***
...Анализируя символические тексты реформатов, конечно, надо понимать, что некоторые детали оригинала (латинского, английского, голландского и т.д.) могут пропадать в русском переводе. Но подчас эти детали весьма выразительны. Скажем, говоря о каноне 1 статьи о предопределении Дортского синода, американский реформат Гомер Хуксема обращает внимание вот на что: «1.Поскольку все люди согрешили в Адаме, находятся под проклятием и заслуживают вечной смерти, Бог не поступил бы несправедливо, оставив их всех погибать, и предав их осуждению на основании их грехов.. Фраза “оставив их всех погибать” – это.. крайне вольный перевод с латинского “si universum genus humanum in peccato et maledictione relinquere ... voluisset”. Здесь снова голландский значительно более аккуратен со своим “indien Hij het ganse menselijke geslacht in de zonde en vervloeking had willen laten (если бы Он восхотел оставить весь человеческий род под грехом и проклятием)”» . Пусть перевод не совсем адекватный, но зато он отражает кальвинистское сознание переводчиков на английский язык. То, что Бог оставит всех погибать, и это будет справедливо, подчеркивает специфическое понимание справедливости реформатами. Т.е., пусть все будут в аду, но это справедливо! Конечно, можно при этом вспомнить древнеримское: пусть разрушится мир, но свершится справедливость. Это, однако, говорили люди, не знавшие Бога христиан. Христиане же ведают, что есть нечто более высокое, чем справедливость – это Любовь, висящая на кресте. Ведают это и кальвинисты, но их интуиция тянет в ином направлении – к Богу, Который справедливо должен отправить всех в ад.
Хуксема отвечает на арминианские обвинения, кажущиеся ему богохульными: «1. Пре¬ж¬де все¬го сле¬ду¬ет за¬ме¬тить, что об¬ви¬не¬ние, на ко¬то¬рое здесь от¬ве¬ча¬ют Ка¬но-ны, чис¬то ра¬цио¬на¬ли¬сти¬че¬ское. Оно - про¬дукт че¬ло¬ве¬че¬ско¬го ра¬зу¬ма, при¬чем, ра¬зу¬ма гре¬хов¬но¬го, ко¬то¬рый об¬ви¬ня¬ет в не¬пра¬вед¬но¬сти са¬мо¬го Бо¬га, един¬ст¬вен¬но¬го пра¬вед-но¬го Су¬дию. Тща¬тель¬ный ана¬лиз ар¬ми¬ни¬ан¬ст¬ва по¬ка¬жет, что по¬доб¬ный ра¬цио¬на¬лизм ха¬рак¬те¬ри¬зу¬ет всю его по¬зи¬цию. При по¬сле¬дую¬щем рас¬смот¬ре¬нии мы, без со¬мне¬ния, бу¬дем иметь воз¬мож¬ность по¬вто¬рить это на¬блю¬де¬ние. Но как по¬ра¬зи¬тель¬но то, что те, кто из¬вес¬тен об¬ви¬не¬ния¬ми сво¬их про¬тив¬ни¬ков в ра¬цио¬на¬лиз¬ме, са¬ми ока¬зы¬ва¬ют¬ся в нем ви¬нов¬ны¬ми. Они мно¬го ху¬же то¬го горш¬ка из по¬го¬вор¬ки, ко¬то¬рый обоз¬вал чер¬ным сво¬его то¬ва¬ри¬ща ко¬тел¬ка. 2. Во-вто¬рых, нуж¬но за¬ме¬тить, что по¬доб¬ное об¬ви¬не¬ние мож¬но вы¬дви¬нуть толь¬ко про¬тив тех, кто ут¬вер¬жда¬ет, что пре¬до¬пре¬де¬ляю¬щий дек¬рет Бо¬га яв¬ля¬ет¬ся су¬ве¬рен¬ным и сво¬бод¬ным. В от¬но¬ше¬нии пре¬до¬пре¬де¬ле¬ния в его ар¬ми-ни¬ан¬ском по¬ни¬ма¬нии, ос¬но¬ван¬ном на пред¬ви¬ден¬ной ве¬ре или не¬ве¬рии, та¬кое об¬ви¬не-ние со¬вер¬шен¬но из¬лиш¬не. Как ут¬вер¬жда¬ет¬ся, ар¬ми¬ни¬ан¬ский взгляд име¬ет как раз то пре¬иму¬ще¬ст¬во, что он ос¬тав¬ля¬ет Бо¬га спра¬вед¬ли¬вым, де¬лая про¬бле¬му спа¬се¬ния и осу¬ж¬де¬ния че¬ло¬ве¬ка во¬про¬сом его сво¬бод¬ной во¬ли. Но ес¬ли Бог су¬ве¬ре¬нен в пре¬до-пре¬де¬ле¬нии, ес¬ли Его пре¬до¬пре¬де¬ляю¬щий дек¬рет име¬ет свой ис¬точ¬ник, свою при¬чи¬ну, свой по¬вод, толь¬ко в Нем Са¬мом, то¬гда Бог яв¬ля¬ет¬ся не¬спра¬вед¬ли¬вым и ужас¬ным ти-ра¬ном. По¬это¬му, в ко¬неч¬ном ито¬ге, пер¬вая ста¬тья ут¬вер¬жда¬ет не толь¬ко спра¬вед¬ли-вость пре¬до¬пре¬де¬ляю¬ще¬го Бо¬га, но так¬же и Его су¬ве¬рен¬ную сво¬бо¬ду. 3. И, на¬ко¬нец, да¬вай¬те от¬ме¬тим, как на¬ше ис¬по¬ве¬да¬ние, ка¬саю¬щее¬ся Бо¬га, не¬из¬беж¬но и с са¬мо¬го на-ча¬ла впле¬та¬ет¬ся в об¬су¬ж¬дае¬мый здесь пред¬мет. Бо¬га и Его де¬ла нель¬зя раз¬де¬лить. От¬сю¬да вы¬хо¬дит так, что на кар¬ту по¬став¬ле¬ны не толь¬ко Бо¬же¬ст¬вен¬ные дек¬ре¬ты, но и сам пре¬до¬пре¬де¬ляю¬щий Бог. Ар¬ми¬ниа¬не на¬па¬да¬ют не толь¬ко на спра¬вед¬ли¬вость дек-ре¬та о пре¬до¬пре¬де¬ле¬нии, но и на пра¬вед¬ность Божию! Они ата¬ку¬ют не толь¬ко аб¬со-лют¬ную сво¬бо¬ду дек¬ре¬та, но и су¬ве¬рен¬ную сво¬бо¬ду Бога!» .
