Сквозь щелку в шторах заглядывал уличный фонарь. Его желтый глаз освещал угол комода, где в позолоченной рамке сияли счастливые молодожены. Аркаша со смешанным чувством любви и ненависти таращился на светлый блин Елениного лица. Деталей в темноте было не разобрать, но он знал фотографию на память. Белоснежный венок испускал волны иссиня-черных кудрей, под ними двумя полумесяцами изгибались ровные брови, восторженно торчали намазанные тушью щетки ресниц и голубели круглые глаза. Дополняли картину вздернутый носик и розовые, полные губы.
Да, Елена была красавицей. Красавица она и сейчас. И даже стала красивее на двадцать лет и на двадцать же килограммов. Её будто окутало пеленой уверенности и довольства. Пригасило лампы глаз, отчего их свет стал таинственней. Добавило полноты грудям, бедрам и прочим местам, и местечкам, которыми она распоряжалась по собственному усмотрению, не взирая на Аркашины нужды и потребности.
Изнемогая от сексуального голода, он прижался бунтующим членом к женинам ягодицам, скользнув рукой по бедру и дальше. Туда, куда влекло его уже целых две недели без всякого результата.
Очередная попытка закончилась неудачей. Могучий круп пришел в движение, отбросив и член, и руку.
«Боже, боже, как все это низко!» - безмолвно возопил Аркадий в сторону фонаря. Вероятно, полагая, что где-то там, за всеми этими фонарями и чернильной заставкой неба скрывается тот, кто вдохнул в него ничтожную, жалкую жизнь без радости и наслаждений.
Он вскочил с бесполезного, с точки зрения секса, супружеского ложа, закутал худое, нескладное тело в толстый, похожий на ковер, халат, и вышел прямо в ночь - на балкон второго этажа. Снизу донесся смешок подзагулявшей парочки. Аркаша невольно втянул голову в плечи. Он с детства принимал все смешки на свой счет, такая уж у него была фобия. Выбив из зажигалки искру, прикурил и тут же закашлялся.
«Зачем всё это, - казнил он себя, смакуя горький дым, - зачем я живу? Зачем?!»
- Зачем, зачем, - неожиданно отозвался приятный высокий голос, - затем, что надо. Надо преодолевать трудности, расти и становиться лучше. Это закон природы – ничто не остается неизменным, все растет и развивается. И вы не исключение, господин Розочкин.
Аркадий, леденея от страха, повел глазами в сторону и увидел мелкое, похожее на стрекозу, вернее, на стрекозла, существо. Ошарашенному взгляду явились перламутровые крылья, нагло выпученные глаза, растянутые в нитку губы и козлиная бородка. Крохотное тельце прикрывал зеленый сюртучок, а тонкие ножки утопали в деревянных башмачках.
- Изыди, - прошептал Розочкин, не веря до конца в происходящее.
- Да ладно, расслабься, Аркаша, - легко парировало насекомое, покачиваясь на бельевой веревке. – Какое «изыди»? Что я тебе, черт, что ли?
- А кто ты? – позабыв про тлеющую сигарету, прошептал Арадий.
- Кто, кто… конь в пальто. Как-то ты побледнел… да фей я. Расслабься уже. Сунь свою папироску в рот. Вот, молодец. Дыши, дыши. Выдыхай. Ну что? Полегчало?
- Не знаю даже… - задумчиво изрек тот, кому посчастливилось встретить фея, - вроде бы, да.
- Вот и хорошо, - удовлетворенно изрек стрекозёл. – Ну что, есть у тебя желания? Если есть, давай загадывай. У меня дел – выше крыши.
- Какие желания, - судорожно вытягивая последние искры из затухающего окурка, просипел Розочкин.
- Ты меня спрашиваешь? – выкатил изумрудные сферы глаз фей и обиженно поджал нитку безгубого рта. – Откуда мне знать? Моё дело отработать карму - выполнить глупые пожелания какого-нибудь озабоченного млекопитающего. Желания, - неожиданно рассердился он, - какие у них могут быть желания? Размножение, питание и дефекация – всё! Тело рулит. Случаются отлетевшие, которым хочется высших удовольствий типа вдохновений или реализации талантов, но их мало. Так, какие у тебя? - спохватился он и даже поджал нижние конечности, изображая смирение и внимание.
- Предположим, я не сошёл с ума, - разумно провозгласил Аркадий, старательно утрамбовывая окурок в баночный саркофаг, - предположим, я действительно обзавелся персональным феем. Сколько желаний, кстати?
