1.
- Ваше имя?
- Доктор Луис Лэмпсон, сэр.
- Бывший гарнизонный военный медик?
- Совершенно верно, сэр.
- Вы ведь больше не на службе?
- Нет, я отошел от дел.
- И не желаете принять предложение Министерства?
- Нет, благодарю.
- По какому поводу в таком случае вы хотите видеть Министра?
- У меня есть очень важные сведения для него, сэр.
- Очень важные?
- Чрезвычайно, сэр.
- Говорите, я передам их Министру.
- Я бы предпочел…
- Говорите, черт вас возьми! Смею напомнить, что если вам действительно известны важные факты, вы обязаны донести о них!
- О, факты эти необычайно важны! И именно, что факты, неопровержимые факты! Иначе я бы и не побеспокоил Министерство…
- Если вы сейчас же не скажите их мне, я прикажу, чтобы вас арестовали.
- Вы убедили меня, сэр. Дело в том, что я слышал, будто Министерство разыскивает одну женщину, кажется, ее имя Вероника Макензи.
- Так и есть.
- Я слышал, будто Министерство направило лучшие отряды на ее поиски, в район Лабиринта, кажется. Конечно, это довольно рискованно. Очень рискованно. Я шел сейчас к вам по улице, и знаете, что я видел? Точнее, чего не видел? Ни одного патруля! Ни единого! А все потому, что лучшие люди Министерства, забыв о текущих актуальных задачах и опасностях, гоняются за этой, как её…
- Вероникой Макензи.
- Именно.
- Так что же вы хотели нам сообщить, Доктор?
- Розыски этой женщины совершенно напрасное занятие, бессмысленно растрачивающие ресурсы Министерства. Возможно, кто-то намеренно хочет отвлечь внимания Министра от чего-то гнусного и опасного, затевающегося в Министерстве. Возможно, это провокация.
Собеседник Доктора заметно нахмурился. Строгий вид уступал место тревожному волнению в глазах.
- Это серьезные заявления. Почему вы считаете эти розыски бессмысленными?
- Потому что Вероника Макензи мертва.
- Мертва?
- Да, сэр. Уже давно.
- Почему вы не сообщили об этом Министерству раньше?
- Я не считал, что это заслуживает внимания. Не могу же я, в самом деле, докладывать о каждом мертвеце из своей практики. Большинство мертвецов абсолютно безынтересны. И Вероника Макензи была именно такой. Я и не думал, что это может быть важно для Министерства. Пока не узнал о розысках. Ну, тут уж я посчитал своим долгом…
- Так откуда вам известно о ее смерти, Доктор, - холодно спросил мужчина, едва разжимая губы.
Доктор бросил мимолетный взгляд на руки своего собеседника. Несмотря на все попытки того сохранять самообладание, ногтями пальцев, будто те и не подчинялись ему вовсе, он царапал ладони.
Доктор доверительно улыбнулся, поправил челку и взглянул прямо в глаза своему собеседнику.
- Я лично засвидетельствовал это, сэр.
2.
Вероника почувствовала, как воздух сдавил грудь до боли а потом будто весь вышел, одним рывком опустошив лёгкие. Вероника открыла глаза, инстинктивно пытаясь ухватиться за что-то, словно боясь потерять равновесие. Ей казалось, что из невесомости она вдруг попала в зону сильнейшей гравитации.
Вероника открыла глаза. Небо хмурилось, ветер трепал траву. Она стояла на обочине шоссе. Рядом были другие люди. И все выглядело иначе. Все выглядело нормально.
- Шина лопнула. Скоро поедем дальше, - сказал ей кто-то, хотя она вовсе и не спрашивала, что случилось.
Веронике было совсем не обязательно спрашивать. Она отчетливо помнила, что случилось. Она умерла. Вернее заблудилась. Это одно и то же. В лабиринте это одно и то же. Почти. Заблудиться в лабиринте куда страшнее, чем умереть.
«Вот теперь все действительно кончено. Гарнизон мертв. Миссия провалена. Надо же какое дежа-вю. Только теперь на твоей стороне нет никого. Даже когда все уже летело к чертям, Капитан все еще верил в тебя. Даже когда все уже летело к чертям, тебе попытались помочь. Но ты, последняя из Макензи, заблудилась в Лабиринте».
