Бегство, в никуда…
Юля Никитина тряслась в душном, заполненном до отказа вагоне, пропахшем потом, вареными яйцами, колбасой, курицей, пивом. Казалось, что отправляясь в отпуск к Черному морю, пассажиры решили съесть все существующие в своих сумках, в вагоне-ресторане, во всех пристанционных киосках продукты, чтобы потом налегке наслаждаться солнцем и морем. Девушка понимала их возбуждение, радость, смех и плач детворы. Но принимала окружающую её суету сквозь призму собственного горя.
Скорый поезд сейчас был для Юлечки спасательным кругом, брошенным судьбой. Впервые она ехала к морю в далекий портовый город Туапсе, вернее, под Туапсе, где жила большая дружная семья маминой старшей сестры, перебравшаяся на Кавказ много лет назад из Кировской области. Она ехала не загорать и купаться, а начинать свою жизнь сначала.
Юля лежала на верхней полке, уставившись в окно, устремив взгляд через кружевную зелень весны в будущее, чувствуя стремительный бег мысли, возвращавшей ее назад, в общежитие для молодоженов по улице Мира. Нет, мира не было ни в ее душе, ни в жизни. Чем, чем она успела перед ней так провиниться?!
Перед глазами опять вставало искаженное злобой лицо Олега Павловича. Ее соленые губы и сейчас помнили нежный, одновременно страстный поцелуй, желавший сорвать Юлькино согласие убить свое дитя. Как она ненавидела его тогда! Он хочет убить наше дитя, своего ребенка?! Нет, пусть лучше убьет меня! Это чувство было сильнее страха, сильнее боли, сильнее унижения и стыда. Да разве можно любить такого человека? Разве он - человек?!..
- Что с тобой, девонька? Болит чего? – спросила, приподнявшись на цыпочки, чтоб заглянуть в лицо, пожилая женщина снизу, которой Юля уступила свое место. – Я тебе чайку принесла. Крутишься, стонешь. Попей вот, с медком, - полегчает. Что хорошо в этой жизни, это то, что рано или поздно, все кончается. – Женщина передала горячий чай в руки девушки, поправила свою постель и, тяжело вздохнув, достала вязание.
- Достанешь до столика? Поставишь?
- Да, спасибо, - кивнула Юлька, скользнув глазами по малюсенькому изделию, мелькавшему в спицах.
- К внучатам еду. Ждем вот третьего. Соседи-то наши, пропадают где-то у друзей в другом вагоне.
Не спускаясь с полки, Юля выпила чай и закрыла глаза. – Как ты мой маленький? Здоров ли? Я тоже научусь вязать тебе самые красивые вещи, – она погладила рукой свой живот и прислушалась, ты слышишь свою мамочку? Я никому не дам тебя в обиду. Ничего, когда ты родишься, мы вместе сдадим экзамены и получим диплом. Давай забудем про папу.
Незаметно для себя Юля стала думать о тете Дусе, о ее стряпне, которую можно было глотать, не разжевывая, запивая свежим молоком, и о душистых караваях, - их она пекла в большой русской печке. Им с Сашкой нравилось проводить летние каникулы у тети Дуси в Кировской области! Потом ее семья почему-то переехали в Туапсе. Мама говорила, что там они обжились и рады переезду. Юлька смотрела в окно на восходящее солнце и вспоминала раннее утро в деревне, походы с ребятишками в лес по ягоды. Отдохнув немного, дети помогали по хозяйству, что по силам, конечно. Вечерами они долго торчали в деревенском клубе, обсуждая как взрослые, деревенские новости и ожидая фильма или танцев.
Устав за день, вечером засыпали так быстро, будто кто-то махнул волшебной палочкой – мол, спать! Воспоминания пробудили аппетит. Юля спустилась с полки и пошла к проводнице за чаем и печеньем.
- Успокоилась немного? Ну, вот и хорошо! Соседи наши как ушли в ресторан, так и не приходили. Может, кого знакомых встретили? - дружелюбно рассуждала соседка, пытаясь расположить девушку к беседе. – Не хочешь со мной горячей картошечки отведать с соленым огурчиком?
