***
...Хорошо, мы ничего не можем изменить, мы предопределены и святы, и Хуксема в связи с этим касается вопроса об уверенности в спасении: «Уве¬рен¬ность долж¬на ба¬зи¬ро¬вать¬ся и быть уко¬ре¬нен¬ной на ре¬аль¬но¬сти, на не¬ко¬ем объ¬ек¬тив¬ном фак¬те. Вся¬кая иная уве¬рен¬ность лож¬на и об¬ман¬чи¬ва, по¬про¬сту го¬во¬ря, - лжи¬ва. Ес¬ли че¬ло¬век не из¬бран, ес¬ли Бог из¬веч¬но и не¬из¬мен¬но не из¬брал его во Хри¬сте Ии¬су¬се, то-гда он не мо¬жет иметь воз¬мож¬но¬сти уве¬рить¬ся в том, что из¬бран. Ибо Бог не лжет. Он не уве¬ря¬ет че¬ло¬ве¬ка в не¬прав¬де. Ра¬зу¬ме¬ет¬ся, кое-кто мо¬жет быть ли¬це¬ме¬ром. И, бу¬ду-чи та¬ким, он мо¬жет про¬из¬во¬дить впе¬чат¬ле¬ние в церк¬ви и сре¬ди лю¬дей, что он об¬ла¬да¬ет та¬кой уве¬рен¬но¬стью. Но в сво¬ем серд¬це, пе¬ред Бо¬гом да¬же ли¬це¬мер зна¬ет прав¬ду. Он оп¬ре¬де¬лен¬но не ум¬рет с уве¬рен¬но¬стью в сво¬ем из¬бра¬нии, и вме¬сте с от¬вер¬жен¬ны¬ми от¬кро¬ет свои гла¬за в аду по¬сле смер¬ти. Толь¬ко из¬бран¬ные дос¬ти¬га¬ют уве¬рен¬но¬сти в сво¬ем веч¬ном и не¬из¬мен¬ном из¬бра¬нии. Од¬на¬ко важ¬но от¬ме¬тить, что из¬бран¬ные дей-ст¬ви¬тель¬но дос¬ти¬га¬ют та¬кой уве¬рен¬но¬сти. Ка¬но¬ны не толь¬ко ут¬вер¬жда¬ют по¬зи¬тив¬но, что та¬кая уве¬рен¬ность воз¬мож¬на, как бы под¬ра¬зу¬ме¬вая, что не¬ко¬то¬рые или, воз¬мож¬но, мно¬гие из свя¬тых ни¬ко¬гда не дос¬тиг¬нут этой уве¬рен¬но¬сти. Они так¬же по¬зи¬тив¬но ут¬вер-жда¬ют, что из¬бран¬ные.. дей¬ст¬ви¬тель¬но дос¬ти¬га¬ют уве¬рен¬но¬сти в сво¬ем из¬бра¬нии. И мож¬но быть уве¬рен¬ным в том, что из это¬го пра¬ви¬ла нет ис¬клю¬че¬ний. Да¬лее, иметь та¬кую уве¬рен¬ность - это нор¬маль¬ное, а не ис¬клю¬чи¬тель¬ное или не¬обыч¬ное яв¬ле¬ние. Не пра¬виль¬но ду¬мать, что бла¬жен¬ная уве¬рен¬ность в из¬бра¬нии су¬ще¬ст¬ву¬ет толь¬ко для элит¬ной груп¬пы свя¬тых, и что по¬дав¬ляю¬щее боль¬шин¬ст¬во по¬сту¬пи¬ло бы не¬бла¬го¬чес-ти¬во, зая¬ви оно о по¬доб¬ной уве¬рен¬но¬сти. Не пра¬виль¬но учить, что для хри¬стиа¬ни¬на нор¬маль¬но со¬мне¬вать¬ся в сво¬ем из¬бра¬нии, не пра¬виль¬но ле¬ле¬ять та¬кое со¬мне¬ние .. смысл со¬сто¬ит в том, что уве¬рен¬ность в из¬бра¬нии так¬же про¬ис¬те¬ка¬ет из бла¬го¬во¬ле¬ния Бо¬жия. Кто-то - на¬при¬мер, раз¬бой¬ник на кре¬сте - мо¬жет дос¬тичь ее толь¬ко в мо¬мент смер¬ти. Это - вре¬мя, оп¬ре¬де¬лен¬ное для не¬го Бо¬гом. Дру¬гой мо¬жет дос¬тичь ее в очень юном воз¬рас¬те, мо¬жет с ран¬них лет быть уве¬рен¬ным в этом фак¬те и осоз¬на¬но ис¬по¬ве-до¬вать, что он - из¬бран¬ное ди¬тя Бо¬жие. За этим так¬же кро¬ет¬ся бла¬го¬во¬ле¬ние Бо¬жие. Но в долж¬ное вре¬мя все из¬бран¬ные дос¬ти¬га¬ют этой уве¬рен¬но¬сти .. Не у всех об¬на¬ру-жи¬ва¬ет¬ся од¬на и та же сте¬пень уве¬рен¬но¬сти. Есть не¬ко¬то¬рые, очень твер¬дые и соз¬на-тель¬ные в сво¬ей уве¬рен¬но¬сти, ко¬то¬рых ред¬ко