Приблудная овца

Людмила Дейнега
   Приблудной овцой её назвала будущая свекровь, которая долго лютовала по поводу того, что старший из сыновей  все-таки решил привести  в свой новый дом маленькую светловолосую женщину с двумя детьми, с которой познакомился на комбинате, где работал в транспортном цехе.
     Аллочка и сама считала себя приблудной, потому что детство её прошло в детском доме, в который она попала совсем крохой, которую нашли завернутой в одеяльце на лавочке возле автостанции в одном из уральских городов.
 В детском доме она познавала азы жизни, не раз была битая такими же, как она, да и воспитатели не раз прикладывали руку к её уху или попе. Трижды её забирали из детдома так называемые названные родители, а потом возвращали обратно, якобы по «семейным обстоятельствам». Слово «приблуда» она впервые услышала от приемного отца, когда заступилась за новую маму. Аллочка тут же получила от хозяина дома оплеуху и была ошарашена градом неприятных, злых, обидных слов, среди которых было и это…
Потом она вновь плакала на подушке детского дома, а тетя Шура просила прощения за то, что хорошо не подумала, когда брала её отсюда. Всё повторилось до мельчайших подробностей и во второй раз, только с той разницей, что на мотоцикле в детский дом её вернул пьяный еще один новый папа, сказав, что она слишком мала, а таких даже за бутылкой пива не пошлешь, всё равно не дадут. Третий раз её вернула в детский дом тетя Рая, которую жених ни за что не хотел брать с ребенком замуж. Аллочка по простоте душевной сама просила дядю Петю, чтобы он взял с тетей Раечкой и её, но дядя Петя был непреклонен: третий рот ему был не нужен. Он так и сказал пятилетней  девочке.
Аллочка с тех пор ненавидела всех, кто приходил в детский дом за детьми. А особенно она ненавидела их изучающие взгляды, как будто они выбирали котят: кто пушистый, кто рябой, кто худой.…
   К четырнадцати годам она прекрасно вязала, шила, вышивала. Много читала. Но все книги считала сказочными, потому что жизнь с другой стороны  она видела с самого детства.
  Их всех пятнадцатилетних, детдомовских отправили в СПТУ, где  она стала строителем. На симпатичную  Аллочку сразу «запал» бригадир стройки, куда она попала после учебы.  Так, во всяком случае, считали девчонки из их детдомовской группы. Они же и посоветовали не отказываться, когда позовет замуж.  А он действительно позвал ровно через месяц после смерти своей  жены. Аллочка долго не раздумывала, всё-таки свой дом, машина, человек при деле. Сначала всё было хорошо, а потом, когда родилась вторая дочь после сынишки, мужа словно подменили. Стал грубым, жадным, кроме того, стал напиваться и распускать руки.
    Когда бывшие детдомовские девчонки узнали об этом, они помогли Аллочке бросить бригадира и уехать на Кубань к своим.  «Свои»  - это Ульяна Александровна, бывшая воспитательница их группы, работавшая тогда главным инженером большого комбината. Она действительно помогла Аллочке.  Та  стала жить в общежитии строителей и работать по специальности.
  Жить с молчаливым Степаном она стала скорей из-за безысходности, потому что сынишка стал грезить об отце. Выручил как раз он, работающий рядом  на каре.  Витька привязался к Степке, как  к  родному. Да и маленькая дочка тянула ручонки к дяде Степе. Аллочка , и не думала тащить карщика в свою постель. Всё получилось само собой на Новый год… А весной Степка забрал их к себе, сказав однозначно, что  без них не сможет даже дышать…
  Жизнь рядом со свекровью не была радостной. Та открыто не любила Аллочку. Она успокоилась немного, когда невестка стала многодетной матерью, родив ещё одну белокурую девочку Наташеньку…
 Пить Степан стал, когда Наташеньке исполнился годик. На именинах он поднял тост за здоровье дочки. Мать, сидящая рядом, тихо сказала: «Это еще проверить надо. Может, и не дочка…» Слова больно ударили. Степан тогда выпил слишком много. С этого, собственно и началось. Никому ничего не говоря, Степка пил и пил, пока однажды не обнаружил дома ни Аллочки, ни детей.
   Алла ушла на квартиру. В голове Степки всё сразу встало на место. Сам поехал просить Аллочку отвезти его на лечение. Удивительно, но помогло!