Разумеется, любая дискуссия не проходит без определенной пристрастности спорящих сторон; не избегает этого и г-н Хуксема. Арминиане рисуются рационалистами, которые строят теории на основании своего греховного разума. Мы не собираемся защищать тут арминиан, которые суть лишь мягкая форма того самого кальвинизма, что обороняет данный теолог; заметим только, что в каком-то смысле любая богословская теория есть продукт разума, и было бы глупо это отрицать; другое дело, что истинно христианское богословие еще и продукт божественной благодати. Но последнее не отменяет первого – благодатность теологии не делают ее противоразумной, но, напротив, творит ее как сверхразумную. Если анализировать как позицию гиперкальвинистов, так и позицию арминиан с точки зрения обвинений в рационализме, то не так уж трудно убедиться в том, что обе позиции достаточно рационалистичны – в трактовке таинств, например, или в крайне подозрительном отношении к мистическому общению с Богом. Перечисление логической последовательности декретов Божьих о предопределении и споры вокруг них – тоже производят достаточно рационалистическое впечатление. Обвиняя арминиан в рационализме, кальвинисты на самом деле хотят сказать, что те пытаются понять их построения с помощью разума, а, поскольку этот разум греховен, то им это не удается; понятно, что любой оппонент в теологическом диспуте заслуживает такого обвинения заранее – это своеобразная плата за несовпадение позиций. О, да, греховный разум на многое не способен, и многие христианские истины часто не до конца понятны нехристианам. И все-таки: понять и принять – это не одно и то же. Я имею в виду, что и греховный разум в состоянии понять рациональность и логичность христианских истин, хотя он и не собирается их принимать и даже противится им – быть может, именно за эту невероятную логичность.
Проблема в том, что все некальвинисты видят в доктрине безусловно предопределения именно несоответствие разуму: почему Бог спасает одних и губит других. И дело тут не в непостижимости догматических истин, а просто – в противоразумности. Стандартное христианское объяснение спасения одних и погибели других в том, что хотя Бог и любит всех, но не все любят Его и следуют Его любви. Греховный разум может не принимать эту истину, но она ясна и логична; а вот когда вам говорят, что Бог не желает всех спасать, и совершенно непонятным образом спасает одних и губит других безо всяких причин, кроме Самого Себя, то здесь отчетливо просматривается некоторая противоразумность. Именно это в действительности и имеют в виду кальвинисты, когда обвиняют арминиан в рационализме, - тем самым они признают, что их собственная теория не постигается разумом; разум тут проще убить – и тогда будет значительно легче принять истину о безусловном предопределении. И если арминиан обвиняют в рационализме, то кальвинистов тут можно обвинить в явном иррационализме. Между тем, язык богословия достаточно рационален и ясен, чтобы не претендовать на нечто, что в принципе противоречит разуму – иррационализм есть тьма, попытка противопоставить свету разума нечто иное, противоположное. Попытка построить богословскую теорию по принципу «чем хуже для разума, тем лучше для богословия» - это вряд ли движение к Истине; но доктрина божественной суверенности уничтожает вопрошания разума, не развязывая узел богословских проблем, а разрубая его; тем самым признается, что разумным путем проблема предопределения вообще не может быть разрешима, буря иррациональной всемогущей Воли разбрасывает вокруг себя осколки разума. Так что любой оппонент кальвинистского предопределения может и даже должен быть обвинен в рационализме, ибо ни один разум, кроме гиперкальвинистского, не в состоянии понять этой доктрины.