- Нет, спасибо! Вы очень добрая женщина. Мне нужно выспаться. Дальше мне еще на автобусе добираться, – девушка снова забралась на полку. - Я спать.
В Туапсе чуточку постояв на перроне, Юля облегченно вздохнула. Она сразу оказалась перед белым небольшим зданием вокзала, утопающим в зелени. Народ, высыпавший из вагонов как горох, моментально исчез за витой оградой. Юлечка последовала за людьми. Ей нужен был автовокзал. Она шла к нему словно во сне, желая одного – скорей добраться до родных. К счастью, билет на автобус ей достался впереди, где она могла видеть не только дорогу. Ей открывалась вся панорама: с одной стороны горы и небольшие селения, с другой склоны, обрывы, на которые девушка боялась смотреть. - На такой скорости можно упасть в пропасть, или взлететь в небо. А еще упасть в море, сверкающее вдалеке. Какие только мысли не лезут в голову, от страха? Неужели люди ездят по таким дорогам каждый день?
До села Дедеркой автобус шел всего тридцать минут, но Юльке они показались часами. Гладкая накатанная дорога, вьющаяся по спирали кружила голову, и Юльку подташнивало. Боясь оконфузиться, она то и дело вставала и снова садилась, не забывая глубоко дышать.
Как давно она мечтала погостить у тети! Но, не при таких обстоятельствах. Сейчас ей было не до красот, воспетых поэтами, композиторами и художниками. Скорей бы встать на землю и глотнуть чистого, морского воздуха.
Выйдя из автобуса на остановке, Юля пошатнулась. Она достала из сумки адрес и огляделась. С обеих сторон от дороги в низине расположилось село. Ей нужно было налево, туда, где изгибаясь и радостно перепрыгивая через камни, бежала говорливая речка. Где-то здесь, на берегу этой маленькой горной реки и жила мамина сестра. Идти с вещами и на каблуках по усыпанной щебенкой узкой дорожке, где справа росли колючие кусты ежевики, а слева был высокий скат к реке, сложно. – Хоть бы спросить кого-нибудь, туда ли иду?
Через несколько минут, за кустами ежевики Юля увидела полногрудую розовощекую женщину. Она приветливо улыбнулась, показав девушке белые ровные зубы.
- Скажите, пожалуйста, далеко до дома Евдокии Ильиничны? – улыбнувшись в ответ, спросила Юля.
- Через дом. Рядом. Выше от запруды пойдете вверх. И увидите. За калитку не заходите – собака.
Родные встретили Юлечку радостно и удивленно, столько лет не виделись! Каждому хотелось узнать о ней, о семье, все-все. Но гостью сначала надо напоить, накормить и спать уложить – сказала тетя Дуся, обняв племянницу, - а уж потом и расспрашивать.
- Я не привыкла так рано ложиться спать. Говорят, ночью здесь небо усыпано яркими крупными звездами, особенно, в августе.
- Насмотришься еще. Давай поедим сначала, - тетя ласково заглянула в глаза племянницы.
- Что с тобой, доченька? У меня сердце сжимается, глядя на тебя. Уж, больно ты красивенькая, а в глазах горе, да печаль. Отдохни, мака, маленько.
После ужина Юля вышла на крыльцо тетиного дома, окруженного пышным садом, и присела на ступеньки.
- Как здесь красиво! – задумчиво произнесла она, глядя на мамину сестру, кормившую крупную дворнягу. – Собака кусается? А где же море?
- Не она, а он. Нет, - пустобрех, а люди боятся. Голос у него такой. Пес добрый, умный и ласковый. Море увидишь завтра. Отдыхай пока после дороги. До обеда я работаю. Приду и сходим. Люди купаются давно, май на исходе! Погляди-ка вот. Что это за телеграммы, доченька? Ничего не поняли,– тетя Дуся достала из кармана платья несколько телеграмм. – Читай! Все за два дня получили. Какому-то Рыжику.