    Дети росли, а забот прибавлялось. Старшая  Аллочкина  дочь рано вышла замуж, родила сына. В её  семье не ладилось, потому что полюбила другого. Тот был женат. Влюбленные всё-таки решили остаться вместе. Будущий муж оставил семью и стал жить с любимой. За два дня до свадьбы счастливый новобрачный разбился насмерть  вместе с другом на машине… Аллочка, как могла, успокаивала дочь, но Дарьюшка таяла на глазах. Потом присела на героин. Что только не пережила Аллочка за эти дни! Порой не хотелось жить…Было слишком тяжело видеть мучения своей старшенькой…
Неожиданно спас от пагубной страсти молодой милиционер. Влюбленный в Дарью, он сумел убедить её в том, что жизнь хороша, что надо жить, хотя бы ради собственного сына…
           Слишком долго тянулись эти десять лет обыкновенной человеческой трагедии… Хорошо, что у младшей дочери Лиды было в общем вполне благополучно… Еще не прошло одно, постучалось и другое горе. Всё чаще стал являться домой в пьяном виде  сын. Невестка, красивая молодая блондинка боролась с этим, как могла. Ничего не помогало. Тогда Аллочка взяла в руки топор и протянула родному дорогому  сыну: «Возьми, сынок. Отруби мне голову. Больше ни слышать, ни знать об этом не могу! Не сделаешь ты, сделаю я…     Петлю себе затяну. Но сына-алкоголика знать не буду!»- Алла медленно оседала  в снег. Она была в глубоком обмороке… 
 Большой рыжий парень бросился к матери: «Мама! Клянусь…Не буду!!!»
      Дважды выезжала она к младшенькой… Внуки радовали, зять начал показывать себя не с лучшей стороны… Став большим начальником, он вдруг обнаружил, что лучше его секретарши на свете нет, и стал пропадать на работе не только днями…
Два резких  удара в челюсть собственного отца-боксера привели мозги  его в порядок… Но над женой зависла черная туча…
Кто, как ни Аллочка, принимала удары на себя?!
Уж она – то знала, как жить без родителей, как не ощущать заботливое крыло родной матери, как, просыпаясь ночью, вновь слышать противно-горькое «приблудная»…
Никто даже не догадывался, что последние годы она тяжело болела. В минуты дикой боли она выходила в сад и, скрипя зубами, хваталась за дубовую скамью. Она плакала, молча, как в детском доме, чтобы никто не слышал, как она страдает.
Пять раз её доставляли в больницу. Один Бог знает, как она хваталась за жизнь,  как цепко держалась за каждый день и час. До последнего Аллочка улыбалась соседям, когда выходила гулять. Летом приезжали дочери и внуки. Можно было гордиться такими чудесными цветами жизни.  Огорчало лишь то, что  этим летом она совсем  не могла возиться в огороде, потому что уплывала куда-то в сторону, а от уколов знобило и тошнило…
   Теплые осенние дни сменились на холодные… Постоянно моросил мелкий противный дождь. Аллочка куталась в теплое одеяло и чувствовала, что потолок медленно  оседает на неё…
Было далеко за полночь, когда она поняла, что включенная настольная лампа, под которой сидел, уткнувшись в книжку, Степан, мешает ей уйти в вечность. «Степушка, принеси мне водички и выключи, хоть на минуту, свет…» Степан, обрадованный таким обращением, вышел через коридор на кухню…  Когда он принес стакан холодной воды,  худенькая  Аллочка уже не дышала…
В тишине сентябрьской прохладной ночи дрожащими руками Степка  стал набирать телефон своего брата. Оставаться один он не мог…
       Сутки понадобились для того, чтобы собрать Аллочку в последний путь… Самолетом прилетели с севера обе дочери с заплаканными красными глазами. Сын Аллочки угрюмо смотрел вдаль. На Степке не было лица. Все племянницы мужа и младшая невестка тихо стояли в сторонке…
   Когда везли Аллочку к свежевырытой могиле большого станичного кладбища, на небе среди мрачных туч вдруг появилось солнце. Оно освещало алый бархатный гроб с семидесятипятилетней худенькой старушкой, на голове которой был бежевый платок, привезенный дочерьми с севера. Холодный ветер слабо колыхал бледные головки осенних  степных ромашек, которые еще в детдоме так любила собирать Аллочка. Они прощались с ней, будто помня веночки, которыми она украшала свою детскую головку, не знавшую теплых материнских родных рук...
    Падали черные прощальные комья земли, слышался горький женский тихий плач, когда «приблудная овца» покидала божий свет, чтобы  душа  её только издали наблюдала за тем миром, где оставляла она частички своего сердца, тепла и доброты, где так хотела оставаться своей, любимой, желанной, вечной…

                26.09.13