По каким учебникам мы постигали науку в университете? По разным, преимущественно отечественным. Среди них более-менее приличные, позволяющие разобраться в теме. Правда, буклеты наших лекторов были написаны, как правило, тяжёлым языком, представляли некий конспект их же лекций. Но учебников, которые действительно бы проясняли тему, мы практически не имели. Почему-то отечественные авторы не беспокоились, чтобы просто, а желательно и вовсе «на пальцах» объяснить студентам сложные вещи. Хотя, возможно, эти учёные просто не были «педагогами от бога» и свои учебники не могли сделать хорошими.
Особое место среди всех книг, с которыми мы шли по пути знаний, занимает «Курс теоретической физики» Ландау и Лифшица. Или, как называли его наши студенты, «Ландавшиц». Разные слухи ходили вокруг томов этого курса. В частности, что в них нет ни слова Ландау и ни одной формулы Лифшица. Я не исключаю такой возможности. И если это действительно так, и Льву Давидовичу трудно было излагать мысли, то он мог бы найти более талантливого «писателя». Евгений Михайлович выполнял лишь роль «конспектёра», разбавляя обилие формул скудными фразами, почти не разъясняя смысла «тяжёлой артиллерии» Ландау.
Можно представить, насколько сложно было воспринимать учебники Ландавшица студентам. Мы их почти не понимали. По таким книгам невозможно учиться. В них практически нет физики, голимая математика.
Но Ландавшиц был у всех! Нам эти учебники в обязательном порядке выдавали в университетской библиотеке. Мы к ним относились с особым трепетом, как к чему-то «космическому». Сложно понять, откуда такое отношение, ведь учебной ценности эти сложные книги не представляли. В каком-то смысле, они были для нас «манящей вершиной», которая маячила вдали: вот если поймём Ландавшица, значит, мы действительно разобрались в теоретической физике. Среди части студентов бытовало мнение, что курс Ландау и Лифшица предназначен, скорее, для аспирантов, которые на более глубоком уровне постигают ту или иную специальность. Не знаю, насколько это верно. На мой взгляд, и для желающих защитить кандидатскую диссертацию «Курс теоретической физики» был чем-то вроде «занебесной математики».
Я бы назвала Ландавшица «тестом» на знания. Если человек достаточно хорошо понял какую-то область физики, то он, вероятно, поймёт, что же хотел донести Ландау с помощью Лившица. А раз он понял, то Ландавшиц ему уже как бы и не нужен.
«Курс теоретический физики» вреден для студентов, он вызывает у них комплекс неполноценности. И не даёт ни капли понимания.
Ландавшиц также «тест» на глупость. Если кто-то усиленно ссылается на курс Ландау и Лифшица, то это означает, что человек просто не понимает обсуждаемую тему и пытается поднять свою значимость.
То, что мне не осилить «Курс теоретической физики», я поняла ещё студенткой. Поэтому особо не читала эти книги. А вот Вася, в отличие от меня, их изучал. Он рассказывал мне, что его удивила некая «научная несмелость» Ландау: Лев Давидович избегал сложных, тонких моментов, как бы лавировал между ними. Он не ставил вопросы ребром, не анализировал важные проблемы физики. И такая позиция – во всех его учебниках.
Совсем другое дело – «Фейнмановские лекции по физике». Ричард Фейнман писал простым, понятным языком. К сожалению, в нашем университете его курс, так же, как «Берклеевский курс физики» считались «дополнительными» пособиями. Открыто об этом не говорил ни один преподаватель, но отношение к этим учебникам было именно такое. Может, поэтому я так и не удосужилась взяться за них во время своей учёбы на физическом факультете НГУ. Моё знакомство с Фейнмановскими лекциями состоялось через… 10 лет после окончания университета. Сподвиг меня на это Вася, вернее моё знакомство с его теорией квантовой гравитации.
Я поняла, что за десяток лет я серьёзно подзабыла физику и решила заняться ею по второму кругу. Вася терпеливо и в то же время с радостью отвечал на мои бесчисленные вопросы. Я заново открывала для себя мир науки. Именно Вася посоветовал мне изучать предметы по лекциям Фейнмана. У него был в наличие весь курс этого учёного. Он получил его как награду за первое место на Всесибирской олимпиаде по физике в новосибирской Летней школе, в которой происходил отбор учеников для физико-математической школы (ФМШ). К слову, примерно половина учащихся ФМШ были олимпиадниками. Васю пригласили в Летнюю школу после победы на олимпиаде по физике в Алтайском крае. Как-то он мне сказал, что перед участием в ней не представлял задачу, которую он не мог бы решить. А ведь Вася учился в обычной школе Барнаула. Я же стала учиться в физматшколе после того, как получила диплом второй степени на республиканской олимпиаде по химии в Узбекистане. Но будущей специальностью выбрала физику. Мне очень хотелось понять, как устроена Вселенная. Но оказалось, что главным моим учителем стал не университет, а Вася.
Я решила изучать Фейнмановский курс с самого начала, то есть с механики. Меня удивило, что знаменитый учёный излагает темы очень наглядно, для меня это было непривычно. Я привыкла, что лекторы и семинаристы в НГУ давали нам кучу формул, практически не снабжая их разъяснениями. Понимали ли они сами то, что объясняли студентам? Конечно, понимали, в разной степени. Но не уверена, что глубоко. Лектором по квантовой механике на Васином курсе до службы ребят в рядах Советской Армии был Валерий Сербо (который отказался вникать в суть Васиной формулы, назвав новую теорию «кулаковщиной» – по имени другого лектора, имевшего свою теорию «физических структур»). От Васи я узнала, что Валерий Георгиевич заявил на одной из лекций, что название «квантовая механика» неудачное. Он считал, что более верное – «волновая механика», потому что этот раздел физики изучает волны. Получается, он отрицал или не до конца понимал ключевую роль квантов.
Возвращаюсь к Фейнмановским лекциям. Американский учёный не только писал человеческим языком, но и разжёвывал тему. Меня, в частности, поразило, что он со всей серьёзностью пытался помочь студентам наглядно представить электромагнитную волну, при этом, правда, признавался, что даже ему это не просто сделать.
Читая Фейнмана, я пожалела, что не обращалась к его лекциям в университете. Наверняка процесс обучения был бы более увлекательным. Но в наше время к этому курсу большинство относилось как к беллетристике. Однажды я увидела, как один из однокурсников читал на сессии том американского ученого. И была крайне удивлена: до экзамена осталось всего-то два дня, а он не штудирует формулы, а читает «почти художественную литературу». Теперь я понимаю, что он вникал в суть темы, которую он не понял по «основному библиографическому списку», в том числе по конспектам лекций.
Я не знаю, насколько сейчас изменились в университетах лекции и учебники, по которым грызут гранит науки студенты. На мой взгляд, ситуация примерно такая же, какая была раньше. К сожалению, не только хороших учебников, но и талантливых педагогов немного. И это не моё личное открытие.