по¬се¬ща¬ют со¬мне¬ния, и ко¬то¬рые весь¬ма не¬при¬твор¬но и ис¬крен¬не бу¬дут го¬во¬рить, что уве¬рен¬ны в сво¬ем из¬бра¬нии. Но есть так-же и дру¬гие, не те, ко¬то¬рые ни¬ко¬гда не дос¬ти¬га¬ют ее, но те, ко¬то¬рые ред¬ко на¬би¬ра¬ют¬ся ду¬ха ска¬зать без ко¬ле¬ба¬ний, что они при¬над¬ле¬жат к из¬бран¬ным Бо¬жи¬им, ко¬то¬рые час¬то от¬чаи¬ва¬ют¬ся и му¬ча¬ют¬ся со¬мне¬ния¬ми и стра¬ха¬ми. Ме¬ж¬ду эти¬ми дву¬мя край¬но¬стя¬ми су-ще¬ст¬ву¬ет мно¬го про¬ме¬жу¬точ¬ных уров¬ней уве¬рен¬но¬сти. Но из¬бран¬ные все рав¬но ее дос¬ти¬га¬ют, будь она яс¬ной или смут¬ной. Эта уве¬рен¬ность яв¬ля¬ет¬ся нор¬маль¬ной, а не экс¬т¬ра¬ор¬ди¬нар¬ной. Со¬мне¬ние есть грех. Со¬мне¬ваю¬щий¬ся, бо¬яз¬ли¬вый и сла¬бый хри-стиа¬нин дол¬жен быть объ¬ек¬том жа¬ло¬сти, по¬мо¬щи и тер¬пе¬ния со сто¬ро¬ны свя¬тых. Но его со¬мне¬ние нель¬зя ле¬ле¬ять. Од¬на¬ко да¬же в од¬ном и том же хри¬стиа¬ни¬не мож¬но об-на¬ру¬жить раз¬лич¬ные сте¬пе¬ни уве¬рен¬но¬сти. Уве¬рен¬ность мо¬жет вре¬мя от вре¬ме¬ни ко-ле¬бать¬ся. Уве¬рен¬ность мож¬но ле¬ле¬ять пу¬тем ис¬поль¬зо¬ва¬ния под¬хо¬дя¬щих средств, ее мож¬но вы¬ха¬жи¬вать, и она бу¬дет рас¬ти. Мож¬но да¬же ска¬зать, осо¬бен¬но в от¬но¬ше¬нии из-бран¬ных де¬тей ве¬рую¬щих, что обыч¬но сте¬пень уве¬рен¬но¬сти из¬ме¬ня¬ет¬ся по ме¬ре то¬го, как ре¬бе¬нок рас¬тет - из¬ме¬ня¬ет¬ся в том смыс¬ле, что воз¬рас¬та¬ет, ко¬гда он ста¬но¬вит¬ся взрос¬лым и на¬став¬лен¬ным в ис¬ти¬нах Еван¬ге¬лия. Но по¬ми¬мо это¬го, ка¬кой хри¬стиа¬нин по опы¬ту не зна¬ет о тех вре¬ме¬нах, ко¬гда его уве¬рен¬ность бы¬ла ед¬ва раз¬ли¬чи¬мой, и о тех, ко¬гда он на¬хо¬дил¬ся на са¬мой вер¬ши¬не хри¬сти¬ан¬ской ве¬ры? Все же, ино¬гда – и эти вре¬ме¬на яв¬ля¬ют¬ся тем¬ны¬ми для ча¬да Бо¬жия, обыч¬но это вре¬ме¬на тяж¬ких гре¬хов или хо¬ж¬де¬ния в гре¬хах - он мо¬жет по¬те¬рять осоз¬на¬ние уве¬рен¬но¬сти, хо¬тя са¬мо из¬бра¬ние ос¬та¬ет¬ся не¬из¬мен¬ным .. От¬цы го¬во¬рят об оп¬ре¬де¬лен¬ном про¬цес¬се на¬блю¬де¬ния без-оши¬боч¬ных пло¬дов из¬бра¬ния; и это не сле¬ду¬ет по¬ни¬мать пре¬врат¬но. Де¬ло об¬сто¬ит не так, буд¬то уве¬рен¬ность есть ре¬зуль¬тат чис¬то ло¬ги¬че¬ско¬го рас¬су¬ж¬де¬ния, слов¬но она есть за¬клю¬че¬ние ка¬ко¬го-то пра¬виль¬но¬го сил¬ло¬гиз¬ма. Кро¬ме то¬го, от¬цы пря¬мо упо¬мя¬ну-ли о Сло¬ве Бо¬жи¬ем “... но на¬блю¬дая в са¬мих се¬бе ... без¬оши¬боч¬ные пло¬ды это¬го из¬бра-ния, ука¬зан¬ные в Сло¬ве Бо¬жи¬ем ...”. По¬это¬му, хо¬ро¬шо в пер¬вую оче¬редь по¬нять, что не толь¬ко са¬мо из¬бра¬ние, но так¬же и уве¬рен¬ность в нем есть ис¬клю¬чи¬тель¬но де¬ло Бо¬жие. Это - дар Его бла¬го¬да¬ти. Оши¬боч¬но ду¬мать, что из¬бра¬ние яв¬ля¬ет¬ся де¬лом Бо¬жи¬им, а уве¬рен¬ность в из¬бра¬нии есть что-то та¬кое, че¬го мы са¬ми мо¬жем дос¬тиг¬нуть. То¬гда, в кон¬це кон¬цов, мы пе¬рей¬дем в ла¬герь ар¬ми¬ни¬ан» .
