Лето. Каникулы. Кубань. Начиная с 4-го класса,каждый год у нас были экзамены. И в середине июня,сразу после последнего экзамена, мы с бабушкой Пашей уезжали на Кубань на всё лето. К этому моменту бабушка была уже в полной готовности: чемоданы, сумки были набиты подарками для родственников, в основном, одеждой и какими-то дефицитными на Кубани продуктами.
Проводы всегда обставлялись весьма торжественно. Поезд Ереван-Тбилиси (а ехали мы на Кубань с пересадкой в Тбилиси) отправлялся в два часа дня. Уже часам к десяти утра к нам приходили провожающие. Пили чай, беседовали на дорожные темы. Как правило, провожали нас станичницы Акулина Васильевна и её дочь Вера. Обе сверхполные, дородные. Других таких толстух в Ереване я больше не видел. Приходила Енина Маруся (Ениха), тоже из одной с бабушкой станицы. Все они шли провожать нас на вокзал. А тётя Нюра из соседних домишек и Анна Николаевна, что жила на втором этаже нашего 3-го корпуса, прощались с нами дома и на вокзал уже на шли.
Где-то в 11-11:30 мы выходили и шли пешком на вокзал. Туда от нашего дома было минут 15-20 хода. Но, учитывая малоподвижность провожающих,добирались до вокзала почти за час. На вокзале, расположившись в зале ожидания, беседа продолжалась ещё часа полтора, потом за двадцать минут до отхода поезда подавали к перрону состав и начиналась посадка.
Вернусь к одной из провожающих ,к Анне Николаевне. Бабушка называла её просто “Николаевна”. Она была немного старше бабушки, немного болезненная и обременённая семейными проблемами. Если все другие бабушкины подруги-станичницы “были всегда”, то Николаевна и её семья появились в нашем дворе, когда я учился уже в четвёртом или пятом классе. Её дочь Валю я знал и раньше. Она работала на почте, в 5-ом отделении связи, что в районе вокзала. Я часто, по бабушкиному поручению, ходил на почту получать или отправлять посылки на Кубань. Потом даже стал получать на почте бабушкину пенсию. Тётя Валя мне доверяла. И когда они получили комнату на втором этаже нашего корпуса, мы познакомились и с её матерью, с Николаевной.
Жили они, как и многие в наших домах, называющихся даже официально “Дешёвыми домами Горсовета” в тесноте-четыре человека в одной комнате. Валин муж, Коля, работал где-то бухгалтером. Говорили,что бухгалтером он был неплохим. Утром он, полноватый, в отглаженном чёрном бостоновом костюме (такого костюма у нас во дворе больше ни у кого не было), и со свёртком завтрака проходил мимо нашего окна на работу. Вечером возвращался пьяным вдрызг, еле доходил до деревянной лестницы, ведущей на второй этаж, и карабкался по ней, держась не за перила, а за ступеньки. Иногда его привозили к нам во двор на телеге совершенно бесчувственного. И тогда двое-трое мужчин-соседей втаскивали его грузное тело на длинный общий балкон второго этажа и укладывали около окна его комнаты. Его алкоголизм, видимо,начался давно, так как у них с Валей родился единственный сын Шурик умственно отсталым. Да и физически развивался плохо –к одиннадцати годам выглядел шести-семилетним. Так что и Вале и её матери Николаевне было отчего впасть в отчаяние. К тому времени, как они поселились по соседству, Валя уже была переведена на работу в Министерство Связи в отдел почт. Женщина она была симпатичная, элегантная, но по лицу было видно, чтo она совершенно издёргана и уже не надеялась на какие-то улучшения семейных проблем.
Но какая-то развязка всё-таки наступила. Во время очередного запоя Колю хватил удар и он умер не приходя в сознание. На одну проблему стало меньше и в семье наступило некоторое спокойствие. Шурик же в школу не ходил и сидел дома под присмотром Николаевны. Забегая вперёд, скажу,что через несколько лет после описываемых событий, Валя получила хорошую квартиру в новом доме в центре города. Бабушка Паша пару раз ходила в гости к Николаевне. Говорила, что Валя быстро продвигается по работе, а Шурика определили в какой-то комбинат, где его и таких же как он обучают выполнять некоторые примитивные ручные работы. Больше я о них ничего не слышал, так как и сама бабушка Паша вскоре уехала жить на родину -Кубань.
