Глава 2
ЖЖ. Записки записного краеведа. 11 декабря.
«…Наутро местные газеты полностью удовлетворили моё любопытство – в них я обнаружил пару заметок о том, что в нашей гостинице скончался от инсульта пожилой турецкий предприниматель О.Б. Инцидент, как говорится, «был исперчен». Однако меня не покидает чувство, что визит мой, так странно и несчастливо начавшись, еще одарит меня нежданными сюрпризами…
Теперь, когда мой пенсионный статус означает лишь вечный отдых у телевизора, я могу не без грусти констатировать: из всех немногих страстей, отпущенных мне Всевышним, осталась, пожалуй, единственная неудовлетворенная. Моё любопытство.
Мне нравится наблюдать – да-да, обыкновеннейшим образом наблюдать. За людьми. За животными. За капризами погоды. Даже за симптомами моих банальных возрастных болезней. С годами я выработал что-то вроде личного Наблюдательного Листа. Я делаю кое-какие записи, думаю, сопоставляю.
Удивительные времена! Интересно, все ли человеки понимают, в какое потрясающее время мы живём?! Живой Журнал – уникальнейшая возможность выставить напоказ самое сокровенное, не теряя при этом милой робкому сердцу анонимности. Теперь, в эпоху ЖЖ, нет нужды таскать с собой глупые блокноты.
…С каждым днём я всё больше и больше убеждаюсь в том, как мало случайного в нашей жизни. Мы, живущие, находимся словно бы в прозрачном коконе, от которого в разные стороны разбегаются паутинки – какая толще, какая тоньше. Потолще – это семья, дети, друзья. Потоньше – знакомые, дальняя родня, сослуживцы, соседи. Совсем тонкие, рвущиеся на глазах, – случайные знакомые, попутчики, однокашники. Почти незаметные, однако же, стальные паутинки – гражданские свободы, совесть, моральные и культурные нормы, знания. Метафизические, но в критическую минуту способные напрячься до крепости титановой струны – вера, суеверия, предчувствия, всевозможные предположения, интуиция. Все это, вкупе с предлагаемыми обстоятельствами рождения, и определяет существование каждого человека. И как же трудно выйти из этого кокона… Как трудно выскочить из своего коридорчика хотя бы в соседний, где, быть может, тоже бегает обезумевшая подопытная крыса, вырабатывая слюну по свистку лаборанта…
Я вовсе не исключение. Негоже мне ставить доморощенные философемы на пьедестал научных открытий. В последние годы у меня появилось много свободного времени, а так как своё единственное увлечение в результате переезда в другую страну я потерял, мне пришлось обзаводиться новым. И я стал Наблюдателем. Тут я обязан сделать маленькое лирическое…»
Припарковавшись, Олег Юрьевич Коршунов вышел из джипа и окинул пытливым взглядом фондовскую стоянку. К машинам Олег с детства питал суеверное уважение и верил в трансцендентальную связь автомобиля и его владельца.
У качелей высился погребальный «лимузин-мерс» – сто пудов, директорский. Сзади притулился лимонно-жёлтый «жучок», за его ветровым стеклом болтался громадный пучок фазаньих перьев. Директорская секретарша? Следом плечом к плечу стояли три джипаря – «лехус», «гелен», «паджерик» (мужики-координаторы), за ними – «пыжик» со страшно исцарапанным левым боком (обезьянка с гранатой), очень аккуратная «девятка» (завхоз?), две древние праворукие «мазды» (айтишники, к гадалке не ходи) и кораллово-розовый RAV-4 аж с двумя «туфельками» на заднем стекле (офисная пелотка?)
Налюбовавшись, Олег вышел из двора на улицу и поднялся по обледенелым ступенькам на высокое крыльцо Международного Благотворительного Фонда «Ласт Хоуп».
За стеклянной дверью его встретила лесным ароматом освежителя воздуха приёмная. Слева торчал древний ксерокс, справа громоздился диван для посетителей, у окна тосковала пустая вешалка, на журнальном столике играли многоцветьем разноязыкие экземпляры знаменитой брошюры Вертиго Вертолетти «Смотри вперёд!» Последовав этому призыву, Олег поднял глаза. За стойкой ресепшен – никого, кроме вкусно пыхтящей кофеварки.
Олег вздёрнул бровь, снял плащ, повесил на вешалку, и, не торопясь прошёлся по комнате из конца в конец. Где-то в глубине здания слышались смутные отголоски человеческой жизни: смех, болтовня, шаги. На ресепшен мелодично зазвонил телефон. После десятка трелей – умолк.