Кальвинисты утверждают, что их противники обвиняют в неправедности Бога, тут стоит остановиться. Позвольте, господа, ваши противники не Бога обвиняют, что автоматически делало бы их богохульниками и богоборцами, а строят свои рассуждения по принципу – если Бог таков, как в кальвинизме, то Он не может быть праведным. Т.е. это обвинения не против Бога, а против ложной теории о Нем. С каких это пор мы так легко отождествляем собственные богословские теории с Господом Богом? Разве это не есть идолопоклонство, когда мы, отождествляя свои богословские концепции с Богом Живым, начинаем незаметно поклоняться им, вместо Самого Бога? А ту критику, которая касается этих доктрин, воспринимаем как ниспровержение Всевышнего? Я не хочу сказать, что кальвинисты полностью заменили реального Бога своим учебником догматики, но определенное отождествление Бога и реформатских представлений о Нем все же происходит. Можно обратить внимание на то, как настойчиво Хуксема называет Бога суверенным, свободным и предопределяющим – между тем, это не такие частые слова в Библии; еще мы слышим слова про «декреты» Бога: иногда это объединяется, и в итоге обвинение против арминиан звучит так: они атакуют не только абсолютную свободу декрета, но и суверенную свободу Бога. Судя по всему, это едва ли не самый страшный грех для кальвиниста: люди отвергают суверенную и абсолютную свободу Бога; божественные декреты, трактовку которых придумали сами кальвинисты, отождествляется с реальной божественной волей. Странно то, что здесь ни разу не прозвучало главное слово для христианского понимания Бога – любовь. Ведь кратким изложением Библии и многие протестанты сочтут именно этот стих: «Ибо так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного, дабы всякий верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную» (Ин. 3, 16). Однако пафос кальвиниста в суверенной свободе божественных декретов.. Интересно, можно ли в Библии найти хотя бы похожие фразы: Бог есть суверенная свобода; или - Бог есть абсолютное предопределение? Даже если фразы, напоминающие эту и есть, то они не выражают главного в Библии: спасения на кресте. Но с точки зрения суверенной и абсолютной свободы предопределения безо всякого упоминания любви, совершенно неясно, зачем Богу было воплощаться и умирать. Понятно только, что это самое страшное для кальвинистов: у нас отнимают Бога суверенного предопределения! Не Бога любви, нет..
56. Между тем, Хуксема продолжает сражаться с проклятыми арминианами: «Ар¬ми¬ни¬ан¬ская по¬зи¬ция, ко¬то¬рой здесь да¬ет¬ся от¬пор, ста¬вит че¬ло¬ве¬ка в по¬ло¬же¬ние су¬дьи. Су¬ве¬рен¬ный Бог при¬зван на суд с че¬ло¬ве¬ком, что¬бы тот оп¬ре¬де¬лил, спра¬вед¬лив ли Он. Са¬мые пер¬вые сло¬ва 1 Ста¬тьи, “По¬сколь¬ку все лю¬ди со¬гре¬ши¬ли в Ада¬ме...” ста-вят че¬ло¬ве¬ка на долж¬ное ме¬сто: и это долж¬ное ме¬сто есть по¬ло¬же¬ние не су¬дьи, а под-су¬ди¬мо¬го. Ар¬ми¬ниа¬не об¬ви¬ня¬ют Бога ре¬фор¬мат¬ской тео¬ло¬гии - а Он и есть Бог Пи¬са-ния - в не¬спра¬вед¬ли¬во¬сти. Ко¬гда про¬тив Бо¬га вы¬дви¬га¬ет¬ся об¬ви¬не¬ние в не¬спра¬вед¬ли-во¬сти, Ка¬но¬ны от¬ве¬ча¬ют на это сло¬ва¬ми апо¬сто¬ла Пав¬ла “Да не бу¬дет!” Ар¬ми¬ниа¬не при¬ни¬ма¬ют сто¬ро¬ну то¬го, кто в Пи¬са¬нии пред¬став¬ля¬ет¬ся как во¬об¬ра¬жае¬мый про¬тив¬ник ис¬ти¬ны о спра¬вед¬ли¬во¬сти и су¬ве¬рен¬ной сво¬бо¬де Бога» . Можно подумать, противники кальвинистов не знают, что они подсудимые, а не судьи над Богом. Они это знают, но полагают, что критикуют именно «Бога реформатской теологии», а не Бога Писания. Естественно, что любое исповедание, коль скоро оно претендует на истинное отражение учения Христа, считает, что Бог «нашей теологии» - это и есть Бог Библии. Было бы странно критиковать кальвинистов, что и они так