- Что значит, сколько?! Я тебе что, золотая рыбка, что ли? Одно!
- Одно… тем более надо подумать… такие вопросы так быстро не решаются.
- Так значит, нет у тебя желаний? Ну и ладно, полечу в соседнюю квартиру. К Синякину. У него уж полроты наших перебывало. Материализуешь ему фляжечку коньяка и все. И он доволен. Безотказно срабатывает.
- Постой, постой, - засуетился Аркаша, - а как же я?
- А что - ты? Тебе не горит, судя по всему. Думай пока. Может, еще какой фей к тебе заглянет, а ты уже подготовленный. С желаньем. Вот пусть он тебе его и исполнит.
Прозрачные слюдяные крылышки задрожали, пришли в движение, и маленькая фигурка в зеленом камзоле поднялась на воздух, свесив грузиками грубоватые башмаки.
- Я умоляю, - забыв про все на свете, возопил Розочкин - не оставляйте меня! У меня есть! Есть желание!
- Ну? – глянув сверху вниз, процедило насекомое.
- Пусть Елена всегда меня хочет! Всегда!
- Заметано, - бросил фей, исчезая в лучах фонаря. – Даже с бонусом, - донеслось откуда-то из фиолетовой ночи.
И Розочкин остался один.
Так началась его карьера ловеласа.
Едва он, придя в себя после пятой по счету сигареты, улегся в постель, как жена всхлипнула во сне протяжно и повернулась к нему. Прижалась одновременно грудями и животом, закинула тяжелую ногу, придавила, подмяла под себя и полезла наверх. Обомлевший муж мял полные бёдра и задыхался от восторга. Все прошло, будто в кино. Он получил все, о чем мечтал, и даже с лихвой. Уснул под утро, совершенно опустошенный, чтобы проснуться через пару часов от новой порции ласк. Сонный Аркадий только и сумел, что выжать то, что осталось после жаркой ночи и обреченно принять смачные поцелуи жены. Он тут же снова провалился в сон, но безжалостный будильник уже надрывно трезвонил, напоминая о начальнике, а вернее, начальнице, зарплате, премии, лишении премии.
Одним словом, он встал.
- Аркаша, я ушлааа, - прозвенел от двери счастливый голос жены, и в подтверждение хлопнула входная дверь.
- Ой, ёёёё, - вымолвил Аркаша, глянув на усатый циферблат будильника, и засуетился.
Вера Петровна не любила опоздунов. Клеймила их позором лично у себя в кабинете. А потом лишала премии.
- Аркадий Степанович, пройдите к Вере Петровне, - промурлыкала Оксана, стройная, белокурая секретарша начальницы.
- Зачем? – встрепенулся Розочкин, поднимая светлые кустики бровей.
- Там узнаете, - бросила мелодично секретарша, исчезая среди перегородок из плексигласа и оставляя тяжелый, приторный запах пуазона.
- Итак, вы опять опоздали?
- Вера Петровна, - сутулый Аркадий сгорбился еще больше, превращаясь в унылый вопросительный знак, - это не моя вина, честное слово.
- А чья же, - медленно процедила начальница, выпячивая полушария груди и укладывая их на сложенные, как у первой ученицы класса, руки.
- Это все Елена… жена. Она… она забралась на меня ночью, - вдруг против воли сбивчиво зашептал Аркаша, брызгая слюной, - терзала меня, выжала меня всего… и потом, потом еще утром, разбудила…
- Так, так, так, - понимающе закивала лакированной гривой Вера Петровна, поднимаясь из-за стола, - Оксана! Запри, пожалуйста, дверь, дружочек!
- Сию минуту, - раздался звонкий колокольчик.
- Мама, - только и успел промолвить подчиненный. – Мама!
- Не бойся, малыш, мама здесь, - промычала Вера Петровна, сдирая блузку. – Оксана, придержи его, - бросила она властно.
И в ту же минуту в Аркашу вцепились хищные пальцы, лицо защекотали тонкие, пропахшие пуазоном, волосы, и его еще сильнее вдавило в кресло.
А он и так никуда не бежал, а безмолвно взирал на обнаженную начальницу, на её белое тело, темные блюдца сосков и арбузный живот, пока она седлала освобожденный из штанов, готовый к подвигам, член.
Остаток дня господин Розочкин раскладывал пасьянс на компьютере. В голове и ушах разливался легкий звон, хотелось спать, есть и холодного пива.