И снова вернусь в те далёкие детские годы.
Кажется, в том же году, когда умер муж Вали, поздней осенью к ним приехала из Армавира её сестра (они все родом оттуда) со своей дочкой. Побыв некоторое время в гостях, Валина сестра уехала, почему-то оставив дочку пожить у Вали. Девочку звали Женя, была она то-ли мне ровесницей, то-ли немного младше меня. В то время,когда она жила у Вали, насколько помню, в школу не ходила. Во двор, поиграть с детьми, тоже не спускалась, хотя во дворе было много девочек её возраста. Она только стояла на балконе и смотрела на играющих там детей. Может быть потому,что не знала по-армянски ни слова, да и вообще, была очень стеснительной.
Николаевна часто приходила к нам побеседовать с моей бабушкой. И с ней обязательно приходила Женя. Они усаживались на топчан, который служил мне кроватью. Утром постель убиралась внутрь топчана, у которого была крышка, обитая мягкой тканью. Женя сидела рядом со своей бабушкой и… молчала. Когда же моя бабушка предлагала попить чаю, то Николаевне приходилось пить чай сидя на топчане, так как Женя не отпускала её от себя к столу. Приходили они к нам часто, чуть ли не каждый день, и всегда Женя молчала. Если бабушка Паша её о чём-то спрашивала, то она или кивала головой, или отрицательно ею мотала. Поскольку вся наша жизнь “протекала” в одной комнате, то в присутствии Николаевны с внучкой я и обедал, и делал уроки. А Женя всё так же молча сидела рядом со своей бабушкой, прижавшись к ней. А уж уговорить её сесть к столу и поужинать с нами, было совсем невыполнимым делом. Поэтому из всего нашего “общения” я запомнил только её молчание.
Такие “контакты” продолжались всю осень,зиму и весну.
В начале июня 1950-го года, когда я перешёл в седьмой класс, мы начали активно собираться в очередную поездку на Кубань.
День отъезда. Опять пришли все те, кто и раньше участвовал в проводах. Пришла и Николаевна с внучкой. И когда мы уже собрались выходить, они попрощались с нами и пошли к себе домой. Остальные участники провожальной процессии тоже вышли во двор. Когда мы уже взялись за ручки чемоданов и сумок, ко мне подошла Женя и, сунув мне в руку какую-то сложенную во много сложений бумажку, тихо сказала: “Потом прочитаешь” и убежала.Никто, кажется, этого не заметил. Меня же, конечно, всё это очень заинтриговало. Мне не терпелось узнать содержание этой записки, которую я должен был прочитать “потом”.
Когда же мы, наконец, вошли в здание вокзала и все уселись на скамейки в зале ожидания, я, якобы,чтобы посмотреть когда будут подавать поезд, отошёл к окну и, отвернувшись от нашей публики, развернул бумажку :
“Котик! Ты уезжаешь и мы больше никогда с тобой не увидимся. Но знай, я люблю тебя и буду любить всю жизнь ! Женя”
Вот что было в этой записке ! Сейчас мне, конечно же, трудно вспомнить, что я испытал тогда, прочитав это послание : удивление, радость или гордость от сознания, что, вот мол, какой я такой особенный, что кто-то меня так любит ? Не помню. Когда в конце августа мы вернулись в Ереван, я узнал, что к началу учебного года Женю увезли в Армавир и больше я о ней ничего не слышал.
Сейчас, когда у меня подрастают три внучки, и одна из них, самая младшая, поделилась с бабушкой Милой своей сердечной тайной о том,что “он” ей очень нравится, а на неё “он” же не обращает никакого внимания, я вспомнил эту историю с романтическим признанием в любви ко мне. Я представил,что происходило в душе этой молчаливой стеснительной девчушки, решившей открыться мне, зная, что мы больше никогда не увидимся.