думают. Проблема скорее в том, что люди слишком склонны любить в выражении «Бог нашей теологии» слово «наша», а не Самого Бога.. И результаты оказываются самыми плачевными.. Да, мы не вправе судить Бога – это было бы дерзко и нечестиво. Но это не значит, что мы не можем рассуждать о Боге, или судить о Нем – например, как богословская теория верна. Простите, но Бог не общается с человеком в стиле «затыкания рта». Он воспринимает человека как разумную и свободную личность, которая может не требовать, - нет, - но просить Его разъяснить Свои действия. Мы видим, что даже в величайший момент Благовещения, когда должна была зачинаться Плоть Всемогущего, Пресвятая Дева спросила ангела: «Мария же сказала Ангелу: как будет это, когда Я мужа не знаю?» (Лк. 1, 34). И ангел отвечает Ей, а не говорит «как ты можешь судить Бога». Вера в Бога включает в себя и разумную способность человека; следовательно, вера с рассуждением очень даже необходима, чтобы мы не предались всевозможным лжемудрствованиям и суевериям. У кальвинистов же мы видим, что противоразумная теория безусловного предопределения требует и такого же «противоразумного» идеала верующего, который не рассуждает, а, чуть что, кричит: да не будет! Разум пытаются выключить из богословского дискурса – по крайней мере, в том, что касается доктрины суверенности; поскольку в этой доктрине личностью является только Бог, а человек рассматривается не столько как субъект, сколько как объект божественных воздействий (порой хочется сказать – манипуляций), то предполагается, что и богословствовать о предопределении настоящий кальвинист должен, сводя требования разума к самому минимуму, и просто принимая на веру все «декреты об избрании».
Хуксема, несмотря ни на что, стоит на страже божественной суверенности: «На¬сколь¬ко же то¬гда не¬воз¬мож¬но, на¬сколь¬ко аб¬сурд¬но, на¬сколь¬ко са¬мо¬на¬де¬ян¬но об¬ви-нять Бога в не¬спра¬вед¬ли¬во¬сти, ко¬гда Он спа¬са¬ет не¬ко¬то¬рых из то¬го ро¬да, ко¬то¬рый ока-зы¬ва¬ет¬ся пол¬но¬стью и все¬це¬ло ви¬нов¬ным! На¬сколь¬ко аб¬сурд¬но об¬ви¬нять Бога в не-спра¬вед¬ли¬во¬сти, ко¬гда Он ос¬тав¬ля¬ет по¬ги¬бать не¬ко¬то¬рых, хо¬тя по спра¬вед¬ли¬во¬сти мог бы ос¬та¬вить по¬ги¬бать всех! .. Они счи¬та¬ют весь¬ма стран¬ным и не со¬от¬вет¬ст¬вую-щим по¬ряд¬ку, что Бог во¬об¬ще ко¬го-ли¬бо пре¬да¬ет по¬ги¬бе¬ли. Они при¬ни¬ма¬ют как дан-ное, что вся¬кий мо¬жет спа¬стись, на¬сколь¬ко это за¬ви¬сит от Бо¬га. То, что кто-то спа¬са¬ет-ся, они счи¬та¬ют впол¬не обыч¬ным яв¬ле¬ни¬ем. Но со¬глас¬но Пи¬са¬нию не бы¬ло бы ни¬че¬го стран¬но¬го, ес¬ли бы ни¬кто не спас¬ся. Пи¬са¬ние учит, что стран¬ным и не¬обыч¬ным яв¬ля¬ет-ся как раз то, что кто-то во¬об¬ще спа¬са¬ет¬ся» . То, что кажется Хуксема абсурдным обвинением – есть лишь просто упрек в нелогичности. Допустим, реформаты считают, что Бог справедливо оставил бы всех погибать и вечно гореть в адском пламени; но далее они все же допускают, что некоторых Он решил спасти – однако это еще больше увеличивает непостижимость такой «справедливости», поскольку является беспричинным, утопая в темной бездне предопределения. Для реформатского Бога было бы логичнее и разумнее – коль скоро справедливо всех оставить в аду – чтобы они там и оставались, ибо это только еще больше подчеркнуло образ сурового и суверенного Бога. Но когда такой детерминистский образ Бога пытаются не совсем логично дополнить христианским образом Бога любви, то возникает противоречие: Бог как бы и «частично любит», но и «частично» Он пытается быть справедливым и отправлять всех в ад. Критики кальвинизма делают однозначный акцент на любви Бога (что не мешает им верить и в справедливость Господа, и в Его могущество), но реформатам мешает сделать такой акцент доктрина суверенности.
