурившись, трёт палец о палец. – На какие «бабки»?
И смеётся довольно: дескать, как остроумно получилось! Всё на «бэ»!
-«Бабки» тоже не проблема, - возражает ему Семён. Его самого, похоже, неожиданно увлекла такая захватывающая перспектива. – На крайняк автомат можно загнать. У вас же с напарником два? Два. Так что один можно спокойно двинуть.
- Не, ну ты… - и Вова энергично крутит пальцем у виска. - Ну конечно! Боевое оружие! Командир башку запросто открутит!
- Можно сказать, что потерял. Или украли, пока за бутылкой ходил. А чего? Очень уважительная причина! Или ещё правдоподобнее: в бане по башке шайкой навернули, а когда очнулся - «калаша» нету. Очень правдоподобно. А продать его можно тем же абдулам, которых вы от границы гнали. Они купят! Им ведь надо от вас на границе отстреливаться!
- Всё! – Вова решительно встал: бутылка закончилась, время позднее, праздник отметили, пора спать, да и рука чего-то разнылась. – Слушать тебя…дурака. «Бутылка, бабы, бани, бандиты»… Одно бл…во у тебя на уме. Всё на «бэ». Какие бани с бабами? Там же государственная граница! Эсэсэсэр! Там мышь не проскочит, не то что баба! Радары кругом! На каждом шагу фотоэлементы! А ты про каких-то баб…Тьфу! Ладно, бывайте!
- Да наврал он всё про всю эту свистопляску с отчётностью, - скептически усмехнулся Вася, укладываясь спать. – Какие то планы… Как это можно запланировать сколько будет за месяц этих самых нарушителей?
- Может, и наврал, - задумчиво хмыкнул Семён. – А, может, и нет. Вот у нас, на заводе, то же самое. Тоже излишки продукции с участка на участок перебрасываем, чтобы план закрыть и чтобы всем премии были. Ничего неожиданного. Так что всё может быть. А тем более тогда, при старом режиме.
- Вот тогда-то как раз и не всё, - возразил Иван Петрович. – Потому что план. Определённые рамки. Как говорится, шаг влево – шаг вправо. Прыжки на месте – попытка к бегству. Это вот сейчас-то как раз и может быть всё что угодно. Потому что никакого плана. Рыночная экономика. Да и граница – чего её охранять? Все шпионы, каким это надо, без проблем могут приехать. Без всяких нелегальных переходов. А все секретные новости из тех же газет узнать. Или, на крайний случай, через продажных газетчиков. Так что штирлицам сейчас геройствовать совершенно не за чем. Не та историческая эпоха. И вообще, не поймут.
Они, наконец, угомонились и уснули. В соседней палате, слюнявя подушку, мирно похрапывал Вова. Ему снилась родная застава, и он сам, в весёлом поварском колпаке и с родной и привычной поварёшкой в руке. Васька угадал: на заставе Вова, как выпускник пищевого техникума, законно занимал должность повара, и в наряды за те два года армейской службы ни разу не ходил. Да и зачем это ему? А не надо считать армейского кашевара какой-то несерьёзной, второстепенной фигурой! Как говорится, не потопаешь – не полопаешь! А уж чего-чего, а именно топать пограничникам в своих боевых нарядах по защите границ горячо любимой Родины приходится помногу и подолгу. Поэтому и пища у них должна быть исключительно качественной и высококалорийной, а не абы как. Дескать, руссиш сольдатен, он всё что ни дай смолотит - а это неправильно! Вот поэтому он, Вова, и осознавал свою огромную ответственность. А что нарушителей не ловил, так для этого благородного дела и другие «кашевары» есть. С пистолетами, автоматами, пулемётами и служебно-розыскными собаками, которых Вова с детства боялся. Вот пусть эти другие кого-то там и ловят. А лично ему, Вове, привычнее было кашу варить. И вообще, каждый должен заниматься своим делом. Согласно своей полученной мирной специальности.