Если суммировать эти высказывания, то ясно только одно: уверенности должны достигнут все «избранные кальвинисты»; если человек предопределен к спасению, то уверенность в спасении тоже предопределена, но она не дается сразу. Здесь мы видим различие между строгими реформатами и американскими неопротестантами, которые полагают, что уверенность в спасении можно получить сразу же, как уверовал в Христа. Это, видимо, отражает более пессимистичный взгляд на человеческую природу у реформатов; они предполагают, что человек должен еще долго изживать свой грех, и упражняться в благочестии – раз ему необходимо наблюдать плоды добродетельной жизни, дабы увериться в избрании. Соответственно, у неопротестантов более оптимистичный взгляд (особенно у пятидесятников), полагающий, что ты становишься святым за 5 минут, и тебе не нужно еще суровых упражнений в благочестии, чтобы удостоверится – а избран ли ты? Естественно, это означает более либертарианское отношение к своей духовной жизни, чем у реформатов. Возможно, сказывается и то различие между оправданием и освящением, которое проводили традиционные протестанты в 16 веке (лютеране и реформаты): человек оправдан по вере и спасен, но это делает его только «юридическим святым», это номинальная, а не реальная святость; для доказательств истинности спасения требуется еще и освящение, где человек являет уже «истинную протестантскую святость» - разумеется, уверенность в спасении присутствует на всех этапах.. Часть баптистов и пятидесятники не заостряют внимание на этом различии между юридической святостью оправдания и более реальной святостью освящения – у харизматов мы наблюдаем, если не в теории, то на практике, что они, по сути, верят во «все и сразу» - в момент обретения веры человек не только оправдан, но и «обильно освящен» - следовательно, переход от «юридической святости» к «реальной» совершает быстро и бурно – как все у харизматов, ведь любой харизмат просто не может не быть преисполнен благодати. У реформатов же еще чувствуется влияние традиционного подхода к благочестию.
63. Но если кальвинисты учат, что уверенность в спасении достигается не сразу, то означает ли это, что до этого времени человек не может быть уверен в спасении? Судя по текстам, нет. Ведь кальвинисты постоянно бичуют арминиан, не говоря уже о католиках, за то, что те проповедуют неуверенность в спасении. Видимо, речь идет о том, что пока есть только акт веры и церковной практики, но нет «уверенности в благочестии», уверенность в избрании остается более «теоретичной», а вот когда добродетели так и сияют – реформат может получить «практическую уверенность»; но, разумеется, кальвинисты не могут себе позволить такой роскоши, как «полная неуверенность» в спасении – это привело бы их «по ту сторону отчаяния»; «огоньки уверенности» обязаны быть всегда – ибо неправильно сомневаться в своем избрании и тем более лелеять такое сомнение. Впрочем, мы видели, что у кальвинистов есть разная степень уверенности – кто-то бодр и светел, а кто-то мучим страхом, и ему постоянно нужно внушать, что все нормально, и он тоже избран. Однако это означает, что все-таки есть более «твердые» в своей уверенности, и «менее твердые», - стало быть, сомнения их посещают? Но, конечно, «уверенность в избрании» без сомнений – это идеал; здесь происходит столкновение между идеальными требованиями и реальностью, причем идеальные требования непременно должны корректировать реальность: человек не должен сомневаться в своей избранности, но он пока не видит особых признаков избрания - значит, он должен их увидеть, ведь кальвинизм учит, что все святые обязательно получат уверенность в избрании. Все же реформаты допускают, что уверенность в избрании может быть смутной до конца жизни, а порой даже и пропадать; последнее, видимо, стоит считать неким аналогом потери спасения у арминиан: кальвинисты не могут допустить потери спасения, и потому оставляют место для «потери уверенности в спасении». Остается не совсем ясным, насколько в этом «обретении полной уверенности в избрании» участвует сам человек, его благочестивые усилия.
Обратим внимание на фразу: уве¬рен¬ность мож¬но ле¬ле¬ять пу¬тем ис¬поль¬зо¬ва-ния под¬хо¬дя¬щих средств, ее мож¬но вы¬ха¬жи¬вать, и она бу¬дет рас¬ти. Тут, насколько можно судить, явно предполагается, что человек должен быть усерден в своей христианской жизни, и тогда уверенность будет расти. Кальвинисты поясняют это на примере «избранных детей»: ребенок растет, и растет также его уверенность в спасении, поскольку он теперь в полной степени наставлен в христианской истине. Здесь виден разный, даже прямо противоположный вектор духовной жизни, у реформатов и православных: у нас человек по мере своей жизни все больше видит свои грехи, все больше осознает их тяжесть, - но и все больше удостоверяется в милости Божьей, прощающей грехи; кальвинисты же настаивают на том, что человек все больше замечает в себе плоды благочестия, и тем самым растет его уверенность в избрании; православные скорее бы сказали, что мере нашего духовного роста возрастает «неуверенность в спасении», - и все больше растет упование на милосердие Господа.. Можно сказать, что православные различают веру в милосердие Господа, которая есть у всех верующих, и веру выстраданную, когда можно сказать – я знаю, что Господь милосерд. Путь к обретению такой «знающей веры» - это и есть наша христианская жизнь. Но кальвинисты (впрочем, как и все протестанты), полагают, что наряду с обычной верой в Господа, тут же дается и «знающая вера» в виде – я знаю, что буду спасен; я знаю, что Господь меня избрал. Кальвинисты только проводят различие в степенях такого знания – от смутного до отчетливого, - но само это «знание» ни в коем случае не отрицают. Вот и получается, что знание, выстраданное верой, здесь дается сразу и потом лишь возрастает, что не исключает, правда, известных «падений», но они – только небольшие колебания на поверхности реки предопределения; ведь даже тяжкие грехи не приводят кальвинистов к потере спасения – в этом смысле уверенность в избрании имеет прочный и несмываемый фундамент в виде доктрины предопределения.