- Тебя подвести? – на стол уселась худая, рыжая Елизавета из соседнего плексигласового отсека.
- С чего такая забота? – удивился он.
- Я подумала, может, с тобой нехорошо, - пожала плечами коллега. - Все разошлись, один ты, как сомнамбула, над своим пасьянсом сидишь.
Аркаша ошалело огляделся, и сердце упало куда-то ниже, порванного утром Верой Петровной, ремня. Они были одни, лампы дневного освещения начинали гаснуть одна за другой.
«Еще изнасилует» - закралось нехорошее подозрение. Лиза производила впечатление сильного соперника - худая, но жилистая, плечистая.
- Да, пожалуй, пора идти, - заискивающе пробормотал он. Встал из-за компьютера намереваясь следовать за узким, спортивным задом в надежде затеряться в длинных коридорах. Но фокус не удался. Елизавета многозначительно пропустила его вперед. Так и дошел под конвоем к стоянке и хотел, было, бежать и звать на помощь, как вдруг она сказала просто и устало:
- Помнишь, ты мне две недели назад стольник одолжил? Так вот, мне отдавать нечем. Я тебя до дома подброшу, и мы квиты. Идёт?
- Идёт, - облегченно заулыбался Розочкин, и полез на потертое сиденье старенького москвича.
- Пристегнись, - нежно шепнула Лиза. Навалилась тяжелым, мосластым телом и зашарила рукой с другой стороны сиденья в поисках ремня безопасности, осыпая шею жертвы частыми поцелуями.
- Изыди, изыди, нечистая, - завизжал вконец расстроенный Розочкин, с силой отшвырнул насильницу и выпрыгнул из машины. Ноги понесли его так, как в детстве уносили от своры бездомных собак или от ватаги хулиганов.
Он молнией проскочил пустую стоянку, вырвался на оживленную магистраль и побежал, высоко вскидывая колени под разномастный, сердитый хор автомобильных гудков.
Добежав до знакомой остановки, сошел с дистанции. Боязливо оглядываясь и путая следы, благополучно добрался до дома. Всего лишь дважды выдернув рукав из цепких наманикюренных дамских пальчиков и один раз из жесткой мужской руки.
- Аркадий Степанович! - обрадовалась низкая пухлощекая старушка из квартиры напротив. Она как раз выкатилась из дверей подъезда, куда Аркаша намеревался проскользнуть незамеченным.
- Вы будете на собрании по поводу благоустройства придомовой территории? Будете?
Писклявый голос подозрительно понизился и стал грудным, как у воркующей голубки. Утонувшие в старческих мешочках глазки заискрились, а маленькая, морщинистая ладошка запорхала, убирая с пиджака собеседника невидимые глазу соринки.
- О, боже, - застонал Аркадий. В ту же секунду на его ногу набросилась старушкина болонка и затряслась в агонии страсти.
- Пуся! Пуся, уйди сейчас же, как тебе не стыдно! – драматически воскликнула хозяйка. Она с трудом содрала питомицу с мигом заволосевшей брючины, прижала к себе и восторженно уставилась на соседа.
- Изыди, изыди… - забормотал он себе под нос, устремляясь в спасительную темень лестничных клеток. – Изыди, изыди, - шептал исступленно, перескакивая через ступеньки и отпирая дрожащими руками дверь квартиры.
- Аркаша!
Елена сверкала кружевом, подвязками, чулками в сетку и ярко-красной помадой.
- Изыди, изыди, - потерянно прошептал муж, лишь только глянув на шикарный комплект белья из секс-шопа.
- Изыди, пожалуйста, изыди, - тихо плакал он в туалете, сидя на белоснежном троне и машинально разматывая рулон туалетной бумаги.
Когда рулон кончился, он очнулся и вытащил из-за бачка припрятанную накануне плоскую бутылочку коньяка. Выпил из горлышка, не отрываясь, и его отпустило.
- Ты ужинать будешь? - сердито спросила жена, караулившая за дверью в прозрачном пеньюаре, наброшенном на развратный наряд.
- Изыди! – твердо и непреклонно ответствовал Аркадий, осенил её крестом и проследовал на балкон.
Коньяк волшебным образом смягчил краски и звуки. Пуская носом невесомые кольца сигаретного дыма, Розочкин любовался россыпью освещенных окон под тихий аккомпанемент тренькающей у подъезда гитары.