«Порядочки… – подумал Олег. – Ну и дыра. Настоящая дырища. Провинция в кубе. Машки на них нет».
Телефон снова как-то безнадёжно зазвонил. На этот раз открылась внутренняя дверь, и в прихожую вплыла царевна-лебедь – тонкая, смуглая, сосредоточенная, в снежно-белом пушистом платье. Не глядя на посетителя, дева подняла трубку и меланхолично произнесла:
– Здравствуйте. Фонд «Ласт Хоуп». Слушаю вас внимательно. Говорите, пожалуйста. Абирке. Да. Штурманга, соединяю, пожалуйста. Биилек минуточку, миирза… – она понажимала какие-то кнопки и осторожно уложила трубку на место.
Олег кашлянул. Царевна-лебедь подняла скорбные раскосые очи:
– Здравствуйте. Что вы хотели?
– Привет, – кашлянул Олег (Лебедь пугливо вздрогнула.) – Моя фамилия Коршунов. Мне назначено на пять.
– Кем назначено? – переспросила дева.
– Директором, милая, – Олег даже чуточку разозлился. – Вы бы вот что – кнопочку бы нажали и уточнили.
Дева надула губки и скрылась за дверью.
Олегу стало смешно. А вообще что-то во всём этом есть. Непуганое что-то, наивное и простое. Доброе, лузерское, безобидное. Как кролик на пашне. Однако, смех смехом, но…
И тут в прихожую изо всех дверей одновременно ввалились чуть ли не двадцать человек. Посетители, пришедшие с улицы, сопя и перекрикиваясь на местном наречии, принялись раздеваться (олегов плащ немедленно был сорван с вешалки и затоптан). Офисный же планктон выстроился в две очереди – к ксероксу и к кофеварке. Высокая тощая девушка, с вывернутыми, как у саранчи ногами, вскочила на столик, крикнула в потолок «Мерде! Мерде!!», сорвала с себя косуху и запустила ею в плешивого толстячка, прикрывавшего насморочный пятачок папкой. Две девушки-аборигенки, причитая «ой-бой, блин!», «вот бишарашка проклятая», принялись стаскивать скандалистку со стола. Толстячок же, обмахнувшись своей папкой, спросил: «Мойдодыр у себя? Ладно, я потом зайду», и, натянув девкину косуху, слинял на улицу.
– Эй, вы! – кто-то ухватил Олега за рукав. Он захлопнул рот и повернулся.
– Балтабай Модадырович вас ждёт.
Директорская приёмная была обставлена в винтажном стиле соцарта. А может, здесь просто ничего не трогали со времён волюнтаризма и покорения целины. Багровая пыльная штора с золотыми кистями совершенно скрывала окно. Под шторой, за массивным дубовым столом, сидел улыбчивый мальчик-купидон в костюме с искрой. Он тихонько тарахтел на клавиатуре, неслышно журча в телефонную трубку, при этом ухитряясь делать пометки в ежедневнике. Его пухлые щёчки приятно золотились в свете настольной лампы Ильича. Увидев Олега, купидон взмахнул ресницами и скрылся за дверью, обитой дерматином.
Олег огляделся. Дева с ресепшен исчезла. Зато в углу, на потрескавшемся кожаном диване, под сумрачной репродукцией Шишкино-Айвазовского, обнаружилась старая дама с мясистым лицом. Она была в панбархатном платье, из буклей парика торчала увядшая роза. Когда Олег уже решил, что старуха – тоже деталь интерьера, она густо закашлялась, достала из лакового ридикюля сигаретку и глянула на Олега. Он машинально нащупал в кармане зажигалку. Прикурив, старуха надменно кивнула и сказала, выдыхая коричневый дым:
– Манда Пулитцер премия барымтач?
Олег офигел.
В ту же секунду директорская дверь скрипнула, купидон выпорхнул в приёмную, захлопотал вокруг старухи, разгоняя руками дым и ласково журя посетительницу. Олег встряхнулся и решительно вошёл в кабинет директора.
Одутловатый дядька в «тройке», в полосатой «бабочке», подпирающей третий подбородок, приподнялся в кресле и, сложив ручки домиком, дружелюбно потряс ими над гигантской чашкой с алым сердцем по борту, стоявшей перед ним на столе.
