Это был очень жаркий день. Он начинал думать, что эти раскаленные безжалостным июльским солнцем часы никогда не кончатся, что он, рано или поздно, задохнется в пучине безжалостно кипящего воздуха, что глаза его высохнут, недостаточно защищённые смеженными веками от летнего ветра.
Он не любил это время.
Июль, любимый многими июль, казался ему наказание, одним из тех злоключений, которые приобрели Адам и Ева, узнав вкус познания. Жара не давала мыслям собраться воедино, путала их, заставляла легкие работать усерднее, пытаясь принести телу хозяина хотя бы немного прохлады, не понимая, что это бесполезно.
Он скучал по дождю, по ноябрьской измороси, по ветру смешенному с каплями мокрого снега, которые многим казались отвратительными, по затянутому тяжелыми тучами серому небу, казавшемуся таким низким. Воспоминание о них помогало всего на долю секунды забыть о всепоглощающем безжалостном лете, однако ненадолго.
Время, хоть и замедлило свой ход, но не остановилось, вопреки его ощущению. Вечер становился все ближе, и, наконец, изменившие свою цель векторы солнечных лучей проникли через оконное стекло его офиса, заставляя поморщиться.
-Ты плохо выглядишь, - с неуместной веселостью заметил его сосед.
Вот кого невыносимая духота нисколько не волновала, к тому же этот мальчишка был моложе его на лет десять, жизнь ему представлялась пока куда легче, чем в тридцать шесть лет.
-Тебе бы развеяться!
Этот тон, тон человека, считавшего, что он знает все секреты вселенной, раздражал немногим меньше, чем навязчивый солнечный луч.
День близился к концу, однако земля не спешила остывать.
Сколько не было дождя? Он с трудом мог это вспомнить, также, как и пожелтевшая сухая трава, и слишком рано опавшие листья-жара убивала не только его.
Дома его ждала жена, но он не спешил. Женившись на своей ровеснице, молчаливой незаметной девочке, с пучком светло-русых волос, он и не предполагал, что через семнадцать лет ничто на свете не сумеет вызвать её улыбку. Оставалось лишь гадать, виноват ли ранний брак, жизнь, слишком отличавшаяся от юношеских мечтаний, её неспособность родить ребёнка или он сам.
Засуха царила на земле, только теперь одев мантию наступающей ночи, а он не хотел идти привычной дорогой.
"Тебе надо развеяться",- эхом отозвалось неосознанное замечание его коллеги, и впервые он подумал, что в словах этих есть смысл.
Офисная рубашка и брюки, отвратительного желтовато- белого цвета, вряд ли подошли для приличного места, однако не это было ему нужно.
Найти нечто, абсолютно не укладывавшееся в распорядок его однообразной жизни можно было лишь там, где это его жизнь неуместна. И он знал несколько таких мест.
Шумная музыка, мерцание света и множество людей, еще не начавших жить по-настоящему вначале почти отпугнули его, но сухая жара остального мира пугала куда больше.
Чего он искал? Нет, не в коем случае не молодость, ушедшую много лет назад, он был старше, и попытки это отрицать сделали бы его трусом. Он искал эмоций, ярких освежающих ощущений, алкоголя, драки или забытья.
Барная стойка расплылась перед его глазами уже после третьей порции виски со льдом, но холодная дурманящая жидкость стоила этой жертвы. Возраст дает о себе знать, ведь раньше он не мог захмелеть и после шести...
Он сидел, разглядывая желтоватый лед на дне стакана, зажатого в его пальцах. Прозрачные кусочки постепенно исчезали, но куда медленнее, чем если бы были объяты летней жарой. Это удивительным образом успокаивало.
Только когда лёд исчез совсем, он смог оторвать от него взгляд.
Его глаза без особого энтузиазма искали нечто, достойное их внимания. Взгляд тягуче полз по рядам разноцветных этикеток, затем по стеклу бокалов, подвешенных за ножки, точно дурак на виселице.
Слишком задумчивый для человека своей профессии бармен тоже не заставил остановиться это медленное движение, так же, как и мужчина, уснувший с зажатой в руке недопитой водкой. В сторону танцующих он даже не повернулся, но все же взгляд его был остановлен. В углу, справа от него, сидела женщина.
Её присутствие здесь казалось неуместным, она не принадлежала этому миру, наполненному громыханием музыки и движением потных тел. Она не была безупречно красивой, невинно молодой или по-взрослому порочной, но в её внешности было что-то притягивавшее взгляд.