Для кальвинистов странно, что кто-то спасается; для антикальвинистов странно Бог кого-то предает гибели. Православию явно ближе второй вариант, хотя оно и отвергает учение о спасении всех. Но на самом деле, можно сказать, что истина есть в обоих вариантах – к сожалению, кальвинисты пытаются здесь рассуждать в стиле «или/или». Начать можно как раз с пессимистической позиции кальвинистов: да, странно, что кто-то вообще спасается, учитывая то огромное количество зла, что творится каждым из нас; но – Бог есть любовь и милосердие, и потому Он стремится спасти всех, если они уже не окончательно и бесповоротно по своей воле отвергли Его. Вот если бы Бог не был Богом любви, тогда положение кальвинистов оставалось бы безупречным: странно, что кто-то спасается. Но тогда Бог был чем-то вроде бездушного компьютера, который всем, кто не прошел тест на праведность, ставит оценку «2». Однако Бог Церкви и Библии, не таков: Он любит всех, и не желает кого-то предавать погибели; и Он не предает кого-то погибели в том плане, что Он не бросает кого-то в ад, хотя грешник вовсе того и не желает – Он, напротив, не насилует волю грешника, Он предоставляет ему идти туда, куда влечет его желание вопреки всем предостережениям Бога; любовь ждет добровольной ответной любви, но ад – это именно нежелание любить. Так что теологию кальвинистов можно считать своеобразным богословским экспериментом: а давайте предположим, что Бог предопределения не есть Бог любви – и тогда странно, что кто-то спасается; а затем – давайте предположим, что в Нем есть любовь, но она подчинена Его суверенности и предопределению, - и вот вам доктрина избрания. Однако при этом Бог кальвинистов все же чаще взирает на чашу предопределения, а не на чашу любви.
В связи с этим, Хуксема утверждает, что есть еще более возвышенная точка зрения, чем инфралапсарианство, согласно которому, сначала был декрет Бога о падении людей, а потом – декрет об избрании некоторых из среды падших. Он предлагает, видимо, супралапсарианство – Бог сначала избрал некоторых, а уже потом идет решение о падении человеческого рода в Адаме. Конечно, православие отвергает обе позиции, но нам здесь важна внутренняя логика реформатской теологии: действительно, если Бог есть Бог предопределения, то Он должен предопределять безо всяких вторичных причин – это главная истина. В этом смысле супралапсарианство, ставящее на первое место декрет об избрании, т.е. о беспричинном предопределении, есть самый логичный кальвинизм, предопределение в чистом виде. Характерно, что Хуксема, комментируя Рим. 9, 14-23, где Павел приводит знаменитый пример с горшечником и глиной, говорит так: «апо-стол, спон¬тан¬но от¬верг¬нув об¬ви¬не¬ние Бога в не¬спра¬вед¬ли¬во¬сти, про¬дол¬жа¬ет за¬щи-щать не Бо¬же¬ст¬вен¬ную спра¬вед¬ли¬вость как та¬ко¬вую, а ско¬рее су¬ве¬рен¬ную сво¬бо¬ду Бо-га по от¬но¬ше¬нию к че¬ло¬ве¬ку как тво¬ре¬нию Его рук» . Т.е. не только любовь не является главнейшим качеством Бога согласно самому последовательному кальвинизму, но таковым качеством не является и справедливость – остается Суверенная Свобода, т.е. ничем не ограниченная Совершенная Воля, которая может делать с творением все, что угодно, ничем не контролируемый Верховный Произвол. Справедливость, Разум и Любовь только ограничивали бы такую Волю. Ее иррационализм, темная непрозрачность и противоразумность очевидны, именно потому, что она первична, а не разум; поэтому попытка ограничить такую Волю справедливостью, приводит к тому, что она становится несправедливой, и всех отправляет в ад; попытки ограничить ее любовью тоже не имеют успеха, ибо она любит не всех, и спасает не самых достойных, и осуждает не самых недостойных. В итоге мы имеем не до конца справедливую и не до конца милосердную Волю, которая, однако, совершенна, поскольку Свободна и Могущественна. Именно такова первичная и самая глубокая тайна гиперкальвинизма; и хотя первым следует декрет об избрании, т.е. о предопределении к спасению, - казалось бы, вот она, любовь, - но поскольку это избрание не связано с какими-то «разумными условиями» (достоинство или недостоинство) и, к тому же, связано с осуждением, то Бог кальвинизма так и остается - Волей, а не Любовью.