– Велком, велком! Милости просим! Дурды жабанай! Хау, как говорится, дую ду… Айм, как говорится, вери глед… Сиддаун, плиз. Ти, кофи?
– Сенкью вери мач, – машинально ответил Олег и чуть было не уселся мимо стула.
– Ван минут. Артёмчик, турмаша, чайку нашему гостю, – пропел директор куда-то в сторону. Почти мгновенно в кабинет впёрся зарумянившийся Артём с гигантским жостовским подносом, заваленным печеньем и конфетами.
– Ты позови Корнелию, дружок, – шепнул директор Артему и вновь повернулся к Олегу, – Хау хэв ричед?
– А? – Олег обжёгся чаем, – Э-э-э… То есть, вери вел.
– Ыт ыз найс.
Помолчали.
Директор перелистал блокнот, с запинкой выговорил:
– Ауа организейшен из, как говорится, глэд ту велкам ю, диар миста Коршунофф.
Олег отставил чашку и внимательно всмотрелся в бегающие очи директора Фонд «Ласт Хоуп».
– My Uncle based life’s regulation, – со вкусом произнёс он и пожал плечами, как бы говоря: «Вы же понимаете». Собеседник озабоченно покивал. – On high ideals, when he fell ill – His bearing forced our admiration…
– …И лучше выдумать не мог, – пропело чьё-то богатое контральто у него за спиной.
Кабинет пересекала эффектная брюнетка лет тридцати. Глубоко декольтированный деловой костюм, умело наложенная косметика. Высокая, почти одного роста с ним, узкая, гибкая, как анаконда. И взгляд цепенящий.
– Корнелия-хынум, – с явным облегчением произнёс директор. – Давай скорее, вилкам, вилкам ту тэйбл.
Корнелия грациозно присела на краешек стула.
– Ыт ыз… Ыт ыз… – директор снова полез в блокнот.
– Вы знаете, Балтабай-ага, – иронически молвила она, – у меня такое чувство, что наш гость, похоже, знает русский. Ведь так, Олег Юрьевич?
Олег глупо кивнул.
– Судя по резюме, – продолжала она, оскалив в улыбке чуть выдающиеся клычки, – Олег Юрьевич у нас вообще… Полиглот какой-то. Где только не работал. Да, Олег Юрьевич?
– Йес. То есть, я могу – по-русски.
«Да что это со мной сегодня! Туплю, – подумал Олег, – Но бабы тут действительно… Выдающиеся. Правду Рипли болтал».
– Меня зовут Корнелия Борисовна Тёмкина. Я – зам Балтабая Модадыровича по оргвопросам. Ваш, – она вдруг облизнулась, – непосредственный босс.
– А обо мне вы, кажется, всё уже знаете, – сейчас же ввернул Олег.
Корнелии банальность пришлась по вкусу:
– Работаем, Олег Юрьевич, работаем.
– Ну, вот и славно, как говорится, – подытожил директор и с облегчением содрал колючую «бабочку». – Конечно, это не совсем по правилам… Мы ведь тут хорошо понимаем, что у нас тут международная организация. Разумеется, вся документация у нас тут на английском, и сотрудники у нас регулярно посещают тут курсы, и мы, знаете, даже зарплату снижаем, если они у нас тут тесты не сдают…
«Интересно, сам-то ты хоть один тест сдал?», – злобно подумал Олег.
– Мы вас так ждали, так ждали, как говорится, дорогой вы наш человек! Сам мистер Вертолетти звонил, как говорится… Такая честь, такая честь!
Олег решил перейти к делу:
– Э-э-э, Алабай Мойдодырович, мне кажется…
Корнелия засмеялась, развёртывая «Мишку на севере». Директор обиженно смолк.
Рядом с Олегом соткался из воздуха Артём и ловко подсунул ему визитную карточку.
– Извините, ради бога, Балтабай Модадырович. Я хотел сказать, что я очень рад нашему знакомству. И готов приступить к работе с завтрашнего дня.
– Штурманга, – неприязненно сказал Мойдодыр и отвернулся, вперив взор в настенную коллекцию ржавых сабель и дорогих спиннингов. – Корнелия-хынум, проводите гостя. Покажите Фонд, познакомьте, как говорится, с должностными обязанностями. Завтра милости просим на стафф-митинг.
Когда Олег прощался, он заметил за директорским креслом несколько повёрнутых затылками гипсовых бюстов – то ли основоположников марксизма-ленинизма, то ли бывших директоров Фонда «Ласт Хоуп».