Это, конечно, наносит удар по любым попыткам признания синергии в реформатстве хотя бы в виде упражнений в благочестии, имеющих целью обрести еще большую уверенность в избрании. Любопытно, какие «духовные советы» дают реформаты тем, кто потерял на время уверенность в спасении, и кому, стало быть, хочется эту уверенность вернуть? Я уверен, что речь идет именно об обращении к «стяжанию благодати» верующим – молитва, покаяние, пост, «средства благодати» (таинства). Но это уже некий синергизм, пусть не для спасения, но все же взаимодействие свободы и благодати. Ведь нельзя же избавиться от подобной «потери уверенности» только медитацией на тему – я спасен, я навеки спасен, я предвечно избран и никогда этого не потеряю, я назначенный Богом святой и т.д. Конечно, такие медитации у всех протестантов предполагаются, но нельзя же всю жизнь только внушать себе собственную «спасенность», и перечитывать стихи в Библии, где якобы об этом говорится! Так можно только зомбировать человека, но не помочь ему обрести «здоровую протестантскую уверенность». Тем не менее, Хуксема настаивает, что уверенность не возникает от сотрудничества свободы и благодати - дескать, мы не арминиане; да, человек наблюдает за своей жизнью в поисках «плодов избрания», но уверенность – не силлогизм; понятно, что такая уверенность и не выводится логическим путем, как некая математическая теорема; и все-таки – если человек не чувствует в себе явных плодов благочестия – должен ли он что-то делать (и реформаты тоже считают, что должен), - или же просто ждать, что вот сейчас Бог раскроет ему наконец-то, что Он совершенно точно избран? Но такая позиция как раз и может привести к отчаянию – если просто ждать, ничего не делая, и уповать, что тебе будет явлен ясный «свет избрания», то можно никогда этого не дождаться, и тогда может возникнуть искушение «уверенностью в не-избрании»; т.е. благочестивые усилия неизбежны; иными словами, происходит очередное столкновение между духом строгого детерминизма доктрины предопределения и необходимостью призывать человека к сражению с грехом и укреплению в добродетели – ведь полная пассивность ни в коей степени не является идеалом для христианина. Если Хуксема утверждает, что уверенность в избрании есть «исключительно» Божье дело, как и само избрание – тогда существует неотвратимый дар уверенности, который должен быть столь «магическим», как и дар спасения; тогда человек непреодолимо получит эту уверенность, «когда надо» - но коли так, то не только не нужны какие-то благочестивые действия для этого, но и «наблюдение плодов избрания» тоже не нужно, поскольку оно тоже является неким человеческим усилием, попыткой определенной «синергии» - кроме того, человек может ошибиться в этом наблюдении; так что значительно последовательнее считать, что если есть безусловное предопределение к избранию, то и к уверенности в избрании есть такое же безусловное предопределение, - и оно не нуждается в каких-то изъявлениях человеческой свободы.
64. В связи с дискуссиями об уверенности в спасении Хуксема делает дополнительные разъяснения: «во¬прос уве¬рен¬но¬сти со¬сто¬ит не в том, име¬ем ли мы ве¬ру, а в том, на¬хо¬дим¬ся ли мы в ве¬ре. Это не во¬прос на¬ли¬чия ве¬ры, си¬лы ве¬ры, ко¬то-рая ни¬ко¬гда не мо¬жет быть уте¬ря¬на; а во¬прос бла¬го¬по¬лу¬чия ве¬ры, ко¬то¬рое крат¬ко опи-са¬но в по¬след¬ней час¬ти ста¬тьи и ко¬то¬рое оп¬ре¬де¬ля¬ет¬ся: 1) Ис¬тин¬ной ве¬рой во Хри¬ста, то есть, ве¬рой, по¬сред¬ст¬вом ко¬то¬рой мы соз¬на¬тель¬но при¬ле¬п¬ля¬ем¬ся ко Хри¬сту, и зна-ем и упо¬ва¬ем, что не толь¬ко дру¬гим, но так¬же и мне Бог да¬ро¬вал от¬пу¬ще¬ние гре¬хов и веч¬ную пра¬вед¬ность, и при¬том толь¬ко по бла¬го¬да¬ти и толь¬ко ра¬ди за¬слуг Хри¬ста; 2) Сы¬нов¬ним стра¬хом, то есть, не раб¬ским стра¬хом, но стра¬хом, по¬доб¬ным дет¬ско¬му, со-еди¬нен¬ным с лю¬бя¬щим ува¬же¬ни¬ем; 3) Бла¬го¬чес¬ти¬вой пе¬ча¬лью, то есть, не мир¬ской пе-ча¬лью, ко¬то¬рая яв¬ля¬ет¬ся пе¬ча¬лью толь¬ко о по¬след¬ст¬ви¬ях гре¬ха, а пе¬ча¬лью по Бо¬гу, ко-гда мы опе¬ча¬ле¬ны из-за то¬го, что со¬гре¬ши¬ли про¬тив все¬мо¬гу¬ще¬го Соз¬да¬те¬ля; 4) Ал¬ка-ни¬ем и жа¬ж¬дой пра¬вед¬но¬сти, то есть, осоз¬на¬ни¬ем на¬шей соб¬ст¬вен¬ной опус¬то¬шен¬но-сти, пол¬но¬ты пра¬вед¬но¬сти во Хри¬сте и стрем¬ле¬ни¬ем к то¬му, что¬бы ис¬пол¬нить¬ся имен-но Его пра¬вед¬но¬стью» . Сразу заметим, что вера и сила веры, судя по всему, у реформатов вообще не зависит от человека – раз это никогда не может быть утеряно; стало быть, это воспроизводится исключительно божественный действием, и постоянно сохраняется Всевышним – о синергии и думать забудьте; а вот насчет «благополучия веры» автор говорит уже не так уверенно; если это «истинная вера» в протестантский догмат «спасения только по благодати», то можно не сомневаться, что такой верой обладает каждый протестант – может, речь идет о наиболее сильной уверенности в этом?