Девушка развернула бумаги. Телеграммы были из Перми от Олега Павловича и примерно одного содержания: «Рыжик любимый возвращайся - целую». «Рыженький прости умоляю вернись – целую». И еще три подобные.
- На почте бабы смеются. Кто шлет-то? Твой, что ли?
Юля кивнула, продолжая читать телеграммы. Последняя телеграмма-письмо тронула девушку до слез: в ней ее умоляли быстрей приехать, чтобы успеть сдать экзамены. Девочки курса убеждали плюнуть на Мышкина и скорей приезжать. «Мы любим тебя, Юлечка, не бросай нас» - они не знают, как он избил ее, как болят ее руки, в которых сейчас нет ни силы, ни пластики. А дирижирование - один из главных предметов.
Подождав, когда тетя присядет, Юля тихо, будто каждое слово шло откуда-то из живота, начала свой рассказ. Она говорила об ансабле, о поездке в Ленинград, о возвращении. В общем, обо всем, до путешествия сюда, объясняя тем самым случившееся и поток телеграмм.
- Мака, мака, – шептала тетя, прижимая к груди Юльку. - Да, за что же это тебе! Прощать такое нельзя!
- Дуся! Простудишь девчонку! Ночи-то еще холодные, – вышел из дома муж тети - дядя Гриша.
Юля тепло и с уважением относилась к этому доброму, скромному человеку. Первый муж тети погиб на войне, но Евдокия спрятала похоронку от сына и дочери и все ждала.
А через три года после войны вернулся в село Григорий и обещал Дуне любить ее детей, как своих. Поженились и родили еще двух сыновей. И стало у них четверо ребятишек – три сына и дочь. Раньше, когда Николай Михайлович отбывал свой срок в Норильске, Мария Ильинична отправляла своих «вольных» детей к сестре на все лето. Что бы ни вытворяли дети, дядя Гриша никогда не повышал на них голос, а только улыбался и поглаживал свои рыжие волосы.
- Помнишь, нашу деревню, Юлечка?
- Не забуду никогда! Самое светлое время!
- Завтра договорите, Дуся. Уморила девчонку.
- Погоди Гриш, посидим немного и пойдем. Как отец – то с матерью живут. Все лютует? Приезжали в прошлом году. С нами, человек как человек – хороший, добрый, а на Марийку все орет да понукает! Сейчас-то как?
- Как и прежде.
- Господи, как вы живете-то с ним? Конечно, нечего тебе там делать – тяжело вздохнула Евдокия Ильинична.
Увидев выглянувшего мужа, она кивнула ему и, погладив Юлькину голову, добавила:
- Здесь тебя никто не обидит. Пойдем, Юленька, спать. Утро вечера мудренее. Я давно постелила. Ох, засну ли? Захочешь пить, компот в кувшине, – она вытерла слезы и вошла в дом.
Весь следующий день Юля просидела в доме, чувствуя слабость и головокружение. После обеда она побродила по саду, пересчитала фундуковые деревья и спустилась к реке. Она постояла минут десять, наблюдая за мальчишками, банками ловившими маленькую рыбку в запруде, и снова вернулась в дом.
Вскоре пришла с работы тетя Дуся и прямо с порога заявила:
- Ты глянь, позвонили в лагерь! – она, как мама, всплеснула руками. – Еще две телеграммы! Я уж отпросилась на сегодня.
Одна была от него, вторую прислали однокурсники. Они признавались Юльке в любви, требуя ее возвращения и сдачи экзаменов.
- Доченька, пойдем к морю, нагуляем аппетит. Купальник-то есть? Там успокоишься.
То, что тетя называла Юльку дочкой, сближало их еще больше, прибавляя девушке сердечного тепла. Мол, знай - мы тебя любим. Здесь ты своя!..
