Рассказики для Артёмки. Про Дымку

 


                Дымка, разумеется, была дымчатой. Вернее, цвет  её шерсти был похож на голубоватый туман.  Экстерьер собаки сочетал в себе грацию длинных стройных ног, стоящие торчком уши, загнутый хвост и красивую мощную грудь, напоминающую грудь волка. Да это и не удивительно, т.к.  папа её был диким волком, а мама лайкой. Дымка была не только красавицей, но и необыкновенной умницей. Её деликатность в отношении к хозяину и его родных могла бы стать примером для  людей.

    Когда Санька с мамой приехали на Талую, они сняли квартиру  у  одного геолога, у которого и была эта необыкновенная собака.  У Дымки в это время  было три щенка-подростка. Они не унаследовали от матери ни одной из её положительных  характеристик  и были  просто глуповатыми, без причины лающими, собаками. Дымка же, в отличие от них, никогда не лаяла просто так.  Но, несмотря на сдержанность в проявлении собачьих чувств, она была строгой  и преданной хозяину. Более того, соседи её побаивались, а может, и просто уважали. Она не знала цепи, но не болталась по посёлку просто так, а охраняла свои владения без напряжения и ненужной злобы. Как она узнавала людей, которых нельзя было пускать в дом, известно было только ей. Иногда нового человека она пропускала молча и не поднимая головы от лап, лишь приоткрыв слегка глаза. Но были люди, которые приходили к хозяину часто, казались весьма доброжелательными и надёжными, но при их появлении собака странным образом менялась. Она становилась на пути человека, приподнимала верхнюю губу, морща свой тонкий нос, шерсть на загривке вставала дыбом. Рычание было негромким, но выразительным. Иногда ей при этом не хватало воздуха, и от этого рычание становилось ещё более серьёзным – желание испытывать судьбу, продвигаясь вперёд,  исчезало моментально. Потом рано или поздно, действительно, проявлялась какая-нибудь гнилость в  характере этих людей, либо выяснялось их плохое отношение к хозяину.

   


  Так вот, Саньку Дымка приняла моментально и безоговорочно в свою «стаю». Она опекала его так же, как и своих щенков, и лизала в нос при каждой встрече. Маму же она приняла только через несколько дней. Она не ела пищу, приготовленную мамой, не радовалась ей по утрам, как радовалась хозяину и Саньке, хотя, ни разу и не рыкнула. Дымка уступала ей дорогу, даже если ей не хотелось вставать, терпела мамины поглаживания по голове, но все понимали, что мама находится как бы на карантине.

      Лишь потом нам показалось, что мы поняли причину такой сдержанности. Приняв маму, Дымке надо было бы расстаться с какой-то частью  прав хозяйки и  отдать  эти права маме.  То, что Дымка наконец признала маму, мы поняли без перевода с собачьего языка на человеческий язык. Это произошло  после ужина. Все сидели во дворе (люди и собаки) и любовались закатом. Думаю, что собаки вряд ли любовались закатом, но им доставляло явное удовольствие находиться рядом с дорогими им людьми. Дымка, казалось, дремала. Мама сидела на крылечке рядом с Санькой. Вдруг Дымка встала, закрутила хвостом, как пропеллером, и подойдя к Саньке, лизнула его в нос. Это был уже привычный способ выражения её любви, поэтому никто не обратил на «поцелуй» внимания. Но потом собака, слегка потеснив Саньку, проделала то же самое и с маминым носом. Мама даже заплакала от радости, обняв Дымку.  В дальнейшем собака слушалась маму как  хозяйку.

   Но любимцем у неё был, конечно, Санька. Когда он выходил из дома, она просто появлялась перед ним, «как лист перед травой», крутила хвостом, хрипела и…улыбалась. Да, это выражение морды собаки можно было  назвать только улыбкой.  Казалось, что если бы у неё были руки, то она обязательно бы взяла Саньку на руки. А когда ходили за брусникой, и Санька хандрил, устав и усевшись на землю рядом со щенками, Дымка кружилась возле него, периодически «целуя» его, то в нос, то в макушку. Она опекала его в любой ситуации и лучше любой няньки.



Утром мама рано уходила на работу . Она работала в детском саду, а Санька, естественно, посещал этот детский сад. Зимой светлело поздно и не надолго .Выходили в темноте и возвращались в темноте. Дымка провожала маму и Саньку до детского сада и  оставалась у входа в  ожидании  любимца.  Она выполняла свой собачий долг  и…никого больше не подпускала к дверям детского сада. Пришлось заведующей дать маме запасной ключ от служебного входа. Таким образом, Дымка, проводив маму и Саньку,  оставалась лежать у порога этого входа, давая возможность другим детям заходить в здание через общую дверь.

         Санька жил в доме, стоящем,  недалеко от школы, в которую в скором времени он  пошёл учиться.  Окна квартиры Саньки и крыльцо  располагались не с той стороны дома, которой он смотрел на школу, а с противоположной.  Саньку было видно из окна  квартиры только тогда, когда он выходил из дома на крыльцо. Т.е. Дымка, лежащая на крыльце, не видела здания школы. Но провожания свои она не прекращала и тогда, когда он стал первоклассником. Проводив его утром до порога храма науки, она возвращалась домой, на крыльцо, но через каждые сорок пять минут вскакивала и неслась к школьному двору. Мы не слышали  звонков, а она, видимо, их слышала, и на всякий случай бежала встречать своё счастье.
     Дважды за три года мама с Санькой ездили в отпуск. Каждый раз Дымка очень тосковала, хотя её хозяин оставался с ней. Она лежала, охраняя то Санькину варежку, то его ботинок. Встречала нас она  каждый раз  крайне эмоционально – неслась навстречу, крутила хвостом и задыхалась от счастья. Санька падал на колени, обнимал свою няньку и плакал, а собака пыталась облизать его с ног до головы. Потом мы уехали навсегда… Была осень. Она только начиналась. До самого снега Дымка каждый день приходила на остановку автобуса, с которой мы уезжали, и ждала. Нам писали письма друзья и знакомые, рассказывая в них о Дымке. Было нестерпимо больно представлять её печальные глаза, и мы, читая эти письма, ревели, не стесняясь друг друга. Потом хозяин переехал в другой посёлок и забрал Дымку с собой.   До сих пор надеемся, что она там перестала страдать из-за разлуки со своим любимцем.