Любовь и чудеса
Я – лечу! Я так быстро, так стремительно куда-то лечу! А скорость! Какая бешеная скорость!
Мои руки вытянуты по швам. Я весь, как какая-то сигарообразная ракета.
Я рассекаю своим телом пространство. Я мчусь, наверное, со скоростью звука. В теле необыкновенное чувство лёгкости и невесомости. Что это? Я лечу, как огромная «сигара», то ли по коридору, то ли по трубе, а впереди просматривается какое-то пятно, какой-то свет, а, главное, этот свет стремительно приближается ко мне.
Я лечу к этому свету с дикой, невообразимой скоростью и вдруг… в голове появляется мысль: «Стоп, а куда это я лечу?"
Мне не раз приходилось слышать о том, что люди, сумевшие «вернуться с того света» вот также куда-то летели, по какой-то трубе к какому-то свету…
- Я что умираю? Да, нет, ну как можно? У меня ещё столько дел, мне ещё столько нужно сделать… . У меня – Ирка, Машка. Я же им ничего не сказал, не предупредил,… куда же я?
Так, дорогой, а ну давай, поворачивай назад, куда это ты собрался от своих неоконченных дел?
И с этими мыслями я, вдруг, чувствую, что мой «полёт» приостанавливается, моя скорость замедляется, и я как-то медленно и неуклюже, разворачиваюсь в этой самой трубе, по которой я только что так стремительно летел, и начинаю медленно возвращаться назад. Медленно, очень медленно! Хочется поскорее, но не получается.
А какая была скорость!!! Какое необыкновенное чувство стремительного полёта! Я никогда в жизни такого не испытывал. Здорово! Даже жаль, что приходится возвращаться. Такого чудесного мгновения в моей жизни никогда не было. Такой лёгкости в теле, такой стремительности…! Жаль, но… надо возвращаться. У меня ещё столько дел!
Лёгкость из тела почему-то стала уходить. Оно становится тяжёлым, свинцовым, будто на меня навьючили несколько тонн какого-то груза: я не могу пошевелить не то, чтобы рукой, ногой, даже- пальцем. Я не могу повернуть головы, не могу открыть глаза; на веках, будто пудовые «пятаки» лежат.
Почему так?
А вот мозги соображают, хотя голова - тоже свинцовая. Я отчётливо ощущаю, что и мозги мои весят сейчас пудов сто, от того, видно, и головы поднять не могу, какой там - поднять, пошевелить не получается.
Но… мозг работает, а уши… уши слышат. Я слышу, что рядом со мною есть люди, много людей, и они говорят, кажется, обо мне. Но я их не вижу, глаза открыть не могу. Я не чувствую, чтобы ко мне кто-то прикасался или что-то делали с моим телом.
Нет, я просто слышу голоса, тихие и спокойные, они что-то кому-то объясняют: «….в коме, … будем надеяться…, не плачьте,… набирайтесь терпения… будем вытаскивать…"
Кого вытаскивать? Откуда вытаскивать? Зачем?
И, вдруг, среди этих голосов я слышу Машкин голос, голос моей жены: «Доктор, но, я могу хотя бы сидеть рядом с ним?»
- Машка! Моя Машка? А что она здесь делает? И с кем она сидеть собирается?
- Доктор, - вдруг слышу ещё один женский голос, - кажется, есть реакция, есть.
- Сейчас проверим, - теперь уже мужской голос, - Нет, Танюш, тебе показалось.
- Да нет же, была реакция!
И тут опять Машкин голос: «Доктор прошу, может правда?»
- Есть реакция, есть, Сергей Фёдорович, он, кажется, реагирует на голос жены…
- Это про кого они говорят? Про меня, что ли? Это у меня реакция? Ну да, я же слышу свою Машку, как же я могу не реагировать? Но где она? Почему я её не вижу? И, вообще, что происходит? Где я? Что со мною? Почему голова пудовая, ноги, руки – тяжёлые, почему глаза открыть не могу? И почему такое впечатление, что я устал, очень устал, что я сейчас упаду от этой дикой усталости и… усну!
И я чувствую, что и впрямь начинаю засыпать. Мне начинают сниться сны: Машка – моя жена, Ирка – дочка, кот Васька и попугай Тошка, все они мне чего-то говорят, говорят, все вместе, а я ничего разобрать не могу и крикнуть на них, чтоб по очереди говорили – тоже не могу.