Дорога к морю показалась Юле очень длинной. Тетя Дуся рассказывала про то, как они переехали на Кавказ, про пионерский лагерь, где она работает каждое лето, про замечательный коллектив сотрудников, которым ох как нелегко справляться с нынешними детьми. Говорила и о соседях, о том, как они дружно здесь живут, про заботы, свои и чужие и, конечно же, про старших своих детей, уехавших из родного гнезда. Пишут, приезжают. Все, слава Богу, хорошо!
Чем дальше они уходили от дома, тем нестерпимее племяннице хотелось вернуться. Ее мысли опережали ее желания. – Ну, почему он не летит за ней? Если бы любил, давно был бы здесь! Вообще, зачем она приехала, ворвавшись в размеренную спокойную жизнь родных, заставляя делить с ней беду, в чем-то себя ущемлять? Как бы ни было стыдно, может она попытается хотя бы сдать экзамены. Сможет ли сыграть на баяне свою программу? Успеет ли к экзаменам?..
В глубине души Юля радовалась встрече и чувствовала себя здесь под защитой.
- Долго еще?
- Видишь насыпь? Вон железная дорога. Поезда идут на Сочи. Я скоро выходная, хочешь, съездим? А под насыпью широкий проход, как туннель. Пройдем и - море - тетя посмотрела на Юльку.
- Ты что такая взволнованная? Ну-ка, давай руку! – она схватила Юльку за руку и, сбросив с себя лет тридцать, увлекая ее за собой, помчалась к подающему свой неповторимый голос морю.
Величественное, живое, огромное, как небо, оно так близко играло целой палитрой красок, переливающихся под солнечными лучами, начиная с серебристо-белого гребня волны, до сине-черной черты горизонта. От восторга и восхищения у Юли перехватило дыхание. Впервые она по-настоящему пожалела, что так и не научилась плавать. Волны убегали и снова возвращались к Юлькиным ногам, обдавая теплом и прохладой, приглашая за собой в глубину. Девушке казалось, что море до самого горизонта можно пройти пешком, каждый камешек его дна был виден за несколько метров.
- Ты хоть бы платье-то сняла, доченька. Весь подол мокрый. Погрейся на солнышке, загори чуток, - Евдокия Ильинична встала и сладко потянулась. – Вон как море заворожило-то тебя. Пойду, искупнусь.
Юля долго любовалась своей тетей, ее грациозным телом, движениями. Она смотрела на необъятный простор моря, которое невозможно переплыть человеку, и в сотый раз пожалела, что не умеет плавать. Научиться бы, держаться на воде, и то здорово! Вдруг ей померещился там, на горизонте до боли знакомый силуэт Владислава Павловича. Неужели он сможет без нее жить? Пусть не вместе, но она должна быть где-то рядом! – Домой! – стучало ее сердце. – Домой, домой! – било в виски. Юлька дрожала. Она встала на большой камень, с блестящей, точно отшлифованной поверхностью и, размахивая руками, закричала: «Тетя Дуся-я-а!»
Жизнь Юленьки на Кавказе к огорчению родных, продлилось чуть больше недели. Купить билет на обратный путь в эту горячую пору, оказалось нелегкой задачей. Уехать из Перми девушка смогла благодаря маминой подруге, работающей на вокзале кассиром. Но как ехать обратно? Мечта сдать экзамены вместе со всеми не осуществима, но осталась надежда получить рекомендацию на работу. Юльку ждали в школе, где она проходила практику, а сейчас – примут ли без диплома?
Мысли Юли Никитиной летели туда, домой, наполняя ее всю, без остатка. Ни ароматы садов, ни тянувшее к себе, как магнит, загадочное, необъятное море, ласкающее тёплой волной, ни воды горного водопада, к которому они ходили всей тетиной семьей, не могли отвлечь девушку от непреодолимого желания вернуться. Вернуться как можно скорей и посмотреть, как там без нее? Как им живется? Тетя Дуся уговаривала не спешить, дать возможность мужику все осмыслить: «Сколько я живу на свете, ни первый муж, ни Кирил слова грубого не говорили, а ведь простые деревенские! А тут? Образованный, не мальчик!..» - она посмотрела на Юлечку и горестно вздохнула:
- Погоди немного. Вот приедет за тобой, тогда и поедешь! Все одно билетов нет.