- Аааандрююшааа, домооой, - донеслось откуда-то протяжно. На душе потеплело. Вот также когда-то звала его из окна мама. Мама – единственная женщина, которая никогда не разлюбит и не предаст. Горячая волна нежности прошла через сердце и конденсировалась в скупые слезы. Он вытер их тыльной стороной ладони и решил, что надо позвонить матери прямо сейчас.
Мобильник выскользнул из ослабевшей от коньяка руки, глухо стукнув о постеленный аккуратной Еленой коврик.
Аркадий нагнулся за ним и замер: в глиняном горшке с драценой - главном украшении балкона - блеснуло что-то, похожее на слюду.
Перешагнув через телефон, он, не глядя, сдернул с веревки прищепку, и, осторожно ступая по синтетическому ворсу, двинулся вперед.
Так и есть – на мягкой подстилке из зеленого мха, проросшего от чрезмерного полива, рядом с парочкой прозрачных микроскопических грибков, летаргическим сном спал фей. Он лежал на боку, подсунув под жиденькую бородку тонкие лапки. В свете фонаря переливались слюдяные крылышки, а из-под зеленого камзольчика торчал стрекозиный хвост.
Стараясь не дышать, Аркаша протянул распахнутую прищепку, и через секунду перед его торжествующими очами забилось пойманное насекомое.
- Йес! Йес, йес, йес! – вскричал победитель в бездонное ночное небо.
- Пусти! Пусти, сволочь! – зарыдал несчастный фей.
- Забудь про это, - любуясь на трофей, ответил Аркадий. – Я уже вижу тебя в рамочке, на самом видном месте. Знаешь, такие бывают ботаники, они в формалине вымачивают всяких бабочек, потом цепляют их иголками, под стекло и в рамочку. Красота! Как живые висят.
- Я не хочу в рамочку, - захлебываясь слезами, возопила жертва и перешла на молитвы, - боже, боже, оставь мне жизнь, боже милостивый, я клянусь, что даже не стану смотреть на грибы и прочую дурь!
- Я, конечно, польщен, - хмыкнул Розочкин, - но не стоит меня так возвеличивать. Я вовсе не Бог, а простой смертный, которого ты, мерзкая тварь, обрёк на страдания. И за это ты будешь наказан, - удовлетворенно закончил он.
- Какие страдания? – выпучил шарообразные глаза стрекозел. – Я только исполнил желание.
- Да? – злобно процедил Аркадий, поднося прищепку к самому носу. – Я, кажется, заказывал одну жену, а не начальницу и не всякого встречного-поперечного, включая соседскую болонку!
- Нууу, я думал, что одной жены будет мало… - заерзал на прищепке фей, - у вас же как, у людей? Одна женщина приедается.
- С такой мелкой головой, как у тебя, не надо думать! Надо просто четко исполнять то, что тебе говорят люди с мозгом, превышающий твой в разы! А не навешивать свои дурацкие заклятья по собственной инициативе! – не сдерживаясь более, закричал на весь балкон Розочкин.
- Тише, тише, я сниму заклятье сию секунду, только отпустите!
- Этого мало!
- Я исполню другое желание!
- Три!
- Я не могу три, - сник фей и обреченно свесил лысую голову.
Аркаша имел доброе сердце, поэтому ему стало жаль пленника. К тому же одно желание все-таки лучше, чем ничего.
- Ну, хорошо, - великодушно произнес он, - чего бы мне загадать-то?
- Вы бы поскорее, господин Розочкин, - вкрадчиво промолвил фей, - уж очень зад от прищепки болит.
- Потерпишь! Я тоже сегодня прошел через многое. И неизвестно еще, чего избежал мой зад. Эта Лизавета подозрительно похожа на мужика.
- Загадывайте, не томите, умоляю!
- Чего б загадать-то…
- Ну, загадайте реализацию талантов. Если вас любовь не сделала счастливым, может, хоть в любимом деле найдете своё счастье.
Когда Аркадий выпивал хоть немного, ему дико хотелось курить, он практически зажигал одну сигарету от другой. Вот и сейчас коньяк требовал в компанию крепкого табака, причем, немедленно.
- А, ладно! Давай, реализуй таланты. Может, хоть другую работу найду. На старую-то, хоть не возвращайся. У меня от одной мысли про Веру Петровну судорогой мошонку сводит.
- Будет сделано! – радостно воскликнул фей.
Он вытащил из нагрудного кармашка что-то вроде складного сантиметра, тряхнул им, штуковина расправилась и сверкнула крошечной, но яркой молнией. Аркадий на секунду ослеп, зажмурился и машинально сдавил прищепку. Когда он открыл глаза, стрекозел исчез, будто его и не было.