Сколько-то времени я боролся с этими снами, с шумом и гамом, что устроили мне мои «домашние». А потом, как мне показалось, я проснулся.
А вокруг такая тишина, никто не кричит, не шумит и… темно… ночь, наверное, все спят.
Попробовал пошевелиться – ничего не пойму: ноги, руки, веки – всё такое тяжеленное, не слушаются.
Вдруг, среди этой тишины, отчётливо слышу Иркин, дочкин, голос. Ей уже двадцать, студентка: «Мам! Ну как?»
Захотелось сказать: «Иришка, привет!», но язык не слушается. Тоже – будто гиря на нём. Да, чёрт возьми, где я? Что это со мною? Похоже, что это не я, а бревно неподвижное. Ну а мозги? Мозги, ведь, работают. Я, ведь, слышу, всё слышу, но… Странно как-то, я ничего не чувствую. Один огромный мешок, будто наваленный на меня.
И тут вспоминаю: свет, яркий свет, кажется, от фар машин. Да-да-да! Я, ведь, ехал домой после работы, торопился, а навстречу этот жуткий свет, много света и прямо в глаза. Я зажмурился, да точно помню – зажмурился, а потом …. Потом скрежет тормозов, хлопок, удар … и всё... дальше ничего не помню.
Так что я в аварию попал? Да, нет, быть такого не может, я же – водила со стажем. За двадцать с лишним лет – ни одной аварии, ни одной царапины…
Я, что, с кем-то столкнулся? Да, чёрт возьми, что же я не могу рот открыть, ничего спросить, ничего сказать, хотя бы глазом моргнуть, пальцем пошевелить… Так это, что? Моё тело стало бревном? Я – живой труп? Но, ведь, я всё слышу, а, главное, я же всё помню, мои мозги работают...
Какой ужас! Я ничего не могу, а как же они узнают, что я всё слышу, что я – думаю, я – помню?
Вдруг слышу на Иркин вопрос тихое всхлипывание жены и её тихий голос: «Никак! Ирочка, совсем никак, за всю ночь не шелохнулся. Я и руки ему растирала и гладила их и говорить с ним пыталась…»
Гладила? Растирала? Но я ничего не чувствовал.
И, вдруг, Иркин голос: «Папка, папочка, ну что же ты? Ну, хоть глазом моргни, хоть бровью чуть дай знать, что ты живой.»
- Девочки мои! Да я живой, я вас слышу – хочется крикнуть им, но не получается.
Слышу голос дочери: «Мамочка, тебе нужно отдохнуть, давай я с папой посижу.»
А тут появляются и другие голоса. Мужской: «Ну, что тут у нас? Знаете, мои дорогие, не стоит вам тут сидеть. Ну что толку? Будет улучшение – сообщим, а пока…»
- Доктор – голос жены – позвольте, я буду с ним рядом. Я буду с ним говорить, а, вдруг, он слышит? А может ему от этого лучше станет?
- Да, я слышу, слышу – хочется крикнуть, но язык прирос к чему-то, а губы – будто зашиты.
- Хорошо! - опять мужской голос, - давайте, идите, отдохните, днём у нас есть кому за ним присмотреть, а к ночи – приходите.
- Мам, давай я… - Иркин голос.
- Нет, доча, иди на занятия, я думаю, тебе ещё придётся посидеть. Я сейчас пойду, чуть посплю и приду.
- Родные мои – хочется крикнуть, - да не надо со мною сидеть, а вот голоса ваши мне очень нужны, я должен их слышать. Дорогие мои, я, кажется, создал вам проблемы. Но я буду стараться, я открою глаза, я встану, я поднимусь, я – смогу! Простите меня…
Вокруг меня всё затихло. Голоса исчезли, только где-то вдали иногда слышался шум, какие-то вскрики.
Спустя время, я почувствовал возле себя какое-то движение, покашливание, а потом – голос, тот же мужской, стал говорить: «Случай тяжёлый: множество переломов, разрыв селезёнки, компрессионный перелом позвоночника, травмирован мозг…. Пока будем пытаться реанимировать, но… навряд ли что получится, случай – из ряда вон».