По поводу сыновнего страха в связи с реформатским подчеркиванием исключительной суверенности Бога, вообще-то сложно говорить: мы уже упоминали, что идеал для реформатства – это все-таки отношения Владыки и раба между Богом и человеком. Что касается благочестивой печали о грехах и жажды праведности, то здесь возникает только один вопрос: о какой степени печали и жажды идет речь? Должен ли человек постоянно и непрерывно испытывать эти печаль и жажду, или просто «иногда», время от времени, находить в себе случаи таковых? Т.е. какова мера «частоты» этой благочестивой печали и этой жажды праведности в нашей духовной жизни, чтобы можно было бы однозначно сказать – это и есть плод избрания, и теперь я совершенно уверен в нем? Я лично уверен лишь в одном – кальвинисты предпочтут здесь не самую высокую степень такой «частоты», - а то ведь можно подумать, что уверенность в избрании «заслуживается» человеческими усилиями.. Так, или иначе, но все же нельзя полностью отказаться от ощущения, что в этом «поиске плодов избрания» реформаты допускают «пространство для человеческой свободы», хотя официально подчеркивается только неодолимость благодати; ведь если речь идет о «благополучии веры», то трудно поверить, что это совершенно не зависит от нас – тогда остается только открыть путь в царство полной распущенности..
Кальвинисты предвидят это возражение, и Хуксема дает пространное объяснение: «От¬цы мог¬ли бы ска¬зать: “Не¬воз¬мож¬но, что¬бы лю¬ди, дос¬тиг¬шие чув¬ст¬ва и уве¬рен¬но¬сти в сво¬ем из¬бра¬нии, не сми¬ри¬лись пе¬ред Бо¬гом, не по¬кло¬ни¬лись глу¬би¬не Его ми¬ло¬сти, не очи¬сти¬ли се¬бя, и не воз¬лю¬би¬ли бы го¬ря¬чо То¬го, Кто пер¬вым явил столь ве¬ли¬кую лю¬бовь к ним” .. они в безо¬пас¬но¬сти, веч¬ной безо¬пас¬но¬сти! Но во¬прос в том, ста¬но¬вят¬ся ли они са¬мо¬уве¬рен¬ны¬ми по пло¬ти. Эта плот¬ская безо¬пас¬ность со¬сто-ит в сер¬деч¬ном на¬строе, со¬глас¬но ко¬то¬ро¬му кто-то ска¬жет про се¬бя: “Я - из¬бран. Мое из-бра¬ние веч¬но и не¬из¬мен¬но. Я ни¬че¬го не мо¬гу с ним сде¬лать, и ни¬че¬го не мо¬гу от не¬го уба¬вить. По¬это¬му, нет ни¬ка¬кой раз¬ни¬цы в том, что я де¬лаю и как жи¬ву. Я мо¬гу гре¬шить, как мне угод¬но. Мне не нуж¬но сра¬жать¬ся про¬тив гре¬ха, да я и не бу¬ду это¬го де¬лать”. За-меть¬те, что эта плот¬ская безо¬пас¬ность яв¬ля¬ет¬ся субъ¬ек¬тив¬ной на¬стро¬ен¬но¬стью серд-ца и ума. Ко¬неч¬но, с объ¬ек¬тив¬ной точ¬ки зре¬ния, аб¬со¬лют¬ной вер¬но, что ни¬что, сде¬лан-ное из¬бран¬ным, доб¬рое ли или злое, не мо¬жет из¬ме¬нить его из¬бра¬ния. И как хо¬ро¬шо, что это так и есть! Все на¬ши гре¬хи, на¬ши са¬мые глу¬бо¬кие па¬де¬ния, на¬ши са¬мые ужас-ные пре¬сту¬п¬ле¬ния не мо¬гут из¬ме¬нить це¬ли Бо¬жи¬ей в от¬но¬ше¬нии на¬ше¬го из¬бра¬ния. Ина¬че мы бы дав¬но по¬гиб¬ли. Но субъ¬ек¬тив¬но та¬ко¬вая уве¬рен¬ность в из¬бра¬нии, как ут-вер¬жда¬ют Ка¬но¬ны, не ве¬дет к плот¬ско¬му от¬но¬ше¬нию к жиз¬ни: “Хо¬ро¬шо, да¬вай¬те то¬гда гре¬шить; по¬то¬му что нет ни¬ка¬кой раз¬ни¬цы.” По¬это¬му есть боль¬шая раз¬ни¬ца ме¬ж¬ду плот¬ской и ду¬хов¬ной безо¬пас¬но¬стью. Плот¬ская безо¬пас¬ность, как раз по при¬чи¬не сво-ей плот¬ско¬сти, и ве¬дет к не¬бреж¬но¬сти в ис¬пол¬не¬нии за¬по¬ве¬дей Бо¬жи¬их. В ка¬ком от¬но-ше¬нии она к это¬му ве¬дет? Пре¬ж¬де все¬го, она ве¬дет к пре¬воз¬но¬ше¬нию: пре¬воз¬но¬ше-нию над на¬ши¬ми ближ¬ни¬ми, из-за то¬го, что мы во¬об¬ра¬жа¬ем се¬бя ка¬ки¬ми-то при¬ви¬ле¬ги-ро¬ван¬ны¬ми, но, по су¬ти, к пре¬воз¬но¬ше¬нию над жи¬вым Бо¬гом, вслед¬ст¬вие ко¬то¬ро¬го че-ло¬век не при¬зна¬ет Его все¬выш¬нее и свя¬тое ве¬ли¬чие, и тще¬сла¬вит¬ся