...И вот мы с отцом на рыбалке.
Озеро в низинке посреди сухого торфяного древнего болота, и лесок вокруг него низенький, древний. Сосенки, сосенки вокруг, потому как ничего, кроме карликовых сосенок на том торфе не растет.
Клев хороший, рыба резвится, охотится, шумно и весело выпрыгивает из воды, изобилием радуя сердце рыбака.
На удочку резко и прочно берут окуни. Жерлицы то одну, то другую начинают разматывать жадные щуки. Конечно, окуней на удочку попадается несравненно больше, чем щук на жерлицы. Зато щуки крупнее.
Яркие оранжевые полоски заката давно сменились малиновыми, а вот гаснут и они. В небе все чаще пролетают утки: то большие и шумные кряковые, то маленькие, свистящие крыльями чирки.
От воды уже начал подниматься теплый пар.
Рябь, которая покрывала половину озера и, постоянно уменьшаясь, уходила в дальний угол, улеглась совсем, и озеро застыло огромной черной дымящейся сковородой.
По воде еще бегают пауки-водомеры, а рыбы замерли: стайки окуней - в ямах, щуки-одиночки - под корягами. Только нудно пищат наянистые комары, да из далекой дали глухо бухает выпь. Отец гребет к берегу, тихо опуская весла в воду.
Изредка трепыхнётся рыба на дне лодки. В вечернем сумеречном свете щуки отсвечивают латунными боками, а окуни кажутся отлитыми из вороненой стали.
Издалека раздается еле различимый рокот, будто в деревне катит кто-то пустую тележку.
Со стороны горизонта, противоположного закату медленно и тихо поднимается черная стена. По ней сначала пробегают мягкие сполохи, будто кто-то включает и выключает фонарик, а вскоре начинают выпрыгивать коротенькие яркие змейки. Стена растет, заливая черной тушью небо и гася редкие звезды.
Отец вытаскивает лодку далеко на берег и говорит:
- Давай-ка поспешать, до грозы бы домой успеть.
Он кладет весла на плечо, подхватывает сетку с рыбой и оглядывается на меня. Я собираю удочки и иду вослед. Он перешагивает через кочки, задевая веслами хвою сосновых веток. Я смотрю то на его спину, то на темную тучу.
Чмокает влажный торф. В предчувствии дождя громче гудят комары.
Вот зашуршала под ногами мокрая от росы трава на лугу.
Впереди на пригорке видны уже зады темных изб вперемежку с липами, березами и старыми ветлами, в темноте похожими на косматых мамонтов. От них спускаются к озеру сады и огороды. Тускло светятся окошки только у пастухов в дальнем конце деревни и впереди у тетки Клавди. Наш дом за пригорком, его не видно.
Озеро вместе с лесочком уже утонуло позади в густом белом тумане. Влажные запахи мха и травы сменились запахом дорожной пыли.
Хлопают одна о другую мокрые от росы штанины.
Тявкает собака от ближнего дома.
Поскрипывает колодец.
Тюкнул несколько раз топором запоздалый плотник.
Большая сова скользнула прямо над головой.
Пробежал ветерок по верхушкам кустов и обдал чудным запахом цветущей сирени.
И упали первые крупные капли, разбивая толстую пыль на проселке.
Ослепительно яркий белый свет выхватил вдруг из темноты колодезный журавль и огромный старый дуб.
Блеснули окошками в такт избы, хлестнул косой шлейф дождя - и раскатился вослед титанический раскат грома.
Отец кричит: - "Беги, а то промокнешь насквозь!".
И не разбирая в темноте дороги, я мчусь, рассекая лбом струи, повизгивая от страха и восторга.
И вбежав на крыльцо, перевожу счастливо дыхание и смотрю во тьму на стену падающей воды, на громадные слепящие зигзаги, втыкающиеся где-то недалеко прямо в землю, и приседаю от жуткого треска, рвущего воздух прямо над головой.
Вскоре мы сидим в кухне, пьем горячий чай и гордо поглядываем на улов. Тетка чистит большую щуку, сковорода шипит, и растекаются в воздухе запахи жареной картошки с луком.
А завтра будет чудесный день! И потом, и еще потом, много-много дней - и все чудесные.