- Эй вы, там –хочется крикнуть – да мой мозг яснее вашего, я, ведь всё слышу, я вас чувствую возле себя. Да что же вы, слепцы или дураки какие, неужели не видите, что перед вами живой человек. Да сделайте же что-нибудь, уберите эту дикую тяжесть с моего тела, и я начну шевелиться, а когда встану, то «на раз-два» рвану от вас подальше. Живой я, живой! Чего вы обо мне , как о покойнике?
Последнее слово, вдруг, породило во мне какой-то холод, он побежал по моему телу и, мне кажется, я даже вздрогнул: «Ну, эй вы, светилы человеческой науки, неужели вы не увидели, я же пошевелился!»
Вдруг раздался тихий, женский, нет, скорее девичий, голос: «Профессор, мне показалось, что у него дёрнулось веко.»
- Какое веко? Я весь задергался, неужели вы этого не увидели? Ну, черт подери вас – помогите мне поднять эти чёртовы веки. Ну же? Ну, помогите и вы увидите мои глаза и хоть по глазам вы, может быть , поймёте: Я – живой, я вас слышу.
Вокруг меня раздалось какое-то шуршание и всё затихло. Я понял – все ушли.
А я остался, не человек – бревно, мешок с камнями, я ничего не могу. Я могу только думать, но мысли пока ещё не имеют свойства передаваться телепатически. Хотя, почему? Я, ведь, читал, я слышал, что телепатию уже и наука стала признавать.
Нужно попробовать! Я сейчас буду телепатически передавать свои мысли жене: она должна их уловить. Ведь, у нас такое случалось и не один раз: я только подумаю сказать ей что-то, а она уже с этой мыслью идёт ко мне навстречу. Мы даже смеялись над собою: надо же, так «срослись", что без слов читаем мысли друг друга.»
Я попробую! Я напрягусь! Она услышит…
*****
Мария резко подскочила с дивана: «Ирочка, ты? Ира, ты уже дома? – позвала она дочь. Протирая глаза и позёвывая, она обошла квартиру – нет дома никого, но отчётливо помнит – её кто-то позвал… Или показалось? Или приснилось?
Она оглядела себя: в брюках, в кофте, как пришла из больницы, так, не раздеваясь, бухнулась на диван и уснула.
- Машуня! – вдруг опять послышалось ей. Но, ведь, так её может позвать только Костя.
- Господи, неужели с ним что? А может, ему лучше стало? Нужно бежать, нужно торопиться, нужно к нему.
*****
Несчастье, которое внезапно обрушилось 5 дней тому назад на безоблачно счастливую семью Кирьяновых, как будто остановило время.
Костя попал в аварию. 2 дня Маша не могла его найти. За эти дни она чуть не сошла с ума. А теперь вот… кома…
- Когда же он в себя придёт? И придёт ли? И неизвестно – станет ли на ноги….
Жизнь повернулась к их семье своей чёрной стороной. Но что делать? Похоже чашу весов, на которой лежало их семейное счастье «зашкалило» - началось их выравнивание.
- За всё нужно платить! – кажется кто-то это сказал, может даже, кто-то из «великих», она это не помнит. Но, наверное, пришло время «платить по счетам».
Но почему Костя? Лучше бы жизнь ударила её. Как они с Иркой будут без него? Они, ведь, за ним, как за каменной стеной. А теперь вот этой «стеной» должна стать она. А она не знает, что это такое и как ею стать, чтоб и Ирку доучить и Костю поднять и самой не свалиться.
А ещё у Кости мама в деревне. Что будет с нею, если что с Костей?
- Костя! Косточка! Ну как же такое случилось с тобою? Что случилось? Почему, родной мой, самый, самый…? Я без тебя жизни не представляю. Что же мне делать? К кому за помощью бежать? Ты должен стать на ноги…, должен, слышишь, должен…!
И, вдруг, после этого монолога, обращенного к Косте, она опять услышала его голос: «Машуня, открой мне глаза, слышишь, глаза мне открой, веки тяжёлые, поднять не могу, помоги мне…»
Маша остановилась посреди комнаты, из рук что-то выпало. Она стояла, не двигаясь и, будто ожидая, что дальше ей скажет муж.
- Я иду, Косточка, я бегу! – она засуетилась, собираясь к мужу в больницу.