Фигура её, высокая и тонкая, была обтянута черной тканью слишком закрытого платья, на ней не было украшений, а ноги облачены в простые лодочки. Она не выглядела ухоженной, но фигура её мало была тронута годами, коих было не меньше чем у него. Кожа её была смуглой, черные жесткие волосы собраны были в хвост. Губы её улыбались, а огромные карие глаза, напоминавшие о сказах тысяча и одной ночи, были изумительно грустными. Он не мог не подойти к ней.
Они не сказали друг другу ни слова, когда он опустился на соседнее место. Теперь восток в её чертах был еще более заметен, хоть и едва едва, морщинки на смуглой шее и в уголках глаз скорее украшали, а волоски над верхней губой не отталкивали, зато сами губы, полные и сочные, заставляли подумать об очередной измене.
Он не был верен своей жене уже много лет, однако связи редко продолжались дольше одного дня. Чувство вины не намеревалось преследовать, а супруга ничего не спрашивала, поскольку уже привыкла молчать. Интересно, а помнила ли она, что впервые он совершил это именно тогда, когда она перестала улыбаться?
Губы его коснулись губ незнакомки, и она пылко ответила ему. Её тело без слов говорило , что она согласна на большее, но руки оттолкнули.
Так и не проронив ни слова, она показала ему свою тонкую руку, увенчанную тонким обручальным кольцом. Он улыбнулся, показывая очень похожее на своей.
А дальше он не знал, что произошло. Не впервые он целовал женщину, не имевшую право ему принадлежать, не впервые его руки сжимали острые чужие плечи, но сейчас, в эту минуту, что-то неуловимо было иначе.
Жар охватил его ещё более беспощадный, чем тот, от которого он бежал, однако не иссушая, а наполняя его желанием жизни, острым, опьяняющим. Её тело было удивительно податливым, поразительно отзывчивым, будто они были любовниками уже много лет, там, где руки её касались его, под кожей будто пропускали заряд тока, лёгкий, но пронизывающий до кости.
Он не помнил, кто первый разорвал опьяняющий контакт, но осознал тот момент, когда схватил тонкое запястье и повел её прочь.
А дальше была дешевая гостиница, выбранная лишь потому, что её старые, покрытые растрескавшейся краской стены находились совсем рядом, скрип старой пружинной кровати, пропахшей кислой ветхостью, её тело, оказавшееся еще более чувственным, чем мне показалось в начале....
Утро следующего дня наступило куда быстрее, чем вечер предыдущего.
Она проснулась рано, так же как и он. Не глядя друг на друга, они одевались, и необъяснимая тревога охватило его.
Она собралась уйти первой, ничем не изменившаяся, не считая распущенных черных волос, спадающих тяжелыми прядями на плечи. Вдруг она остановилась, не дойдя шага до двери и повернулась .
На губах её была все та же нежная улыбка, а в глазах грязным осадком покоилась грусть.
-Знаете, -сказала она спокойным и приятным голосом,- я ведь никогда... Просто я больше не люблю его...
Её рука, та, что с кольцом, устало взметнулась верх и обреченно опустилась.
-И не уверена, что любила... Теперь точно нет... Я совсем не чувствую своей вины, будто то, что произошло правильно....Или будто это все привиделось мне после солнечного удара....
Она обернулась и коснулась ручки двери.
-Скорее бы пошёл дождь,- прошептала она, вроде бы и не для него,- ненавижу жару....
Дверь за ней закрылась, и он подумал, что в этом было нечто непоправимое...
Сколько раз его случайные любовницы вот так уходили прочь, не желая продолжать? Не вызывая в нем никакого отклика? Что было иначе в этой темной незнакомке?
Он не знал причин того ада, что наступил в его жизни, он уже не был уверен реальности той встрече. Он искал , он думал, чтобы было, если бы она была на месте его молчаливой супруги. И отчего-то был уверен.... Правда он сам сомневался в чем именно.
Его жена, выглядевшая молодой даже сейчас, во всем уступала образу незнакомки, преследовавшем его будто в наказание. Он думал, думал, думал даже не о ней, а о той жизни, которой уже не может быть.... Он думал об этом впервые, и слишком поздно.
Он вернулся в клуб через два дня, надеясь на что-то, и не подозревая, что будет делать если всё же встретит её... Он возвращался туда каждый вечер, пока не наступил август, но она так и не пришла.
И однажды вся эта встреча, улыбка, и морщинки на сухой шее стали казаться ему миражом, лживой картинкой, вызванной ударом безжалостного солнца... И он смирился с тем, чего у него не было, с тем, что это был просто солнечный удар...
Вы можете не поверить, но стоило ему подумать об этом, пошёл дождь. Настоящий ливень, сметающий всякое напоминание об июльской засухе. Он улыбался, когда первые капли упали на его некрасивое лицо.
Сколько у него было женщин? Он не мог этого вспомнить, но знал, что женщина без имени была у него только одна.