57. Хуксема представляет реформатские взгляды на любовь и справедливость следующим образом: «Не¬ко¬то¬рые, дей¬ст¬ви¬тель¬но, пред¬став¬ля¬ют де-ло та¬ким об¬ра¬зом, и Божья ми¬лость изо¬бра¬жа¬ет¬ся по¬бе¬ж¬даю¬щей Его спра¬вед¬ли¬вость. Это пред¬став¬ле¬ние хо¬ро¬шо из¬вест¬но, но оно со¬вер¬шен¬но не ха¬рак¬тер¬но для ре¬фор-мат¬ской ве¬ры. Оно со¬сто¬ит в сле¬дую¬щем: Бог мог бы, со¬глас¬но Сво¬ей спра¬вед¬ли¬во-сти, по¬зво¬лить всем лю¬дям по¬гиб¬нуть. Сде¬лай Он это, Он ос¬та¬вал¬ся бы со¬вер¬шен¬но пра¬вед¬ным. Но Бог есть Бог люб¬ви. И как Бог люб¬ви, Он не по¬зво¬лил Се¬бе ру¬ко¬во-дство¬вать¬ся столь же¬ст¬кой спра¬вед¬ли¬во¬стью. Его лю¬бовь бо¬лее ве¬ли¬ка, чем Его спра-вед¬ли¬вость. Она по¬бе¬ж¬да¬ет Его спра¬вед¬ли¬вость. Та¬ким об¬ра¬зом, по Сво¬ей люб¬ви Он спа¬са¬ет лю¬дей от то¬го, к че¬му Его под¬тал¬ки¬ва¬ет Его пра¬вед¬ность, то есть, от осу¬ж¬де-ния. Од¬на¬ко та¬кой взгляд от¬ри¬ца¬ет един¬ст¬во и про¬сто¬ту Бо¬га, ибо про¬ти¬во¬ре¬чит един-ст¬ву Его ат¬ри¬бу¬тов. Бог - един. Все Его ат¬ри¬бу¬ты яв¬ля¬ют¬ся в Нем чем-то од¬ним. Его ми¬лость не мо¬жет быть в кон¬флик¬те с Его спра¬вед¬ли¬во¬стью, и то же са¬мое от¬но¬сит¬ся к Его люб¬ви. На¬про¬тив, Его ми¬лость - это спра¬вед¬ли¬вая ми¬лость; и Его лю¬бовь - пра¬вед-ная лю¬бовь .. И Ка¬но¬ны не пред¬ла¬га¬ют здесь иной точ¬ки зре¬ния. Кон¬траст здесь по¬ла-га¬ет¬ся не ме¬ж¬ду Бо¬же¬ст¬вен¬ной спра¬вед¬ли¬во¬стью и Бо¬же¬ст¬вен¬ной лю¬бо¬вью. Кон¬траст при¬сут¬ст¬ву¬ет ме¬ж¬ду Его лю¬бо¬вью и гне¬вом. Ре¬ше¬ние ос¬та¬вить всех лю¬дей по¬ги¬бать и об¬речь их на осу¬ж¬де¬ние по при¬чи¬не их гре¬хов - воз¬мож¬ность, упо¬мя¬ну¬тая в Ста¬тье 1, - бы¬ло бы про¬яв¬ле¬ни¬ем Бо¬жие¬го гне¬ва. Оно бы¬ло бы про¬яв¬ле¬ни¬ем хоть и пра¬вед¬но¬го, но все-та¬ки гне¬ва. И те¬перь Ста¬тья 2 го¬во¬рит о про¬яв¬ле¬нии люб¬ви Бо¬га по¬столь¬ку, по-сколь¬ку эта лю¬бовь на¬хо¬дит¬ся в пря¬мом кон¬тра¬сте с Его ги¬по¬те¬ти¬че¬ским гне¬вом, о воз-мож¬но¬сти ко¬то¬ро¬го го¬во¬рит пре¬ды¬ду¬щая ста¬тья. Со¬вер¬шен¬но пра¬виль¬но про¬ти¬во¬пос-тав¬лять Бо¬же¬ст¬вен¬ную лю¬бовь Бо¬же¬ст¬вен¬но¬му гне¬ву. Бо¬жий гнев есть про¬яв¬ле¬ние Его не¬на¬вис¬ти. А не¬на¬висть про¬тив¬на люб¬ви, ее пол¬ная про¬ти¬во¬по¬лож¬ность. Но не¬на-висть Бо¬жия – это пра¬вед¬ная не¬на¬висть, и лю¬бовь Его - пра¬вед¬ная лю¬бовь. Его гнев, то есть про¬яв¬ле¬ние не¬на¬вис¬ти, есть спра¬вед¬ли¬вый гнев» .
