Потребность человека в красоте неоспорима. Она является едва ли не сильнейшей человеческой потребностью, хотя формально никогда не фигурирует в ряду естественных. Однако случается и так, что доза красоты может становиться для нас почти смертельной.
В тот момент своего существования я жадно перебирал в памяти мучившие меня ускользающие красивости: мягкую волну покачивающихся плеч, теплый, солнечный изгиб шеи, лазурные радужки Её глаз. И хотя я ходил, улыбался, решал какие-то дурацкие вопросы, в глубине души я был едва жив от невозможности вернуть красоту и избыть свое тягостное одиночество.
Близкие друзья были обеспокоены моим состоянием. Они фактически сгребли меня в охапку и повезли в Болгарию в старинный город Созополь. Туда, где перестал работать мой телефон, и я на время потерял возможность терроризировать Её пьяными звонками. Это было весьма кстати – мы пили ночами напролет, то на набережной в старом городе, то в одном из пляжных баров. Когда мы не пили, мы либо плескались в море, как 9-ти летние мальчишки, либо играли на пляже в «дурака». Друзья многозначительно гоготали и толкали меня локтями в бок, когда мимо нас, покачивая бедрами, шествовала очередная загорелая красотка в купальнике, по щиколотку утопая в горячем песке.
Не могу сказать, что меня сильно забавлял пляжно-барный туризм. Мне скорее хотелось путешествовать, я каждый вечер давал себе слово, что завтра же утром возьму автобус и поеду в Софию или хотя бы в ближайший Несебр, который, по рассказам очевидцев, похож на Созополь, только более помпезный и туристический, но каждое утро цепкие лапы похмелья и депрессии не давали мне подняться с кровати. Единственное, на что меня хватало, это прогулки по городу. Но даже когда я гулял, я все время представлял Её рядом со мной. Вот, она теребит цветастые платки на пороге сувенирной лавки, вот, она с интересом заглядывает за угол узенькой улочки, вот, она картинно наклонилась над обломком греческой капители…
- Где бы здесь отлить?
Я так увлекся собственным воображением, что позабыл о том, что гуляю не один. Это мой друг Костя так цинично вернул меня с небес на землю.
- Ты не видишь, где отлить то можно?
- Не знаю, найди уж где-нибудь…
- Не, брат, я так не могу – культурное место все-таки. Это тебе не Сочи какие-нибудь!
Надо сказать, что мы в тот момент находились в дальнем конце города и, как назло, поблизости не было ни одного захудалого кафе. Костя уже был готов презреть свои принципы и зайти в ближайший дворик, как перед нами возникла выцветшая деревянная табличка с полустертой меловой надписью: «свободны стаи» (то есть, комнаты под сдачу), «Wi-Fi», «WC»…
У Кости загорелись глаза.
- Пойдем – пойдем!
Он широким движением дернул покосившуюся дверь. В холле нас встретил пожилой хозяин гостиницы. Он немедленно засуетился, и щетина на его лице затопорщилась в гостеприимной улыбке.
- Мужик, выручай, где у тебя клозет?! – с порога выпалил Костя.
Хозяин неохотно поморщился с русской речи и с неудовольствием переварил факт того, что снимать мы ничего не собираемся. Щетина разочаровано осела.
- Два левэ
- Да, хоть сто!
и Костя смачно забренчал мелочью в оттопыренном кармане
- Держи, брат!
Болгар лениво махнул на дверь в углу под бревенчатой лестницей. Костя тут же метнулся в этом направлении,
- Добрэ, добрэ – пробормотал ему вслед хозяин.
А я сел на какую-то табуретку у стены, напротив импровизированной стойки, и уставился на болгара. Это был изрядно потрепанный жизнью мужчина, лет 60, приземистый, с загорелым обветренным лицом, он задумчиво листал какую-то пожелтевшую смету и то и дело вздыхал.
Между тем, распахнулась дверь, и показался повеселевший Костя.
- Тебе бы там сантехнику починить не помешало - участливо посоветовал он болгару, подруливая к стойке. – Ну-ка, а это что у тебя? – Костя указал в сторону висящего на стене преискуранта – Смотри-ка, Роман, тут и для тебя сервис нашелся!
Я привстал с табуретки и глянул на перечень услуг: «завтрака, душ, wi-fi…» и внизу мелко-премелко – «красота».
- Красота?
Болгар посмотрел на меня пристально и стал что-то торопливо вполголоса объяснять на своем гулькающем языке. Из общего контекста и заговорческого тона мы уловили только, что это сопряжено толи с какой-то опасностью, толи с относительной нелегальщиной. Все сходилось одно к одному. Сомнений не осталось – за поэтическим названием скрывалась прозаическая проституция.
Костя мигнул мне, а потом и хозяину гостиницы.
- Сколько?
Болгар замахал руками.
- Мужик, мы за ценой не постоим! – и Костя стал выуживать из пузатого кошелька разноцветные купюры.
- Послушай, я не уверен, что мне это нужно… - пробормотал я.
- Нужно- нужно!
Болгар сменился в лице.
- Двадцэт
- Как-то на удивление мало. Но это не за час, наверное, правильно? А за сколько?
Хозяин гостиницы выглядел растерянно.
- Тайм? – Костя постучал по преискуранту, а потом по наручным часам.
Болгар развел руками в явном непонимании. Костя успокоил меня:
- Ладно, не боись, я заплачу. Насколько тебя хватит – столько и оплатим.
Я флегматично пожал плечами. Костя ободряюще похлопал меня по спине и по-отечески подтолкнул меня вслед за ковылявшим по лесенке болгаром. Я послушно поплелся наверх, а Константин стоял довольный собой за то, что так подсобил другу. Через минуту мужик спустился и, видимо, что-то в его подобревшем лице внезапно насторожило моего предприимчивого приятеля.
- Ты смотри мне, ежели она такая же старая, как твоя гостиница, я тебе ни лева не заплачу!
Болгар понимающе кивнул:
- Старэ-старэ…
-Что?! Да, я тебе щас! Я ж к тебе как к брату, а ты! - Костя бесцеремонно оттолкнул оторопевшего мужика и ринулся спасать меня из лап престарелой путаны. Откуда-то с верхнего этажа рванул поток холодного воздуха и раздался гулкий шум. Костя вбежал на верхнюю площадку и тут же остолбенел.
Посередине ветхой комнатушки в стене зиял дверной проем. Там же, прижавшись к косяку стоял и я, а внизу, сразу за рассохшимся порогом двери обрывалась деревянная постройка, незамысловатым фундаментом врастая в отвесные скалы. А ещё чуть ниже огромными волновыми буранами плескало открытое море.
Я вернулся совсем другим. Я привез в своем рюкзаке россыпь ещё теплого южного песка. А эту историю я вспоминаю и сейчас и, наверное, ещё буду рассказывать ее своим детям. Потому что с тех самых пор я живу с четким осознанием того, что сколько бы печалей не наваливала на тебя жизнь, рано или поздно в самом неожиданном месте, ты вдруг отыщешь ту самую дверь, ведущую в никуда, страшно, как архангеловы трубы, взвоют охрипшие от соли и ржавчины петли, и тебя снесет потоком морского воздуха, и там внизу будут накатывать волны, подступая к самому горлу, бросая тебе в лицо снопы соленых брызг, разбивая о скалы и сравнивая с песком обрывки отживших образов, оставляя тебя один на один с истиной красотой – бескопромиссной, безапелляционной, которой плевать – молод ты или стар, богат ты или беден, а главное – любим ты или одинок.