*********************
Каждый раз, приезжая в Ереван, я обязательно выкраиваю время, чтобы побывать в районе вокзала и походить по улочкам и дворам, так хорошо знакомым с детских и юношеских лет. Тех корпусов-бараков, где мы жили, давно уже нет. Их снесли, а жителей расселили в новых пятиэтажных домах по улице Эребуни. Но всё остальное – школа, дворы и все знакомые закоулки остались такими же. Всё это я обхожу в один из первых дней моего очередного пребывания в родном Ереване. И ещё я должен каждый раз найти время, чтобы один, без сопровождающих, спокойно и не спеша пройти от вокзала к центру города по проспекту Октемберян.
Когда ещё здесь, в Нью-Йорке, задумываю поездку в Ереван, я уже представляю, как иду по улице моей юности, где в каждом здании жили мои друзья и одноклассники. Иногда мне представляется, что я подхожу к стене какого-нибудь дома и глажу рукой ещё тёплые от дневного зноя камни.
В мой приезд в июне 2007-го года я остановился у моего племянника. Он жил недалеко от крытого рынка и универмага “Ташир” ( бывший ГУМ ). Этот район мы раньше знали как Щилачи и Сараджёв.
После очередной “плановой” встречи с одним из моих друзей, а это было в первой половине дня, я решил, что в этот день я и совершу прогулку по проспекту Октемберян
(сейчас он называется “Проспект Тиграна Великого”). Было уже не так жарко. На метро я доехал до станции “Давид Сасунский”, состыкованной со зданием вокзала. Вышел на привокзальную площадь. Рядом с вокзалом с правой стороны и с выходом на перрон расположился один из многочисленных фруктово-овощных рынков. Грязные навесы, уродливые примитивные прилавки, запах от разлагающихся фруктов и овощей, которые не были реализованы с утра. Памятник Давиду Сасунскому тоже выглядел неухоженным. Его, видно, давно не чистили. Вода из чаши,что под копытами коня Джалали (задумывалась скульптором Ервандом Кочаром как чаша народного терпения), уже не текла. Гранитная скала-постамент был в ржавых отложениях когда-то тёкшей воды.Окружающее памятник пространство давно не засаживалось цветами и заросло бурьяном, выгоревшем под солнцем. Зато следы “новой цивилизации” были видны повсюду – пустые пластиковые бутылки, бумажные стаканчики и прочий мусор. Уже минимум лет тридцать тому назад как был снесён наш любимый кинотеатр “Давид Сасунский” и на его месте, как и на всей левой половине площади стоит огромное недостроенное сооружение – видно собирались построить привокзальную гостиницу. Ереванский вокзал и так находящийся в тупике железнодорожной магистрали, почти перестал функционировать. Разве что ходит одна электричка в сторону Севана, другая – в Гюмри и в Кировакан. Железнодорожное сообщение с внешним миром прекратилось , с одной стороны из-за блокады, устроенной Азербайджаном, с другой, из-за прекращения движения поездов через Абхазию. Mожет быть и поэтому, один из самых оживлённых и ухоженных уголков города превратился в заброшенную периферию.
Вобщем, начало моей прогулки совсем не вязалось с тем образом,который я создал в своём воображении, ностальгируя по местам моей юности.
С привокзальной площади я свернул влево и вышел на проспект. Идти решил по левой стороне – она была в тени и я смог бы лучше разглядывать всё на правой стороне улицы. В отличии от площади, вид проспекта сразу же вдохновил и обрадовал меня. Именно на правой стороне находились все те здания, увидеть которые и повспоминать мне так мечталось! Вот ряд из четырёх одинаковой прекрасной архитектуры зданий. Они выглядели так же великолепно, как и всегда. Здание ,в котором раньше находилось училище военных музыкантов. Следующее здание – здесь жил мой одноклассник Рубик Тараян, Вага Мартиросов, одноклассница и близкая подруга Милы Джуля Исаакян... Но,стоп! Если я продолжу этот перечень,то он займёт много страниц, а это никому ,кроме меня самого, неинтересно. Замечу только, что трамвайные пути с проспекта были убраны. Новый,аккуратно уложенный и размеченный асфальт, новые тротуары с уложенной на них красивой разноцветной плиткой. А в остальном “родная улица моя” была всё той же.