С одной стороны, наш теолог говорит очевидные вещи: милость Бога есть справедливая милость, и любовь Господа есть праведная любовь. Прав Хуксема и в том, что противоречия между атрибутами Бога быть не может, - Бог един и прост. Я не знаю, каких теологов имеет в виду Хуксема (арминиан?), но, полагаю, что он все-таки искажает позицию противников кальвинизма. В Боге не борются милость и справедливость – это Хуксема предлагает такой взгляд, будто любовь есть всепрощение, а справедливость - карающая суровость Бога, которой он стремится всех осудить; такой взгляд означал бы, что у Бога есть щит (любовь) и меч (справедливость), между которыми Он якобы разрывается. Эта позиция удивляет своей искусственностью: сначала любовь и справедливость берутся «отдельно», как некие самостоятельные «божества», причем в своих максимально противоположных значениях; затем они сталкиваются, и вам говорят, - вот видите, вы вносите беспорядок в сущность Самого Бога, Который то любит, а то жаждет справедливости и наказания. На самом деле такой образ Бога существует либо только в представлениях г-на Хуксема, либо в трудах тех теологов, которые слишком увлеклись теми юридическими чертами западной сотериологии, которая действительно могла противопоставлять желание Бога всех покарать (Ветхий Завет) и желание всех спасти (Новый Завет); но это искажение традиционного учения. В действительности в Боге не бывает «отдельно» разных качеств, которые должны рассматриваться изолированно, - потому что в таком случае получаются некие абстракции богословствующего разума, имеющие отдаленное отношение к Богу Живому. Не бывает отдельных Бога любви и Бога справедливости; не бывает и так, что сначала есть Бог справедливости, Который «смягчается» Богом любви – это как раз Дортский синод предложил идти от Бога справедливости к Богу любви – вот и возникло противоречие. Но Бог всегда есть Бог любви и справедливости вместе, причем для христианского образа Бога характерно то, что все Его качества – справедливость, могущество, свобода – находят высшее воплощение в любви, а не существуют «отдельно», прибавляя потом еще и любовь.
В христианстве Бог прежде всего есть Любовь, для которой характерны могущество, справедливость, свобода. Но в кальвинизме не так: мы постоянно видим, как в реформатском образе Бога происходит непрерывное «столкновение интересов», - Он прежде всего Свободная Воля, а уже потом справедливость, и еще позже – любовь. Он как бы выбирает – быть Ему «полностью» Любовью, или «полностью» Справедливостью – осудить всех, или кого-то все же спасти. Но в реальности для такого образа Бога главное – это быть достаточно свободным и от Любви, и от Справедливости, ибо именно Суверенный Произвол властвует здесь и над Любовью, и над Справедливостью. Если в традиционном образе Бога Справедливость, Свобода, Разум, Могущество – «завершаются» в Любви, то у кальвинистов Любовь, Справедливость, Разум «завершаются» в Суверенном и Свободном Своеволии, которое всегда должно торжествовать над любовью и справедливостью, контролируя их, не будучи само контролируемо ничем. Образ «божественного урагана», «верховного хаоса» - здесь в определенной степени присутствует. Обратим внимание, что покритиковав своих противников за противопоставление любви и справедливости в Боге, Хуксема не нашел ничего лучшего, как противопоставить божественные любовь и гнев, который у него трактуется как ненависть. Но ведь это ничего не меняет, - изменяются только названия. Возникает вопрос, - что автор понимает под «божественным гневом» или «божественной ненавистью»? Если тот факт, что Бог ненавидит грехи грешников, то это верно; но самих грешников Бог любит и желает им спасения. Тем не менее, у строгих кальвинистов периодически можно прочесть, что Бог ненавидит и самих грешников – вот это уже недопустимо: в трактовке Божьего гнева или Его ненависти нельзя опускаться до наивного антропоморфизма. Гнев Божий – это наш добровольный уход от Его благодати, эта наша катастрофа, которую мы выбрали сами, но не Его ненависть к нам и желание нас погубить. Никакого конфликта или контраста между божественной любовью и Его гневом нет: Он любит грешников, всем им желает спасения, а ненавидит – только их грехи: т.е. Его гнев – это только продолжение Его любви. Страдают те грешники, которые отвергают Его любовь: их мучит именно то, что они не могут полюбить Ту Любовь, Которая распялась за них; но их мучит не Бог, а их собственная ненависть. Следовательно, никакого конфликта, между Любовью и Гневом в Боге нет; предполагать такой конфликт (или контраст) можно только в том случае, если придерживаться слишком «земного» представления о Его гневе, и считать Бога источником некоего «кипения страстей» - то Он любит, а то ненавидит – это образ грешного человека, а не Бога.
