Душа в плену у разума?
Могу понять, как и почему становятся врачами. Думаю, не ошибусь, рассуждая, почему тот или иной человек выбрал педагогическое поприще. Или почему захотел стать начальником… Да даже выбор летчиков отчасти понятен.
А вот как становятся художником? Именно – художником! Когда неумение, бесталанность скрыть невозможно даже на миг, ни в каком даже самом авангардном произведении.
Пару лет назад, когда потянуло в воспоминания, когда незабытые детско-юношеские впечатления перекладывал на бумагу, переписывался с земляками, узнал, что один из нас – барышевцев стал художником. И довольно известным. Прострелило и то, что живет он, оказывается, в Волгодонске. А Волгодонск – это место моих частых командировок в последние годы!
Естественно, сразу – в интернет, набираю - «Окарский Валерий».
Да! Сразу высвечивается несколько сайтов. Почти все – с фото. Длинноволосый, богемного вида мужчина, неопределимого возраста. Это он, Валерка! И хоть кудри здорово поседели, в поблескивании чуть улыбающихся глаз улавливается что-то «окарское», возвращающее в детство, на пятьдесят лет назад.
Примерно столько лет назад могла быть наша последняя встреча. Из-за пятилетней разницы в возрасте в детстве мы не были в близкой дружбе. Вроде бы между нашими семьями не было и родства. Хотя, вспоминается, между оказавшимися неожиданно в Барышевке волицкими поляками почти всегда находилось какое-никакое родство.
И, тем не менее, Валерку Окарского детских лет помню хорошо. Они дружили с моим двоюродным братом Толиком. Потом, как можно было не встречаться на Колутоне – почти три месяца бок о бок, спина к спине. Клуб один, магазин один… Барышевка!
А вот учиться вместе не пришлось, разъехались. Может, поэтому и не знал ничего о творческих наклонностях односельчанина.
Послал ему весточку по e-mail, подсказал сетевой адрес своих воспоминаний. Тут же получил отклик. Да еще какой!
Я написал, что, к сожалению, не воплотил детскую мечту – хотелось смастерить плот и проплыть по нашему Колутону. Но дальше «мечт» дело не пошло. А Валера, удивленный таким полным совпадением наших устремлений, пишет, что они «с пацанами» в свое время такой плот сделали, из бревен от тракторного прицепа, на котором и нас, и их возили в интернат зимой, и по Колутону сплавали.
И, естественно, пригласил к себе. Но как раз, как это бывает, что-то перестроилось в моей работе, и повода поехать в Волгодонск не было больше года. Зато снова и снова разыскивал в интернете сайт художника, просматривал его произведения. Не скажу, что все понял в его особенном творчестве, но заинтересовался очень. И еще больше захотелось автора увидеть, поговорить, его необычные творения потрогать руками.
И думал... То, что Валерий – художник, не вызывало сомнения даже на расстоянии. А вот то, КАК он стал художником - постичь не мог. На каждом сайте коротенько сказано, когда и где родился – это я и сам знаю; где учился – тоже не интересно, там не только он учился; в каких союзах состоит, когда и где выставлялся – и вот тут дух захватывает!
- Это же Валерка Окарский! Он же из Барышевки! - бурлило в голове. – Какие там художники?! Лондон! Германия! Голландия!
Да еще не просто холст, масло, бумага, акварель. Металлопластика, горячая эмаль! Совершено необычные «технологии». Нет, это не технологии. Это – искусство!
И в подтверждение – восхищения интернетовских посетителей Валериных галерей. И серьезные рецензии в солидных журналах и газетах.
А пока я снова ухожу в детство.
Вспоминаю свадьбы своих старших сестер. Одна была зимой, другая – летом. И на обеих свадьбах помню наш деревенский «оркестр». Главным музыкантом был дядько Ревера, кузнец, с трубой, которую почему-то у нас называли кларнетом. Запомнились его хромовые сапоги и то, как он притопывал, помогая держать ритм. И сейчас помню его напряженное красное лицо с ритмично раздувающимися и спадающимися щеками, слышу резкие звуки трубы, смягчающиеся глухими «бухами» огромного барабана. А на барабане музицировал дядя Стасик Окарский – отец Валеры! Ну, и завершал ансамбль баянист – Петро Ревера. Играть он, по-моему, почти не умел, но звуки баяна были не лишними. Все трое музыкантов были родственниками. Возможно, поэтому и ансамбль этот просуществовал долго.
Иногда они играли и в клубе. Помню, как-то в наш малюсенький клуб привезли полный комплект инструментов для духового оркестра. Хлопцы и взрослые мужики пробовали-пробовали играть до начала кино, да так инструменты и растащили куда-то. А Реверы с дядей Окарским продолжали откликаться на просьбы односельчан, скрашивать не всегда веселые, но такие никогда потом не повторяющиеся дни и вечера...
А нет ли здесь какого-либо корешка Валериной судьбы?!