свои¬ми гре¬ха¬ми. Во-вто¬рых, она при¬во¬дит к то¬му, что че¬ло¬век на¬чи¬на¬ет пре¬зи¬рать и вы¬смеи¬вать глу¬би-ну Бо¬же¬ст¬вен¬ной ми¬ло¬сти. Или, ес¬ли ис¬поль¬зо¬вать язык Рим.2, он на¬чи¬на¬ет пре¬зи¬рать бо¬гат¬ст¬ва бла¬го¬сти Бо¬жи¬ей, Его дол¬го¬тер¬пе¬ние и со¬стра¬да¬тель¬ность по той при¬чи¬не, что ни¬ко¬гда на знал и не вку¬шал этой бла¬го¬сти, ве¬ду¬щей греш¬ни¬ков к по¬кая¬нию. В-треть¬их, в со¬вер¬шен¬ном со¬гла¬сии со ска¬зан¬ным вы¬ше, эта плот¬ская безо¬пас¬ность ни-ко¬гда не при¬ве¬дет к по¬пыт¬кам ос¬вя¬ще¬ния сво¬ей жиз¬ни или к по¬сто¬ян¬ной борь¬бе по очи¬ще¬нию се¬бя от сквер¬ны пло¬ти и ду¬ха. На¬про¬тив, она при¬ве¬дет к жиз¬ни, ис¬пол¬нен-ной все¬доз¬во¬лен¬но¬сти и бес¬печ¬но¬сти к Бо¬жи¬им за¬по¬ве¬дям. На¬ко¬нец, ко¬рень все¬го это-го зла кро¬ет¬ся в сле¬дую¬щем: в та¬ком упо¬ваю¬щем на плоть че¬ло¬ве¬ке нет люб¬ви Бо¬жи-ей. Он ни¬ко¬гда не вку¬шал люб¬ви Бо¬га, Его из¬би¬раю¬щей люб¬ви .. Час¬то го¬во¬рят, что ре-фор¬мат¬ское уче¬ние об из¬бра¬нии учит гор¬ды¬не, что оно об¬ма¬ны¬ва¬ет из¬бран¬ных и вы-зы¬ва¬ет у них над¬мен¬ное и пре¬неб¬ре¬жи¬тель¬ное от¬но¬ше¬ние к от¬вер¬жен¬ным и не¬чес¬ти-вым. Как буд¬то в них есть что-то та¬кое, из-за че¬го они мог¬ли бы гор¬дить¬ся, что Бог из-брал имен¬но их, а не ко¬го-ли¬бо еще. Од¬на¬ко на¬до по¬ни¬мать, что это воз¬ра¬же¬ние со-вер¬шен¬но не от¬но¬сит¬ся к уче¬нию о су¬ве¬рен¬ном пре¬до¬пре¬де¬ле¬нии» .
Цитата из Гейдельбергского катехизиса о невозможности того, чтобы люди, уверенные в избрании, не смирились перед Богом, может только удивить православное сознание. У нас другая логика – истинное смирение перед Богом может проистекать не только из-за осознания собственного недостоинства, но и из того, что следует отсюда – значит, я не спасен, и не могу уверять себя и других, что место в раю мне забронировано. У реформатов, как и всех протестантов, логика прямо обратная: нельзя смириться, если ты заранее не уверен в собственном спасении по благодати – а то иначе ты будешь якобы уповать на свои заслуги перед Богом, и это будет проявлением гордыни, а не смирения; определенный смысл в этом рассуждении есть – да, стремление «заслужить спасение» на основании собственных добродетелей содержит в себе гордыню, ощущение, что можно спасти себя самому; но православие никогда не исповедовало догмата о заслугах – так что такая опасность в Церкви хотя и существует, но у нее нет прочного фундамента, как в католической доктрине спасения. Проблема в другом: насколько может смирить реформата осознание того, что от него спасение совершенно не зависит? Мы только что прочли – даже самые тяжкие преступления не могут изменить избрание данного субъекта к спасению; допустим так; допустим так же, что эти строки читает человек, который еще не уверовал – и вот, среди других реформатских истин, ему преподносят и такую, - какие выводы он должен сделать? Самые неприятные, полагаю.. Нет, конечно, наряду с этим ему скажут, что настоящий христиан должен любить Бога и выполнять Его заповеди, но – от этого тоже не зависит избрание к спасению. И опять можно сделать очень тяжелые выводы. Получается, во время проповеди кальвинизма лучше умолчать об этих пунктах вероучения или говорить о них, не акцентируя большого внимания, приглушенно.. У Хуксема готов ответ: плотский человек все понимает неправильно; верно, но ведь и все некальвинисты тоже понимают это «неправильно» - они тоже все плотские? Тогда это и есть дух гордыни, который так осуждает наш теолог – считать всех плотскими, кроме себя, и своих братьев по вере.