Подруги из училища умоляли приехать хотя бы к выпускному вечеру. Последние слова телеграммы-письма гласили – группа ждет, ждут педагоги, директор. Мы тебя любим!
Юлька уговорила дядю обратиться к начальству. Работал Григорий на железной дороге. Отсекал слабые каменные глыбы возле железнодорожных путей, чтобы предупредить обвал или сход породы. Ради Юлечки дядя преодолел скромность и пришел домой с билетом…
Несмотря на то, что гостинцы тетя Дуся отправила почтой, маленький чемодан был тяжелой ношей, от него ныла рука. Поднимаясь по лестнице в общежитие, Юля прислушивалась к своему сердцу и мысленно просила – только бы его не было дома. Из-за него она осталась практически на улице, без возможности вернуться домой или к родным, так что пусть уходит он. Пусть убирается! Она не будет вешаться ему на шею.
На пятом этаже вдруг открылась дверь, в проеме которой, широко улыбаясь, стоял Федор. Он подхватил Юлькин чемодан и быстро пошёл обратно по коридору.
- Вот мои обрадуются! Мы уж думали, не увидимся больше никогда. Все в кино ушли, а мне на работу надо. Ключ у нас. Я тебе сейчас поесть что-нибудь соберу. – Федор поставил чемодан у двери Олега Павловича и через минуту вынес ключ.
- Ты Олега не бойся. Мы тут показали ему «кузькину мать». Так поговорили! – он сжал кулаки и посмотрел на Юльку горящими глазами. По щекам его заходили желваки. – Не бойся. И, прости его, дурака. А, знаешь, за такие вещи убивать надо или лечить его. Мы все тут к нему изменились. Побежал я, опоздаю ведь! Про еду-то забыл! – крикнул он у лестничной клетки.
- Я не хочу! – вслед крикнула Юлька и услышала звонкий, заливистый лай. Когда она открыла дверь комнаты, навстречу ей бросился Ритм. Он чуть не уронил ее.
- Красотуля моя, ты не забыл меня, нет? – она наклонилась к собаке. Пес торопливо лизал Юльке глаза, щеки, нежно покусывал руки, а потом носился по комнате, запрыгивая на диван, и снова возвращался к ней.
- Ритмик, какой ты большой, красивый! Дай хоть посмотреть на тебя! Когда ты успел так вырасти? – приговаривала она, поглаживая и теребя его черную с серыми подпалинами блестящую шерсть. Сашка тебя бы не узнал! Ну, как тебе живется? Ты столько меня не видел, а сколько любви, ласки. Хороший мой!
Юлька поцеловала собаку в морду и оглядела комнату:
- Ну, успокойся, успокойся. - Чистота и порядок. В комнате новая мебель – большой плательный шкаф, комод, на котором стояла радиола, красивая люстра. Юля открыла дверь на балкон. Ритм потянулся за ней, но тут же попятился назад.
- Тоже боишься высоты? И мне страшно. Идти мне некуда, придется тут жить. – Она подошла к боковому окну и увидела за трамвайным кольцом яркую зеленую поляну, умытую летним дождем. За ней - длинный забор ипподрома, по дорожкам которого перед пустой трибуной бежали лошади с наездниками. Еще дальше, за ипподромом, шла широкая полоса соснового бора, переходящего в лес, отливающая изумрудным, местами синим цветом. Завершала это полотно, написанное матушкой-природой, играющая полутонами в лучах утреннего солнца радуга, бросившая за лес, словно удочку, одно свое крыло.
- И почему я не умею рисовать? – подумала Юлька, присев на диван и облокотившись на его спинку. Она расправила подол своего легкого, как летний ветерок, платья и стала ждать. Ритм лег на пол, положив голову на Юлькины ноги.
- Ты будешь меня защищать? – в полудреме пробормотала она.