Хуксема даже говорит, что ненависть в Боге противоположна, противна Любви. Это совершенно нехристианский взгляд: в Боге Писания и Церкви не может быть ничего противного Любви, ибо мы знаем, что Он есть Любовь, и в Его Свете нет даже малейшей примеси тьмы. Справедливости ради заметим, что наш теолог пытается внести поправки в такой суровый взгляд: «важ¬но от¬ме¬тить, как имен¬но на¬ши от¬цы вос¬при¬ни¬ма¬ли от¬но¬ше¬ния ме¬ж¬ду Бо¬же¬ст¬вен¬ной лю¬бо¬вью и от¬кро¬ве¬ни¬ем Христа. Не¬ред¬ко это от¬но¬ше¬ние пред¬став¬ля¬ет¬ся та¬ким об¬ра¬зом: хо¬тя Бог был по¬лон не-на¬вис¬ти и гне¬ва по от¬но¬ше¬нию к лю¬дям, Христос, на¬про¬тив, их воз¬лю¬бил и, уме¬рев за Свой на¬род, за¬слу¬жил для не¬го лю¬бовь Божию. В этом слу¬чае Христос пред¬ста¬ет как бы треть¬ей сто¬ро¬ной ме¬ж¬ду Богом и на¬ми и ста¬но¬вит¬ся при¬чи¬ной Божи¬ей люб¬ви к нам. Но на¬ши от¬цы, сле¬дуя Пи¬са¬нию, пред¬став¬ля¬ют де¬ло со¬вер¬шен¬но ина¬че. Божия лю-бовь яв¬ля¬ет¬ся пер¬вой! Из-за то¬го, что Бог воз¬лю¬бил Свой на¬род веч¬ной и не¬из¬мен¬ной лю¬бо¬вью в Своем Сыне, Он и по¬слал это¬го Сына в мир. Христос ни¬ко¬гда бы не при-шел, ес¬ли бы не лю¬бовь Божия к нам. По¬это¬му Христос есть про¬яв¬ле¬ние веч¬ной люб-ви Божией» . Прекрасно, и, пожалуй, это действительно стоит прочесть тем западным теологам, которые слишком уж говорят об эпохе до прихода Христа, как о времени гнева Божия, которая затем сменяется Его любовью. Как будто Бог меняет гнев на милость наподобие грешных людей! Внешне эта фраза звучит почти православно, если не знать, что у реформатов любовь Бога не распространяется на всех, и Христос распинается не за всех людей. Тем самым, первой у реформатов является не Божья любовь, а Божья любовь в сочетании с ненавистью к неизбранным; к Свету с самого начала примешана тьма, оставляющая погибать тех, кого Бог не избрал; а это все потому, что «в начале была Свободная Всемогущая Воля», а уже потом она выбирает, кого любить, кого не любить, причем выбирает совершенно произвольно, не позволяя, чтобы Любовь и Справедливость ее контролировали, или ограничивали – это она их ограничивает, как ей угодно. Разумно понять это нельзя, поскольку эта Воля иррациональна, и властвует над Разумом. Если сначала речь идет о «божественном произволе», то не стоит и пытаться это понять с помощью обычных «рациональных критериев» добра, любви и справедливости. У «всемогущей бури божественного» не должно спрашивать, почему так, а не иначе..
Относительно своеобразности понимания божественной любви у реформатов можно процитировать следующий пассаж из рассматриваемого теолога: «Любовь Сына Божия не мо¬жет быть по¬зна¬на си¬лою че¬ло¬ве¬че¬ско¬го ра¬зу¬ма и по¬ни¬ма-ния. Христа нель¬зя об¬рес¬ти из от¬кро¬ве¬ния Божия в со¬тво¬рен¬ном ми¬ре. Без¬ус¬лов¬но, во всем со¬тво¬рен¬ном при¬сут¬ст¬ву¬ет про¬яв¬ле¬ние веч¬ной си¬лы и бо¬же¬ст¬ва Соз¬да¬те¬ля. Но от¬дель¬но от све¬та Евангелия рас¬пя¬то¬го Христа в этом, яв¬лен¬ном в при¬ро¬де Божием сло¬ве, со¬дер¬жит¬ся лишь сви¬де¬тель¬ст¬во Его гне¬ва. В нем нет ни сло¬ва о люб¬ви Божией» . Все мы, конечно, понимаем, что есть естественная теология и теология Откровения; конечно, Евангелие нельзя вывести из природного откровения. Но отсюда нельзя умозаключать, что в природе якобы разлит только гнев Божий; да, в живом мире, например, много смерти, жесткой и жестокой борьбы за существование. Но там есть и присутствие любви – хотя бы в виде материнского инстинкта и инстинкта жертвенности; и потому животные служат даже прообразами Самого Христа: «как овца, веден был Он на заклание, и как агнец пред стригущим его безгласен, так Он не отверзал уст Своих» (Ис. 53, 7). Один этот факт способен доказать, что и в природе присутствует любовь Божья, а не Его ненависть. Иначе мы снова оказываемся в фарватере кальвинистской неприязни к материи: опять материя рассматривается как нечто чуждое Богу, где есть только Его гнев – после этого неудивительно, что материи так не «повезло» в богослужении и таинствах реформатов – ее не хотят освящать, ее хотят отстранить от участия в спасении. Если материальный мир - действительно такой сосуд ненависти Бога, то его соединение с Господом для кальвинистов весьма проблематично. Такое резкое разъединение природа и благодати, ненависти и любви – налагает особый отпечаток мрачности на все мировоззрение реформатов.