Жадно затянувшись сигаретой, Розочкин начал прислушиваться к себе. Таланты уже должны были как-то проявиться. Но ничего не изменилось, кроме того, что вдруг захотелось есть.
«Обманул, гад. Интересно, заклятие хоть снял, как обещал, или нет?»
С этими невеселыми мыслями он пошел сдаваться жене.
Елена сидела на кухне и клевала из широкого блюда жареные семечки. На мужа она не обратила ровно никакого внимания, продолжая пялиться в телевизор, подвешенный аккурат над хлебницей.
- Еленочка, - вкрадчиво промурлыкал блудный муж, - а что у нас на ужин?
- Ужин в ведре, - не поворачивая головы, молвила Елена и сплюнула куда-то вниз.
Аркаша сделал шаг вперед, вытянул шею и увидел, что она держит на коленях газетный кулек для шелухи.
Он осмелел и прошаркал до помойного ведра. Нажал на педаль, крышка поднялась, и его взору открылись причудливо свитые клубки плоской лапши в розовых розочках свернувшихся клубком креветок.
- Тигровые, - прошелестело по кухне.
- Да пошел ты, - отозвалось эхом. И тут же грянул гром, - Господи, опять похудел! Аркадий! Ты посмотри на себя! На кого ты похож! Кожа да кости! У тебя ремень уже на талии не держится! Падает в колени!
Он хотел сказать, что ремень порвала эта похотливая самка собаки, Вера Петровна, но благоразумно промолчал.
- Да за что ж мне такое наказание, - продолжала неистовать Елена. – У всех мужики, как мужики, а мой! Стакан крови на кило мослов!
Она отшвырнула блюдо с семечками и залилась слезами, уткнувшись лицом в ладони.
Розочкин с упавшим сердцем наблюдал, как вниз по щекам бегут черные ручейки туши, как они сползают по подбородку в ложбинку между грудями, как глупо и нелепо выглядит на постсоветском пространстве крошечной кухни прозрачный пеньюар, накинутый на кружево.
- Еленочка, ну что ты? – он присел на колени рядом с горкой шелухи, что сползла на пол, вместе с газетой. – Ну, не плачь. Зачем ты? Ну, хочешь, я новый ужин сделаю? Как ты любишь? Картошечку пожарю с чесночком?
Пальцы, прикрывающие правый глаз, раздвинулись, и на Аркашу удивленно глянул черный зрачок в голубой, яркой обводке.
- А ты разве знаешь, что я жареную картошку люблю? С чесноком?
- Ну, ты даешь, - рассиялся Аркадий. – Конечно, я знаю! Ты же моя жена. Я все про тебя знаю, - судорожно шептал он, отрывая ослабевшие руки от лица и целуя дрожащие пальцы. – Ты сиди! Отдыхай! Я сейчас!
Он подхватил короткий веничек, прибрал шелуху под ногами. Прибавил громкость на телевизоре и под заливистые песни конкурсантов шоу «Голос» принялся чистить картошку.
Госпожа Розочкина с открытым ртом наблюдала, как из-под ножа мужа сползают тонкие, не толще папиросной бумаги, спирали картофельной очистки. Ровные клубни в считанные секунды превратились в аккуратные брусочки, а еще через пару минут радостно шипели на сковороде, в то время, как Аркадий дробил широким ножом пахучие чесночные дольки.
- Аркаша! Я не знала, что у тебя талант к готовке!
- Я и сам не знал, - обескураженно откликнулся он.
Эпилог
Вера Петровна напрасно ждала любимого работника. Аркадий так и не вернулся.
Вместо этого он устроился мыть посуду в ресторан «Мясной рай».
Надо ли говорить, что с открывшимися талантами, он очень скоро стал шеф-поваром? А вскоре, ресторан, который, благодаря Розочкину, стал сшибать сумасшедшую выручку, сменил арендуемое помещение на место, поближе к центру, рядом с телебашней. Звезды и продюсеры полюбили Аркадия как родного, и теперь он ведет в прайм-тайм передачу про вкусную и здоровую еду. Выдавая такие рецепты, что остальные теле-кулинары и кулинарки, просто кусают друг другу локти в останкинских коридорах и воют от творческого бессилия.
Да, кстати сказать, поварское искусство и довольство собой сыграли свою роль – Аркадий Иванович поправился на двадцать килограмм. Жена от него без ума.