Вот, наконец, встретились. Рассказываю, что у когда отец ездил в Москву, он брал пальто у Валериного отца – дяди Стасика. И сейчас у нас есть эта фотокарточка, где гости из Казахстана, в том числе и наш папка, вместе с москвичом дядей Сашей – маминым братом стоят на Красной площади. Папина правая рука прячется за бортом длинного пальто. Такое же длинное пальто на дяде Саше. Остальные мужчины – в коротких полупальто.
- В «москвичках», - поправил меня Валера. Он вспомнил это название! И мне напомнил.
Мне показалось, что в детство Валера возвращался без особой охоты. И о казахстанском этапе взрослой жизни, а это больше десятка лет, он рассказывал без особых эмоций: учился, работал, зарабатывал хорошо, но …
Вот тут-то и начиналось то, что я чуть-чуть увидел, но пока объяснить не могу. Хотя понимаю, думаю, полностью и правильно. Из понятной оболочки преуспевающего, но вполне обычного художника-оформителя вышел, нет, возник Художник! Мастер!
На недорисованный график роста добычи казахстанского золота он даже не взглянул на прощанье. Не задержал он прощального взгляда и на грудастой девахе рядом с улыбающимся шахтером на фронтоне поселкового Дома культуры. Он уходил вперед, в творчество, в искусство.
Мы в тот раз просидели в его мастерской недолго – часа два. Переполненный впечатлениями, я отказался от домашнего ужина. Оставил на потом. Валерий все подносил и подносил мне свои произведения. А ведь только что он упаковал их, чтобы везти на очередную выставку. Но он без сожаления снимал с них полиэтилен, бумагу…, ставил на стол, искал освещение… И объяснял. Его «вещи» просто смотреть – мало. О них нужно слушать. Или догадываться в поисках смысла, авторской задумки. Я думать не успевал. Я – слушал...
Ночью плохо спал, несколько раз просыпался с желанием еще раз посмотреть на привидевшуюся во сне композицию, скульптуру…
И утром думал о прошедшей встрече.
Вдруг в памяти всплыла почти прощальная сценка. В мастерской погас свет. На улице еще не совсем стемнело, поэтому в помещении ориентироваться можно было. Мы стали собираться. Валера обошел все уголки довольно просторной мастерской, проверил отключение от сети всех приборов и станков, их у него там достаточно, потом вытащил из-за стола, из-под кресла все электрические провода со штепселями на видное место… В общем, делал все так, как в подобных ситуациях всегда делаю и я! И дочь моя тоже так всегда поступает.
Я позвонил Валере. Сказал об этой параллели.
- Видишь, и в этом мы похожи, - произнес он, вспомнив, возможно, историю с плотом.
Кстати, свет тогда погас во всем городе. Я вернулся в затемненную гостиницу. Ресторан не работал – не было электричества. Пожалел, что отказался от домашнего ужина. В другой раз.
Сейчас с нетерпением жду очередной командировки, встречи с Валерой. Мы так мало поговорили. Я так мало узнал.
Этим летом, до нашей встречи, я ведь побывал в Казахстане. Не был там целых девять лет. С Валерой об этом говорили мало. Он сетовал, нет, констатировал, что с годами мног8ое забывается, стирается, в том числе и тоска по родным местам.
- Если бы не мама, уже бы и не ездил, - все же грустновато произнес он. Рассказал, что и раньше друзей-товарищей было не много.
- Вот с Виктором Марьяновичем дружил, - продолжил скупо.
Виктор Марьянович – это Витя Сломинский, мой двоюродный брат, сын тети Брони и дяди Марьяна, о которых я немножко рассказывал в своих интернет-воспоминаниях.
Витя, к огромному сожалению, умер. В Шортандах, где раньше жил Валера, осталась Галя – Витина жена, сын Сергей. Я был у них этим летом в гостях. Галя пригласила. Потом они с Сергеем покатали меня по Астане.
Говорили мы и о Валере. Галя назвала его святым. Я тогда не понял. По каким критериям?
И вот рассматриваю его творения. В развороченных листах тщательно проработанного металла, умело прошитых крепкими проволочными спиралями, сияет золотой шар. Он небольшой, на первый взгляд, ничем не примечательный. Но он – центр всей композиции! Он – свет! Все остальное – это вокруг него!
Автор назвал композицию – «Душа в плену у разума». А мне показалось, что не будь этого шарика – не было бы и всей композиции. Так, куча металла, пусть и обработанного.
А не будь этого металла, не будь разума?
Но они не могут не сосуществовать – душа и разум! Что является определяющим? Для Валерия – душа! Я так понял, во всяком случае.
И так – каждое его произведение.
Как-то, несколько лет назад, телевидение показывало цикл лекций или бесед, которые в теле-аудитории вел то ли далай-лама в изгнании, то ли просто буддийский монах. Почему-то вспомнил его сейчас. Его тихий убеждающий голос, внешне аскетический вид очень схожи с Валериными. Сходство их и в том, что к обоим сразу невольно начинаешь испытывать доверие.
С нетерпением жду следующей встречи. Так много хочется узнать. Так много нужно выяснить и обдумать.