Хуксема вполне адекватно описывает ощущение плотской безопасности: да, человек превозносится, он начинает презирать Бога, он не борется с грехом и даже тщеславится грехами. И я сразу скажу, что ни в коем случае не собираюсь приписывать реформатам все тяжкие грехи во вселенной. Я не считаю, что реформаты так уж непременно «самоуверенны по плоти». Думать так – означало бы играть роль Господа Бога, Который знает все помыслы человека и видит все в его сердце; мы этого не видим, и потому не надо спешить обвинять кальвинистов в том, что они сплошь гордецы и завзятые грешники – а кто не грешник? В то же время, некоторые черты, которые рассматриваемый теолог приписывает таковым самоуверенным грешникам, нельзя полностью отрицать в реформатах – если иметь в виду их вероучение. Скажем, Хуксема говорит, что человек, находящийся в «плотской безопасности», презирает и высмеивает глубины милосердия Божьего – а разве кальвинисты с их отрицанием любви Бога ко всем и утверждением доктрины об оставлении Богом неизбранных – не презирают Его милость? А сколько при этом издевательств над теми, кто отстаивает идею о желании Бога спасти всех; я понимаю, что для реформатов это не презрение к милости Бога, а только презрение к ложным идеям о Нем, но тем не менее.. И если Хуксема пишет, что эти плотские люди презирают сострадательность Бога, то пусть лучше вспомнит учение собственной церкви об отвержении грешников – это и есть сострадательность Бога? Это такую сострадательность должны проявлять реформаты? Наш автор полагает, что плот-ская безо¬пас¬ность ни¬ко¬гда не при¬ве¬дет к по¬пыт¬кам ос¬вя¬ще¬ния сво¬ей жиз¬ни или к по-сто¬ян¬ной борь¬бе по очи¬ще¬нию се¬бя от сквер¬ны пло¬ти и ду¬ха – так что же, достаточно просто «попыток» освящения плоти, - и ты уже благочестивый реформат? И неужели плотский человек совсем никогда не пытается «освятить плоть»? Это означало бы полностью потерять образ Божий.. И когда читаешь, что в та¬ком плотском че¬ло¬ве¬ке нет люб¬ви Бо¬жи¬ей, т.к. он ни¬ко¬гда не вку¬шал избирающей люб¬ви Бо¬га, то испытываешь возмущение.. Дело в том, что кроме кальвинистов, и частично – остальных протестантов, никто из христиан не испытывал этой «избирающей любви», поскольку люди верят в любовь Бога ко всем. Ведь испытать такую избирательную любовь – это означат также испытать избирательную ненависть по отношению к отверженным – вот таких чувств православные не могут испытывать, ибо в их доктрине они не «предусмотрены»; грехов много у всех христиан, но вот такой странной «любви Божьей» нет – ее в полной мере можно повстречать только у реформатов.
Следовательно, с признаками плотского человека не все так просто. Реформаты оправдываются: мы же говорим о незаслуженном спасении; мы не лучше других, но Бог избрал нас – т.е. повода для гордыни нет. Если бы это говорили святые в раю – я бы поверил, что гордыни тут действительно нет, а есть подлинное смирение. Однако, когда так говорят грешники на земле, то это заставляет усомниться. Хорошо, реформатская доктрина учит, что спасение никак не может быть заслужено грешником, что избрание – это не привилегия, а только милость Бога. Но в том-то и дело, что эту доктрину исповедуют отнюдь не совершенно безгрешные святые, а люди, которые хотя и веруют в свое избрание, но еще далеко не избавились от собственной греховности – и кальвинисты не станут этого отрицать, поскольку сами учат тому же. А греховное сознание, которое кальвинисту нет нужды изживать так интенсивно, как православному (спасение ведь не через дела), говорит ему: да, спасение незаслуженно, но смотри – ты избран, а другие – не избраны; Бог к тебе благоволит, а к другим – не благоволит; ты будешь в раю, а они заработали ад. «Бог избрал нас» - абсолютно безгрешное сознание сделало бы в этой фразе исключительный акцент на Боге; но сознание греховное неизбежно будет склоняться к слову «нас». Вспомним ветхозаветных евреев: Бог избрал их не за какие-то заслуги, но для того, чтобы они несли в мир свет веры в Единого, что увенчалось рождением среди них Самого Спасителя; однако со временем дух гордыни проник в этот народ, и они стали думать, что их «избранность» - это привилегия, данная Всевышним, что они лучше других. Так что доктрина избранности должна быть по необходимости дополнена доктриной об усердии верующих – и реформаты это делают, но не слишком удачно..
Как раз тот факт, что кальвинисты не делают из своей доктрины об избрании выводов о полной пассивности, а учат необходимости благочестия – говорит о попытке дополнить «страшные» стороны доктрины предопределения «светлыми» сторонами синергического понимания спасения. Но при этом, естественно, преобладает жесткий детерминизм, отрицающий свободу избранных. Странно уже то, что и сам Хуксема признает: объективно доктрина безусловного избрания говорит о том, что человек ничего изменить не может в своем спасении; но субъективно – нельзя делать выводы о пассивности или вседозволенности. А почему нельзя, если они сделаны в строгом соответствии с логикой? Вот это и есть противоречие: надо быть благочестивым, ходить в любви Господней, но это никак не увязано со спасением – если только моральной обязанностью, - человек обязан быть благочестивым, раз Бог его спас; Бог освободил человека для благочестия. Но в этом и заключена проблема: Бог освободил, но человек все равно не свободен – выбирать, или не выбирать спасение; в этом смысле благочестие остается скорее «хобби» - оно ни на что не влияет, но из любви к Богу можно поупражняться в добродетели. Уверен, что реформаты сочтут это пародией на собственную доктрину, сказав, что благочестие – это не хобби, оно необходимо; но оно обладает у них иной степенью необходимости, чем, например, в православии: у нас оно абсолютно необходимо, поскольку от этого зависит спасение; у реформатов (как и остальных протестантов) благочестие необходимо как следствие спасения – оно может быть более или менее высоким, - это совершенно неважно, ибо рай заведомо вам обеспечен. Пафос протестантов известен: вы теперь можете быть благочестивыми, ничего не опасаясь и ничего не боясь – имеется в виду результат; но такое «не опасение за результат» для плотского человека, не избавленного еще от греховности в полной мере, означает, что усилия благочестия не настолько и важны; и потому в православии подвижники, а здесь..
