Когда из массы людей появились первые «благородные», установить сегодня не представляется возможным, поскольку человечеству представлен один, общий путь появления на свет? Сказать, что кто-то из них определенно рождается во благо другим, тоже невозможно. Вот выделиться из общей массы многим хочется, только пути для этого разные. Одни выделяются естественным путем, используя свои природные качества, иными словами определив точно свои возможности. Другие, не имея «божьего дара» сами себя называют исключительными. Удается сделать это в первую очередь тем, кому удалось урвать хороший кус от общественных благ. Так было прежде, так происходит и сейчас. Уровень у каждого разный, но тенденция остается одна…
Он бился, не жалея сил,
И день, и ночь не ведая покоя,
Украл, ограбил, «прихватил» –
Обманом, иль простым разбоем…
Добившись своего, он стал богат,
Позволить может все, душа бы захотела,
Кум королю, премьер-министру сват,
Пора заняться «благородным» делом.
Льстецы вокруг, хоть пруд пруди,
За деньги делают, что надо…
И положение большое впереди,
Ждут званья, титулы, награды…
Минует время, и забыл народ,
Каким путем ему досталась слава?..
А дело сделано, и «благородный» род
Законным стал, на все имея право.
Я познакомился с нею еще до развала Советского Союза. Она возглавляла окружную избирательную комиссию, а я был одним из кандидатов в Верховный Совет УССР. Я верил в возможность построения бесклассового, демократического общества, наивно полагая, что для этого необходим приход во власть умных, профессионально грамотных людей. Я никогда не стремился стать членом коммунистической партии, определяющей пути развития общества, по идейным соображениям. Я видел множество людей, носящих в карманах партийный билет, для которых единственным местом пребывания должна была быть тюрьма. А их мне ставили в пример, говоря, что коммунист – символ ума и совести! Мне это мешало жить и трудиться, но я чувствовал себя уважаемым и социально обеспеченным. Правда, в последние годы, предшествующие распаду Союза, мне пришлось испытать на себе всю силу и произвол местного коррумпированного партийного аппарата, заставившего меня, беспартийного, искать защиты в Центральном Комитете партии. Я благодарен ему, потому что остался не сломленным, хотя и хорошо потрепанным. Во всяком случае, меня не поместили в «психушку», как это делали с людьми неугодными, хотя попытка совершить это была предприня-та. Я научился отличать плевела от зерна, партийную правду от партийной же лжи, но меня, даже по мелким меркам, относить к врагам Советской власти было нельзя. Я не стану описывать, каким образом происходило мое выдвижение в кандидаты, которое в местном партийном аппарате считали нежелательным. Я считал, что затруднения, испытанные мной, были результатом недоразумения. Первым, напомнившим, что меня ждет непреодолимая преграда, был один знакомый, встреченный мною в стенах горисполкома, в котором происходила ре-гистрация. Он громко, во всеуслышание, сказал: «Тебе не пройти! Посмотри, кто возглавляет комиссию?»
Я увидел скромно одетую, миловидную светловолосую женщину. Она была приветлива и немногословна, пожелав мне успеха таким голоском, что сомневаться в ее благожелательности было просто невозможно. Мой знакомый, в конечном счете, оказался прав. Я проиграл выборы. Утешением могло служить лишь то, что проиграл я их во втором туре, опередив многих руководителей партийного и хозяйственного аппарата, имена которых были знакомы всему городу. В душу человеку не заглянешь, а по одежде и материальным возможностям мы тогда все не здорово отличались друг от друга. Прошло восемь лет, ситуация повторилась. Только теперь вы-движение мое в кандидаты стоило больших денег, уплаченных партией «Русский Блок», городскую организацию которой я в ту пору возглавлял. Председателем избиркома была опять она, только постаревшая. Увядание не могли крыть ни искусный макияж, ни одежда. Одежда ее была «дорогой», от модельера, но не претендующей на изысканность. На вешалке ее кабинета висело меховое манто. Я никогда не разбиравшийся в мехах, и на сей раз не мог определить, какие звери были убиты для того, чтобы она могла укутать свое зябнувшее от воздействия времени тело в их шкуры? Я только твердо знал, что за меха уплачена такая сумма, которая составляла не одну мою годовую зарплату. Мне стала понятна величина разрыва, отделяющая нас друг от друга. Она этот разрыв подчеркнула словами, да так, чтобы я мог услышать, покидая ее кабинет: «Нищета к власти рвется!» Закрывая дверь, мне несложно было пред-ставить себе выражение ее лица…
Какая поступь! Сколько благородства?..,
Движения так плавны, а речь учтива.
Дивлюсь я на нее, и все же вижу сходство
Меж тем, что есть сейчас,
и тем, что прежде было.
Была она проста, как все были вокруг,
Обычна речь, предельно деловита,
Понятно сразу, кто враг ее, кто друг
По интонации то мягкой, то сердитой.
Что с ней произошло, я не пойму?
Откуда у нее так стало много лиц
Нет места института самому,
В котором учат благородности девиц!
Служила прежде верно комсомолу,
А что в душе у ней, не разберешь?
И журналист она грубейшего помола,
В статьях ее – сплошная ложь!
Стыдится своего происхожденья,
И ненавидит всех, кто разуму учил,
И отмечает сладко день рожденья,
Того, кто власть обманом получил.
До благородства вы не дотянули,
Внутри у вас обычное гнилье,
И чувства добрые давным-давно уснули,
Да и друзья у вас – обычное жулье.
Я благодарен Господу Богу, давшему возможность воочию увидеть то, о чем давно догадывался. Благодарен я ему и за то, что он сделал мне еще один подарок – возможность излагать виденное. Им я и пользуюсь, обращаясь на сей раз к мужской особи из благородных:
Ваше благородие, как вы изменились!
Округлились члены, появилась спесь,
На такой же важной, как и сам, женились, –
Трудно в одиночестве груз богатства несть.
Ваше благородие – коммунистом были,
Обличали гневно капитала гнет;
Ноги ваши крепки, руки ваши чисты,
Говорят, что рыба с головы гниет.
Ваше благородие, вы по жизни плыли…
Ордена, медали, слава и почет!..
Хоть от вас и слышен запах тлена, гнили,
Только душу вашу это не печет.
Ваше благородие стали господином,
И богатств награбленных всех не перечесть,
Тяжко не трудились, не ломали спину,
Только и всего-то, – потеряли честь!
Впрочем, это малость, за нее не платят,
На аукционе не дадут гроша.
Стоит ли о мелочи тосковать и плакать,
Жизнь без чести-совести так сладка, хороша.
Да, советская власть, давшая мне, первому представителю древнего крестьянского рода, высшее образование, сделавшая меня интеллигентом, успела за такой короткий срок трансформироваться во что-то невероятно чуждое мне. Партийная коммунистическая номенклатура рвалась к «благородности!» И для этого у нее были в руках все возможности, а, главное, ее желание совпадало с таким же желанием руководства ведущих зарубежных стран. Там огромные деньги тратили на борьбу с теми, кто друг к другу обращался со словом «comrade».