«…А в свободные от работы минуты он играл с собачонкой в саду. Псинка же, обладая непослушным характером, нередко сбегала от префекта. Однажды, она вернулась вся перемазавшись кровью. В тот день был казнен некий назаретянин..»
«История водопровода Иерусалима» , 25.г.д.н.э., Ирадион.
Ни Тацит, ни Иосиф Флавий, ни Филон Александрийский не упоминали ее, любимицу Понтия Пилата. И только один малоизвестный историк увековечил животное, написав строки, которым никто и никогда не придавал значения. Никто, до этого дня.
Безлунная ночь опустилась на барское поместье. Капитон, заливаясь, сидел на крыльце дома прислуги и что-то хмельно напевал. Бледная Татьяна призраком стояла рядом, не решаясь потревожить мужа. Герасим затаскивал на берег лодку. Собаки нигде не было.
Местный разгильдяй Ефим клялся – псинка получасом раньше резвилась во дворе и громко тявкала. Смахнув с губ горькую Ефимову кровь, я подошел к Герасиму.
- Милостивый дворник! – Мужик не отреагировал.
Когда же я, стараясь не испачкать белой перчатки, потрепал крепостного по плечу, на меня посмотрели полные слез глаза. В руках Герасим держал старый ошейник.
- Не имели ли Вы честь видеть собачку… — снова начал я, но меня перебила девчонка, выпрыгнувшая из кустов.
На ходу поправляя платье, полуночница побежала прочь. Вслед за ней, не торопясь, кусты покинул и ее дружок.
- Имел, имел, — бросил парень, — Му-Му твоя – буль-буль. Барыня велела – что поделать? — И, радостно насвистывая, мальчишка скрылся в сарае.
Прошуршало сено. Герасим, сплюнув, поковылял в свою лачугу. А я, новыми глазами посмотрев на озеро, едва не кинулся в воду. Остановило омерзение – в воде моют грязное белье, а не купают бессмертных графов.
«Ну, Дракула, — подумалось мне, — упустил ты шанс напиться крови бессмертной собачки. Проигран спор! Готовься получать щелбаны — все три тысячи. Но сначала…»
Я ощутил, как зачесались глазные зубы, недвусмысленно намекая на заново разыгравшийся аппетит. Злость и раздражение всегда пробуждали жажду крови, с которой я так и не научился справляться. Стряхнув со лба локон черных волос, я предусмотрительно снял чистенькие перчатки и юркнул в сарай, из которого доносился храп.
Крепостной «герой-любовник» спал, не подозревая о том, что этой ночи не суждено закончиться утром. Склонившись над человеком и не забыв мысленно поблагодарить небеса за «насущный наш хлеб», я обнажил клыки. Теплая кровь потекла по подбородку – я был непростительно расточителен в пище. Однако, чертовски предусмотрителен, сразу покупая только багровые сорочки.
В комнате барыни горел свет. Старая женщина, дочитывая письмо, тяжело вздыхала. Одинокая, седая, безмолвная. И внешне такая беззащитная, что едва ли слезинка по щеке не проскальзывает. И, чудо то или нет, но мои глаза и правда увлажнились. То ли из-за осиновой двери, запах которой, даже сквозь лак, неприятно раздражал обоняние. То ли из-за звучащего в ушах ехидного смеха Ван Хельсинга, одержавшего верх в пари. Эх, угораздило же меня согласиться на эдакую авантюру – напиться крови бессмертного пса Пилата! О чем я только думал?
Барыня отложила письмо и, глянув напоследок в ничего не отражающее зеркало, приготовилась задуть свечи в медном подсвечнике.
- Мама! — требовательно позвал я. Женщина, вздрогнув, глянула на дверь и недобро усмехнулась.
- Дракула?
- Зачем Вы, мама, приказали утопить псинку?
- Которую?
- Вы знаете, мама!
- Сынок, а чего не заходишь?
Она всегда так делала – потешалась над моими слабостями. А потом удивлялась, почему же я не навещал ее чаще, чем раз в столетие!
- Это не смешно!
- Правда? А мне вот смешно, — ответила барыня, наконец, открывая дверь. Она, в отличие от меня, осины не боялась – исторический иммунитет, — так что там насчет собаки?
- Му-Му, — ответил я, кивнув на виднеющееся через окно озеро, — как Вы могли?
Мать прищурилась, точно заприметила нечто из ряда вон выходящее. Затем, поплевав на платок, принялась энергично счищать невесть что с моего подбородка. Это она тоже делала всегда.
- Хватит! – воскликнул я, пытаясь отстранить женщину.
Бесполезно. Только когда мое лицо, обычно белое, стало натертым и красным, старуха отступила и довольно отложила платок.
- Му-Му, — повторил я, — мне нужна была эта собака.
- Зачем?
Как же ей объяснить смысл спора, в который меня втянул Ван Хельсинг, этот хитрый змей? Беготня по всему свету в поисках бессмертной псинки – самому смешно становится. Мать не одобрит подобного поведения со стороны взрослого графа. Тем более, она терпеть не могла Ван Хельсинга.
Вдруг, со двора послышался скулеж. Я выглянул в окно и едва не засмеялся – на берег озера, отряхиваясь, вышла и громко залаяла Му-Му. Следом за собачонкой тянулся небольшой камень на веревке. Хмельной Капитон замолчал, удивленно глядя на животное, Татьяна побежала звать Герасима.
- Чертова божья псина, — нахмурилась барыня, — и резали ее, и в лес вывозили – живучая, тварь! Если бы твой отец так же хорошо плавал с камнем на шее, мир сейчас был бы совсем иным!