65. Когда я слышу, что избранные по¬сто¬ян¬но ведут борь¬бу по очи¬ще¬нию се¬бя от сквер¬ны пло¬ти и ду¬ха, то я могу представить Макария Великого или авву Дорофея; оптинских старцев, или кого-то из ныне живущих монахов – а кого должен представить себе реформат: Кальвина или современных пасторов? Кого-то из пуритан? В том и дело, что для православия святые есть подвижники благочестия, а для кальвинистов такого опыта святости не существует – в лучшем случае речь идет о людях, которые более благочестивы, чем другие, т.е. различие здесь не «качественное», а «количественное». Для православия святой – это новое «качество», возникшее в результате подвига благочестия, плод синергии благодати и свободы; в кальвинизме все святы уже по вере – это не предполагает какого-то результата благочестия и нового качества – но затем человек может достичь «известного» благочестия, не выходящего, впрочем, за определенные рамки, заданные «уверенностью в спасении». Вопрос состоит в том, что кальвинистская доктрина безусловного избрания предполагает некое «идеальное состояние», в котором избранный, предопределенный человек, не оглядываясь на то, что он точно будет в раю, только из любви к Богу, достигнет высот благочестия, превосходящих любые образцы святости в православии, однако на практическом уровне кальвинизм показывает как раз «ненужность» подобной святости – какие-то монахи, какие-то безумные аскетические подвиги. Возьмем для примера такой современный эпизод: «Однажды в банный день отец Рафаил помогал своему духовнику в монастырской бане. Такая забота по отношению к пожилым монахам всегда лежала на молодых послушниках. Отец Рафаил на какую-то минуту отвернулся, чтобы намылить мочалку, а когда вновь взглянул перед собой, то с ужасом увидел, что его старец висит в воздухе над банной скамьей. Молодой монах застыл на месте со своей мочалкой. На его глазах отец Афиноген медленно и плавно опустился на каменную скамью и недовольно спросил послушника: Что, видел? Молчи, дурак, никому не говори! Это бесы! Хотели меня бросить о камень. Но Матерь Божия не допустила. Молчи, никому до моей смерти не рассказывай!» .
Конечно, для кальвинистов это – фантастика, мистика, да и Божьей Матери им молиться запрещено, поскольку это «язычество». Не говоря уже о том, что монашество для них только искажение евангельской «истины» о гарантированном спасении – в нем настоящий реформат должен видеть «опору на заслуги» и прочие смертные грехи, включая ненавистный дух «пелагианства». Мы не утверждаем здесь, что каждый православный должен пережить такой опыт борьбы с бесами, и что спасение невозможно без этого. Но такой опыт ужасающе реальной борьбы с демоническим миром, когда «все висит на волоске», и всегда возможно падение в бездну, - такой опыт возникает только в том случае, если нет уверенности в спасении и ощущения безусловного предопределения. И победа над бесами тут тоже возможна, если есть дух высочайшего смирения, если ад со всех сторон, и остается только чистое упование на милосердную руку Господа. Однако это не нужно реформатам: они навечно избраны, им нет необходимости выдерживать борьбу с адом до такой степени, ибо эта борьба выиграна еще до сотворения мира – им только дают возможность «в какой-то мере» сразиться с грехом – но эта мера заранее строго предопределена доктриной избрания. И «планка» тут явно ниже, чем в православии: разумеется, это не значит, что все православные благочестивее реформатов; это просто означает, что «святость» кальвинистов не может простираться выше определенного уровня, связанного с тем, что «все равно я буду спасен». Пусть кальвинисты и не становятся «самоуверенными по плоти», не делают гедонистических выводов из доктрины избрания, поскольку они читают Библию и их христианское сердце подсказывает, что благочестие необходимо; но «самоуверенность по духу», тем не менее, присутствует, поскольку человек всегда будет оглядываться на доктрину: дела не нужны для спасения, даже если я потерплю провал в благочестии, Бог меня спасет; да, кроме того, мой провал – это не провал, поскольку тех, кого Господь избрал, все равно исправятся. Определенное присутствие гордыни и недостаток смирения здесь неизбежны, - кальвинистам остается либо допускать «определенный уровень благочестия», претендующий на то, чтобы человек яснее осознал плоды избрания, явил их своими добродетелями; либо делать акцент на непреодолимости благодати, которая все равно ведет избранного к спасению. Так, или иначе, но дух гордыни в доктрине безусловного избрания остается – спасение всегда остается «моим», что бы ни происходило. Глубина же смирения познается в непосредственной близости адской бездны, когда спасение возможно, только если душа полностью возложит свои надежды на любовь Христа. Реформатское предопределение в этом смысле так далеко от духа простых слов апостола Иакова: «Приблизьтесь к Богу, и приблизится к вам» (Иак. 4, 8). Кальвинистам, увы, не нужно приближаться к Богу, ибо они и так «непреодолимо» близки к Нему. Разве возможно чистое смирение, когда смирение гарантировано непреодолимой благодатью, когда Бог предвечно решил, что ты неизменно будешь смирен?