Сорокалетний Васька Адамов – механизатор посёлка «Ленинский путь» упал с полатей в сарай, когда раскладывал сено для сушки. И упал-то по своей вине – лень было, как следует доски прикрепить, хотя жена ему говорила, что навернётся он когда-нибудь. И навернулся! При этом, сломал себе два ребра и повредил шею. Ему надели гипсовый воротник и велели лежать несколько дней неподвижно.
Жена Зинаида ушла на работу, оставив его на попечении своей восьмидесятилетней бабы Мани.Скучно было Ваське лежать. Телевизор сломался, а ремонтировать Ваське было лень, хотя он это и умел делать. Тем более, когда здоров был, в телевизоре нужды не испытывал летом. Свободное время проводил с друзьями у кого-нибудь на "задах", за пустой болтовнёй, после пробы чьего-нибудь первача.
В тоску впал мужик от скуки, хоть вой.
Когда в гости к ним зашла соседка тётя Нюра, которая была лет на пять моложе бабы Мани, Васька обрадовался возможности послушать, хотя бы, деревенские новости.
Он лежал в комнате на широкой старой кухонной лавке, застеленной постельным бельём. Это было единственное место в доме, с ровной поверхностью. Именно, на такой, велел лежать ему доктор, приезжавший на скорой помощи из города.
Бабки на кухне чаи гоняли, и разговоры разговаривали, а больной слушал их, как спектакль по радио. Так, как подруги были глуховаты, то кричали громко, и Ваське всё было хорошо слышно.
– Ой, Маня, – начала тётя Нюра,– прихлёбывая с шумом горячий чай,– чаво у меня приключилось…
– Чаво?– вопрошала баба Маня, замерев с куском сахара во рту.
– Борька мой сбяжал к Лидке. Я сама видала кровь яво на заборе. В дыру полез, в её двор, да видно спину поцарапал. А Лидка не признаётси. Орёт: "Не было отродясь, Борьки твово!"
– А он чаво без одёжи что ли лез,– вскрикнула бабка Маня и чуть сахаром не подавилась. Откашлявшись, прихлебнула чаю и уставилась на подругу сквозь толстые стёкла очков.
– В штанах!? – Отозвалась тётка Нюра раздосадовано и удивлённо.
Баба Маня зачмокала губами и запричитала:
– Вот, паразит, чаво делает, боров, окаянный...
Васька чуть не подпрыгнул на лавке, воскликнув во весь голос:
– Вот, ёк-макарёк, дядя Боря, чего вытворяет на старости лет. К Лидке в одних штанах, да через забор...
– Нюр,а можа, он не у неё, не у Лидки?
– Да как не у неё! Сколь раз видела, когда он от неё назад с довольной мордой возвращалси. Как только не усмотрю, он шасть в дыру, только его и видали. Как будто там мёдом намазано.
– Мёдом мажется, вот зараза,– заохала баба Маня.
– У Васьки аж слюни потекли, так захотелось к этой самой Лидке. Не раз он пытался к разведёнке, в гости наведаться, но она его, всякий раз, посылала далеко.
– Нюра, делать-то что будешь?
– Ждать буду. Не пойду же я к ней с обыском? Чай, не зарежет она яво там.
– Зарежет? Свят, свят, свят,– перекрестилась баба Маня, – а что, она могёт, злая какая-то. Видала я надысь, как она Ваську нашего огрела ведром помойным. Хотя ему поделом. Нечего по чужим дворам шастать.
– Поделом? Вот,что значит не родной! – возмутился Василий и стукнул в стену кулаком, сморщившись от боли.– Ну, бабка, ты и врать горазда. Лидка меня послала, это я помню,и баба Маня это видела, но ведра у неё точно не было... Я пьяный был, но не настолько, чтобы ведро не заметить,– продолжал монолог сам с собой возмущённый Василий.
Разговор бабок его занимал всё больше и больше, и он продолжал вслушиваться в диалог подруг.
– Васька к Лидке тоже бегат? Маня, я уж прямо и не знаю, чем она их там приманивает, и чаво у неё там такое есть, чаво у нас нет?
– Вот старухи! Совсем забыли, чем молодая баба мужиков приманивает,– усмехнулся Васька.
Разговор на самом интересном месте прервала эта самая Лидка, войдя в дверь. Она с порога закричала:
– Вот хорошо! Вы, как раз обе здесь! Вы, что свою скотину распустили!
Твой поросёнок Борька, тётя Нюра, сжирает у меня, уже какой раз, всю баланду для телёнка. Я поставлю в сени остужаться, прихожу, а её уже нет. Я всё не могла понять – куда она у меня пропадает. И вот, наконец, сегодня я его поймала! Прорыл, ведь, дыру под крыльцом и лазит, как к себе в хлев. Отчитав одну бабку, Лидка, обратила свой разъярённый взор на бабу Маню:
– А кот твой Васька тоже повадился обедать ко мне ходить, на пару с боровом. Видно мало я его пустым ведром огрела! Кормить надо скотину-то свою. В общем поддала я им обоим палкой, так что не обессудьте!
– Лидка, я же тебе говорила, давяча, что он у тебя. А ты говоришь: нет, – закричала Тётя Нюра.
– Так, давяча, я его не видела, – передразнила Лидия,– только сейчас вот увидала, как он из дыры вылазит. Лидия вышла, хлопнув дверью, а Васька затрясся на лавке от смеха:
– Ха-ха-ха-ха… Смеяться было больно, но остановится он не мог:
– Поросёнок, а я-то на дядю Борю подумал, ха-ха-ха-ха.
Бабка Маня ему вторила, закрывая беззубый рот платком:
– Хе-хе-хе-хе… Поросёнок...
Одна тётя Нюра ничего не поняла, да и некогда было разбираться. В дверь ввалился её муж Борис и с порога зыкнул:
– Нюрка, чаво ты тут сидишь, боров наш прибежал откуда-то весь окровавленный, с содранной спиной.
– Изгородь надо чинить! Тогда и боровы окровавленные не будут бегать! – закричала на супруга тётя Нюра, выходя вместе с ним на улицу.
А Васька с бабкой Маней долго ещё смеялись, каждый в своём углу, но только по-разному.
Если баба Маня смеялась с удовольствием, то муж внучки Василий, смеялся, как под пыткой.
Смеяться ему было больно, а остановиться никак не мог, пока не рухнул на пол вместе с лавкой, вспомнив, при этом, что бабка Маня просила его неоднократно лавку починить, а ему всё лень было.