жрица любви сквозь призму времени

               
               
 Я приехал на похороны бабушки;  и когда переделали все дела: переделили наследство, продали движимое и недвижимое, собрался на теплоход с чувством исполненного долга, увозя с собой икону Николая – угодника в память о маме: шла с ней под венец.
 Сижу на пристани;  щурясь от яркого летнего солнца, лениво  наблюдаю  за группой резвых жизнерадостных детей, ловя себя на мыслях о детстве: мне знакомы  и этот берег, и огороды с помидорами-огурцами, и астраханские настоящие арбузы с барж, и многое другое – мало что изменилось.
 Неопределенных лет женщина по берегу собирает бутылки и  алюминиевые банки в видавшую виды сумку, увидела меня и, загородясь рукой от солнца,  стала удовлетворять чисто деревенское любопытство:
 - Эй, городской, закурить нет?
- Извините, не курю.
- А чего так?
 - Врачи запрещают.
- Больной что-ли?
- Вроде того…
- Ты не бабы Нюры внук, вот похоронили на днях?
- Да.
- Мать-перемать, меня-то ты должен помнить! Я - Света, соседка ее, неужели не узнал?
Женщина поднялась по трапу, подошла вплотную: узнал!  Больше по знакомым речевым оборотам.

Мне – пятьдесят, она была лет на шестнадцать-семнадцать старше,  дочери шестнадцать , как помню, значит, Свете под семьдесят?

 Тридцать лет память отлистала назад:
Стою в солдатской форме на клубном крыльце, три дня после армии,  тоскливо курю, все ушли смотреть кино, я остался: насмотрелся подобных фильмов за два армейских года. Вдруг кто-то со смехом стащил с меня фуражку: примерить можно, касатик? Молодая женщина, в темноте вроде даже красивая, познакомились, пошли на берег Волги - место любовных встреч, прихватив купленную попутно самогонку . Она в моей фуражке. Расстелил китель, монотонные бредни про армию довели ее до зевоты: без обиняков прижала меня к себе: не тяни, меня дети ждут!

Следующий день бродил беспричинно улыбаясь, довольный собой красавец – мужчина!  Сбылись мечты. Мысли прервал мой давний знакомый:  помоги дрова перетаскать с машины,  потом посидим в садочке. Да ладно, помогу…

Хорошо сидим под домашнее вино из трехлитровых банок: голова чистая, свежая – ноги не идут. Приятель, как огурчик. Начался дождь, жена его позвала нас в дом. Уселись, тут вошла Света – родная сестра хозяйки, выяснилось.  Нет, не красавица, но какая-то женственная, уютная и домашняя, созданная для любви: может, потому и женился я вскоре на - похожей на Свету - милой и любящей семью женщине; и не ошибся.

Расположились, а кончился дождик – пошли купаться. Боюсь пьяным лезть в воду, даже если мелко. Наблюдаю, но кончилось тем, что меня бросили в одежде.

Деваться некуда.  Пошли к Свете сушиться. У нее во дворе стоял сарай-погребка. Там застеленная кровать на случай позднего возвращения с кем-нибудь, не  будя детей, живущих полусамостоятельно, как и остальные детишки в селе.
 Впервые осознал сгорающую от вожделения женщину,  срывающую одежду с обоих сразу.  Навсегда запомнилась звенящая тишина звездных ночей,  сухое тепло с запахами сада-огорода, прохладный утренний летний душ, который я по-армейски принимал перед уходом, стараясь не шуметь и не будить.

 Медовый месяц со Светой от зари до зари поверг в прах мои извращенные представления о любовных утехах, почерпнутых большей частью от всезнающих холостяков: я научился понимать женщину-партнера и предвосхищать ее чувства.
  Впоследствии жена поражалась моему опыту.

Да уж, не красавица и вовсе: спилась женщина моей страсти: вид неприглядный, годы никого не щадят,  пьющих тем более.

Молча смотрим на купающихся, говорить не о чем: мы даже не любовники: она обожала наставлять меня, я – наслаждался ею к нашему взаимному удовольствию. Расстались без горьких слез и переживаний: у каждого своя судьба.

Света как-то суетливо покопалась в кирзовой сумке, ровестницы хозяйки, достала стакан, помидор и пластиковую бутылку из-под пива с самогоном чистым – пречистым:
 - Вот купила по случаю, гонит тут один, я ведь сейчас по чуть-чуть, чтобы вкус не забыть. Да и не разбежишься с пенсии. Не побрезгуешь?  Раньше пил, не стеснялся.
- Давай, хоть попробую, горячий ведь?
- Пей, узнаешь…
Она стрельнула у молодежи сигарету, задымила, похорошело: самогон, действительно, качественный: еле уловимый запах  сивухи.

Гудок теплохода заставил ее поспешно собрать свои нехитрые пожитки:
 - Будь здоров, вряд-ли свидимся когда, я побегу, вдруг из моих кто увидит, греха не оберешься, а борода тебе идет, касатик, я тебя еще мальчишкой помню.

Расцеловались весело.

Смотрю с палубы теплохода, ходко бегущего к алым закатам, на убегающую воду времени и думаю: везет же на хороших учителей.