Вероника не очень понимала, что именно пошло не так, все время она пыталась помнить о том, что говорил ей Доктор тогда, на корабле. Помнить обо всех его предупреждениях. Но вероятно этого оказалось недостаточно. Всего оказалось недостаточно.
Недостаточно любви к Макензи. Господи, если бы она любила его всем сердцем, она бы смогла уберечь его. Она бы спасла его и семью, она бы никогда не допустила, чтобы Капитан нашел его и забрал в Гарнизон. Если бы она любила его, она никогда бы не обещала Макензи следовать за ним и не покидать его. Она бы просто не позволила ему уйти. И ей бы не пришлось следовать. Они бы жили в их маленьком домике на побережье, ее пальцы утопали бы во влажном песке по утрам, их дети бы выросли, а не остались бы в ее памяти силуэтами в солнечном мареве. Они бы никогда не увидели снега, их отец никогда бы не пропал на Полигоне, их мать никогда бы не зашла так далеко, где даже и отчаяния уже не чувствуешь.
Недостаточно веры, недостаточно сил, недостаточно подготовки… Она же ведь даже не Макензи, на самом деле. Она никогда ей не была. Просто однажды в Париже, когда мир рушился, лейтенант Леонард Макензи спас ее, а она не смогла спасти его потом в заснеженном безымянном городе Первого Гарнизона.
«Нельзя стать героем не на своей войне»
Вряд ли кто-то придет спасать ее на этот раз, вряд ли кто-то вспомнит о ней. Зачем?
«Нельзя стать героем на войне, которой не было»
- Куда мы едем? – спросила она незнакомого мужчину, стоявшего рядом с ней.
Он бросил на нее сначала удивленный, а потом слегка растерянный и опасливый взгляд.
- В Берлин, - коротко сообщил он.
Было непривычно слышать снова названия городов, а не порядковые номера. Но Вероника отлично помнила этот город. Там всегда можно было скрыться. Не залечь на дно, нет, оставаться там было нельзя ни в коем случае, а оборвать следы и вырваться свободу. Это был перевалочный пункт и место встреч, за которые можно было угодить в расстрельные списки. Но этот город всегда покрывал их. Впервые она оказалась там с Алексом. Каждый раз она оказывалась там с Алексом, и однажды они перепрыгнули стену. Как ей казалось.
Какой смысл в Берлине сейчас?
Вероника даже не задумалась, как и почему она оказалась на пути в Берлин. Как, ради всего святого, тупик Лабиринта оказался выходом к Берлину? И как, черт возьми, после всех этих лет вынести Берлин в одиночку?
Вероника не задумывалась ни о чем. Только лишь какой бар выбрать на сегодняшний вечер.
Город, кажется, и не изменился нисколько. Возможно, он и не должен был. В конце концов, кто знает, сколько времени прошло на самом деле. Сколько времени прошло тут. По-прежнему не было солнца, ветер по-прежнему продувал все улицы, а сад по-прежнему казался осенним. Изменилось только одно. Вероника никогда не видела этого здесь раньше. Точнее не ощущала. Потому что увидеть это было невозможно. Но оно продиралось сквозь кожу, вползало внутрь через поры и обонятельные рецепторы и совершенно сбивало с толку.
Впервые за все время в этом городе пахло весной.
Вероника шаталась по городу, пьянее от этого аромата, периодически закрывая глаза и представляя голос Алекса. Даже не то, что он сказал бы сейчас или то, что он говорил раньше, ничего конкретного, лишь только сам голос, которого так не хватало сейчас.
У Алекса бы непременно нашлись слова для всего этого.
К вечеру Вероника, как и собиралась, оказалась в одном из баров. Какой-то крошечный, темный зал с красными стенами и старыми плакатами. Люди кружили вокруг, уходили и возвращались, переговаривались громко и почти шепотом. До Вероники долетали обрывки фраз, шум передвигаемых по стойке стаканов, аккорды гитары из динамиков и, наконец, ее собственное имя, произнесенное где-то за ее спиной.
Вероника не шелохнулась. В этом Берлине никто не мог знать ее.
- Вероника?
Голос был гораздо ближе теперь, и его было невозможно ни с чем спутать.
- Доктор Луис? – Вероника произнесла это прежде, чем обернулась.
- Приятно, что вы не забыли дорогу.