Итак, я неспешно иду по проспекту. Прошёл не более ста шагов. Улица немноголюдна. Вижу, идёт навстречу женщина и, уже издали внимательно смотрит на меня. Я тоже не отвожу взгляд и тоже смотрю на неё. Поравнялись, прошли мимо друг – друга. И когда мы разошлись уже шагов на десять – пятнадцать, я вдруг услышал вопросительный возглас: “Костя?”. Я обернулся, постоял мгновение и мы пошли навстречу друг – другу. Она, ещё не совсем подойдя ко мне, говорит: “А я сразу узнала тебя!”.Тут я допустил глупость. Я её не узнал, но почему – то произнёс:”А-а-а! Здравствуй!”.Видно, надеялся, что, разговорившись, я всё же выясню кто же она. Такое со мной бывало. Хотя я не могу пожаловаться на свою память на лица, но в таких случаях, разговорившись, быстро восстанавливал по каким –то признакам личность собеседника. Я надеялся, что так и будет в этот раз.Но сейчас разговор начался и продолжался, а я всё терялся в догадках и всё равно не узнавал – кто же эта женщина?
А разговор был такой ( стараюсь передать дословно ) :
-Сколько же лет я тебя не видела, где ты ?
Я начал объяснять,что ещё в 1965-ом году мы переехали в другой район города, в Арабкир, а вот уже четырнадцать лет, как уехали из страны и живём сейчас в Нью-Йорке.
-Я когда – то видела, как ты несколько раз заходил в подъезд вон того дома
(показывает на дом,где когда – то жила Мила ).
-Да,действительно, я бывал в этом доме, там жили родители моей жены.
-Я знаю об этом. Слушай, Амик тоже часто спрашивает, почему не видно Костю. Интересно, где он ?
У меня мелькнула надежда, что, узнав, кто этот самый Амик, я догадаюсь и кто она. Спрашиваю:
-Какой Амик?
-Ну, мой брат Амик !
И я снова глупо произношу:
-А–а, ну да, конечно.
-И часто ты приезжаешь в Ереван?
-Раз в два – три года, но это, наверное, в последний раз.
-Почему?
-Утомительно летать. Прямого рейса из Нью-Йорка в Ереван нет, а с пересадкой приходится быть в дороге чуть ли не сутки сюда, и сутки обратно. Да и останавливаюсь то у сестры, то у племянников, доставляю им лишние заботы. А свои ереванские квартиры и я, и мой сын продали.
-Ну, можно же и в гостинице, их теперь в Ереване много.
-Приехать в родной город и остановиться в гостинице, как иностранный турист? Нет, это не для меня!
На этом наш разговор подошёл к концу.Мы попрощались и пошли каждый своей дорогой. А я так и не смог сообразить, с кем же я разговаривал.
И опять, пройдя несколько шагов, я услышал:
-Котик!
(Котик? Так меня звали в раннем детстве, потом в школе. Так меня звали самые близкие институтские друзья. Так меня зовёт Мила и ещё иногда мои братья-сёстры. Но сейчас, когда мне семьдесят лет, чтобы кто–то, кого я не узнаю, назвал меня так?)
Я оборачиваюсь и мы снова идём навстречу друг – другу. Женщина заметно взволнована. Спрашивает :
-Значит, ты говоришь, что приехал в последний раз?
-Да, по всей вероятности, это так, в последний раз.
-Тогда, если это так, я тебе скажу: Котик! Как же я была в тебя влюблена!
Вот это да-а! Я ошарашен и совершенно не знаю, что ей ответить. Наконец, я сообразил пожать её руку и произнести “спасибо”.
После этого мы расходимся и уже не оборачиваемся. Mожно представить, в каких непонятных чувствах я продолжил свою прогулку. Все мысли мои долгое время были заняты вопросом: кто она? Она же, наверное, и не сомневалась, что я узнал её. Поэтому и призналась мне в чувствах, эхо которых отозвалось через много лет благодаря этой случайной встрече. Когда я сейчас пишу последние строчки этого рассказа, я подумал вот о чём: и та стеснительная девочка Женя и эта, так и не узнанная мной моя собеседница на проспекте Октемберян, переступив через девичью и женскую гордость, признались мне в любви только потому, что знали – мы никогда больше не увидимся!