Вчера впервые в жизни дала деньги в метро. И не человеку, который просил денег, потому что они ему были необходимы для целей, о которых подобные люди трудоспособного возраста сообщают жалостливым плаксивым голосом или корявым почерком на замусоленном кусочке картона. И не немощной на вид бабуле, сгорбленной чуть ли не до земли под грузом прожитых десятков лет, которую я время от времени вижу достаточно живенько шаркающей по вагонам. Я дала деньги музыканту.
Когда он вошел в полупустой вагон вечернего метро, уставшие после длинного рабочего дня люди даже не повернули голову. Высокий, статный, со спокойным уверенным взглядом, он аккуратно приподнял гитару, легким жестом поправил прикрепленную к ремню наутюженных брюк небольшую колонку и уверенно провел пальцами по струнам. Я принялась с интересом рассматривать его - что-то в нем было необычного, притягивающего.
Но как только он запел, поток моих мыслей замер, растворился гремящий вагон, исчезли люди, и остался только этот невообразимый голос, такой добрый, такой глубокий, такой обволакивающий. Я не слышала слов песни, лишь ощущала, как вибрируют в такт струны моей души, отвечая эхом на зов этого необычного тембра. Казалось, мужчина замер, чтобы почувствовать, как ласковые волны мелодии нежно плещутся о борт его жизни, которая случайным ветром занесла его в вечернее метро.
Вдруг мужчина пошел вперед, разрушая своими шагами бездушный ритм перестука колес. Словно очнувшись, я вынула из сумочки кошелек и посмотрела на его содержимое. Вытащив все мелкие купюры, я впервые в жизни дала деньги в метро. И до сих пор, когда я захожу вечером в сонный вагон, мне временами слышится чарующий бархатистый голос, а в глазах стоит наутюженная стрелка на брюках, о которую трется черный пластиковый пакетик с мелочью.