Вероника не знала, что сказать, да ей и не очень-то хотелось. Все могло оказаться ненастоящим. Она слишком устала и уже давно не была уверена в том, одно ли это место – там, где она находится и там, где, как ей кажется, она находится.
Секунды отсчитывались, но ничто не исчезало. Ни бар, ни Доктор Луис, ни Берлин.
Веронике хотелось многое спросить у Доктора Луиса, но она уже давно усвоила урок, что порой ответы приходят сами, наиточнейшие ответы, к которым она бы никогда не смогла сформулировать подходящих вопросов, и в которых нуждалась больше всего.
Веронике хотелось взять Доктора за руку. Не столько для того, чтобы убедиться в его существовании, сколько в своем собственном.
- Мне жаль, - коротко сказала Вероника. – Мне жаль, что я не смогла выбраться из Лабиринта.
- Вы выбрались, Вероника. Возможно не там, где ожидали, но вы выбрались. Иначе с чего бы вам оказаться в Берлине.
Вероника уже хотела было сказать, что именно этим вопросом она и задавалась, но внезапно осеклась. Если бы только возможно было ни словом не обмолвиться о Гарнизоне этим вечером. Если бы все это был какой-то другой мир, тот, в котором Доктор был вовсе и не доктор, а занимался эвтаназией, а кем была Вероника она уже и не помнила. Или еще какой-то другой мир. Один из тысяч, а может и миллионов возможных среди всех вселенных.
Но это был именно тот мир. Единственный возможный для них двоих.
- Не обошлось, конечно, без уловок. Но вам не стоит об этом беспокоиться. Если Министерство когда и докопается, то на расстрел поведут только меня.
- Что вы им сказали?
- Что вы умерли. И вам теперь придется доказать обратное.
- Министерству?
- Себе.
- Я могу смириться с мыслью, что я умерла, Доктор. Теперь это будет не больнее, чем потеря Макензи, детей и Гарнизона.
- Почему вы решили, что Гарнизон потерян?
- Потому что я … - Вероника запнулась на слове «одна», внезапно осознав нелепость формулировки.
Доктор Луис сидел напротив нее и говорил о Министерстве. Значит, оно все еще существует, а если существует Министерство, значит и Гарнизон существует. Должен существовать.
- Расформированные войска это всегда лишь повод создать новые. Они попытались нас убить, но дело еще не закончено. Рано опускать занавес, Вероника. И не говорите, что вы больше не верите в это. Если бы вы были ангелом, Вероника, я бы отрезал вам крылья, чтобы вы прекратили тратить свои силы на попытки улететь и разубедить себя в том, что ваше истинное место как раз таки здесь. В Гарнизоне.
- Вы думаете, у меня будут союзники?
- У вас всегда будут союзники.
- В Лабиринте было и правда тяжело, Доктор… - задумчиво произнесла Вероника.
- Много воспоминаний о Макензи и детях?
- Ни одного, - Вероника покачала головой, не глядя на Луиса. – В Лабиринте было тяжело, потому что я почти забыла о них, Доктор. Все стало почти нормальным…
Доктор Луис улыбнулся и слегка похлопал Веронику по плечу. Вероника почти не помнила, чтобы Доктор улыбался. Очень редко. Настолько редко, что каждая его улыбка давно врезалась ей в память. Доктор Луис улыбался так, как и в самый первый раз, когда они встретились.
- Прежде, чем эта ночь закончится… Знайте, Веро, Берлин навсегда останется нашим. Здесь мы неприкасаемы.
3.
- Правильные мысли, правильные слова, правильные действия. И все преимущественно безумные.
- Только безумие нас и спасало, не так ли, Александр?
- Значит, вы видели ее в Берлине, Доктор?
- Я надеюсь, вы не приняли всерьез сообщения о ее смерти?
- С тех пор как увидел там ваше имя.
- Вы нужны ей как никогда, Александр. Дайте ей знать.
- Нужно быть осторожными с Министерством…
- Уверяю вас, сейчас они не обратят на это никакого внимания. Никто не воспринимает всерьез только что решенную проблему.
- Послать ей письмо?
- Открытку. Их почти не контролируют.
Доктор Луис вынул из кармана пальто маленький картонный прямоугольник. Александр взял его в руки и несколько задумчиво отвел взгляд, проводя пальцем по краям открытки.
- Не знаете, что написать? – спросил Доктор.
- О нет, Луис. Прекрасно знаю. Лучше всего на свете.