Костя лежал на спине с закрытыми глазами и кучей всяких трубочек, подключенных к его телу.
Маша наклонилась и поцеловала мужа.
- Доктор, можно мне открыть ему глаза, - обратилась она к врачу, осматривающему Костю, - Костя попросил открыть ему глаза, поднять веки, ему тяжело, он сам не может…
Врач поднял голову, посмотрел на Машу: «У Вас всё в порядке? Кто просил? Вы что говорите?"
- Сергей Федорович – и Маша запнулась, - Понимаете, я слышала голос мужа, он просил помочь открыть ему глаза…
- Мария Николаевна, всё ли у Вас в порядке? – ещё раз переспросил доктор, - Как он мог Вас попросить? Вы о чём?
Маша растерялась и, вдруг, услышала, как будто услышала, голос мужа: «Ну же, Маничка, ну же, ну что ты просишь, да ты просто открой мне глаза, и я увижу тебя, а ты увидишь мои глаза и поймёшь, что я всё слышу, я всё понимаю…
- Маша, - продолжал доктор, - Вам, может, помощь врачебная нужна?
- Нет, нет - поспешила ответить Мария, - Я посижу, я поговорю с Костей. Можно?
- Ну, конечно, поговорите!
Она присела рядом с кроватью, взяла руку мужа в свои ладошки и, поглаживая её, заговорила: « Косточка, родной мой, я слышу тебя, я верю, что ты меня слышишь. Сейчас я попробую поднять твои веки…»
- Ты – моё золото, Машуня. Ну, не бойся, давай попробуем! Машенька, я – жив, слышишь, я – жив. Я всё слышу, о чём вы говорите возле меня. Мой мозг жив, ты слышишь меня? Я – жив, я всё помню, я рассуждаю, как прежде, только не пойму, почему я не могу двигаться и что со мною происходит. Ну, давай, родная, попробуй!
Мария наклонилась над лицом мужа и, прежде, чем прикоснуться к его векам, вдруг, наклонившись ещё ниже, стала их целовать.
- Ну, Косточка, ну же? Ну, давай, открывай их. Слышишь, давай, попробуй!
И, вдруг, она почувствовала, как под её губами его веки дрогнули, сначала одно, потом и другое.
- Ну, Костик, ну давай, старайся, открывай глаза – она провела пальцами по его векам, и они задрожали.
- Костенька, родной мой, любимый, ну, пожалуйста, ну постарайся, ну напрягись, ну давай, давай, открывай глазки ! Костя! Я – здесь, я – рядом - шептала Маша, целуя уже не только веки мужа, но и его лоб, щеки, волосы.
Лицо мужа, до того мертвенно бледное и едва тёплое, вдруг, покрылось испариной, на лбу появились капельки пота.
Маша провела рукой по его лбу и, вдруг, её ладошка почувствовала, как на лбу запульсировала какая-то жилка, а лоб стал тёплым и розовым.
- Костя, Костенька, - шептала она и из её глаз хлынули слёзы и закапали Косте прямо на лицо.
Наклонившись в очередной раз над мужем, она, услышала тихое-тихое : «Маничка, Манюня, прости…»
Вошла медсестра. Увидела, склонившуюся над больным, жену возмутилась: "Что Вы делаете?" и, вдруг, запнулась, увидев подрагивающие веки больного, а спустя секунду, её будто ветром сдуло.
Через пару минут в палату вошли доктор и эта же медсестра.
Он подошёл к кровати, посмотрел на больного и, повернувшись к его жене, произнёс: «Чудеса! Ну, прямо чудеса!»
Марлевой салфеткой вытер со лба Кости испарину и, наклонившись, спросил: «Костя, Вы слышите меня? Вы меня слышите?"
В ответ веки больного стали медленно подниматься и, вдруг, из-под приоткрытых век на него глянули живые, абсолютно ясные и умные глаза.
Вытерев испарину теперь уже со своего лба, доктор произнёс: "Да! Похоже, любовь, действительно, способна творить чудеса» - и вышел из палаты.
А Маша, наклонившись над мужем и встретившись с его взглядом, глубоко вздохнула и произнесла: «Ну, здравствуй, любимый, пора вставать… пора… пора!"
Сказала так, как она это делала каждое утро.